Римское дело комиссара Сартори - Энна Франко. Страница 21

Войдя в кабинет, Скалья принялся вопить, что полиция совершает насилие; он «гражданин мира» и поэтому не обязан подчиняться законам какой-либо страны и не откроет рот без адвоката.

Две звонкие пощечины, дарованные ему фельдфебелем Фантином, заставили его изменить мнение о своем настоящем положении и убедили сидеть тихо перед полицейским.

— Если я не ошибаюсь, — начал комиссар, — не так давно вы получи­ли оплеухи от священника около виллы в Анцио. Было такое?

— Кто вам сказал?

— Не вы спрашиваете. Отвечайте.

— Я не буду ничего отвечать! — разразился тирадой длинноволо­сый. — Вы послали эту бесноватую в юбке, которая смазала меня двумя ударами карате, едва я успел заметить, что полиция не имеет никакого права вызывать гражданина в Управление без.

— Если вы не перестанете валять дурака, я закрою вас в одной комнате с инспектором Банделли. Хотел бы я видеть, что вы ей прорифмуете.

Девушка покраснела от удовольствия.

Длинноволосый покраснел от бешенства.

Угроза, должно быть, показалась ему более опасной, чем пощечины фельдфебеля Фантина, поэтому он остался сидеть.

— Значит, — возобновил допрос полицейский, — вы не будете отве­чать на мои вопросы?

— Ну да!.. Это было. около месяца назад. Я проводил Марину в Анцио и попрощался с ней.

— Что вы понимаете под словом «попрощался»?

— Ну, мы целовались.!

— Около виллы, у решетки?

— Да.

— И монсеньор Соларис, ее дядя, приложил вас своей рукой?

— Да, у этого проклятого ханжи тяжелая рука.

— Какие у вас отношения с Мариной Соларис?

— Отношения. Нормальные отношения: бываем вместе, гуляем, как и другие, присутствуем на собраниях, участвуем в манифестациях.

— И любовью занимаетесь. Говорите, в этом нет ничего плохого.

— Да, она занималась со мной любовью. Я думаю, и с другими будет это делать. У нас свободная любовь.

Сартори обменялся взглядами со своими сотрудниками.

— Хотел бы я видеть вашу сестру в вашей берлоге, — сказал Сартори.

— У меня нет сестры.

— Тем лучше для вас. А наркотики? Вы забыли сказать о наркотиках. Какой у вас в предпочтении? ЛСД? Кокаин?

— Что вы хотите сделать со мной? — Юноша вскочил, в глазах его мелькнул страх. — Я. я не торгую такими вещами.

— Оставим это пока, — проговорил комиссар твердым тоном. — Ска­жите мне только, с каких пор вы не видели Марину Соларис?..

— С каких пор? Подождите. Точно не помню. Несколько дней — определенно. Мы не всегда вместе. Марина приходила, когда имела воз­можность, и уходила без каких-либо объяснений.

— Вы не помните, когда видели ее последний раз?

— Где-то в начале октября, числа пятого, шестого. Мы встретились на площади Испании, поболтали немного. Там были и другие. Потом начался дождь, и мы укрылись в ее квартире.

Сартори навострил уши.

— Квартира? — удивился он. — У Марины есть квартира, здесь, в Риме?

— Да, есть гнездышко, — ответил Скалья, почесывая бороду. — Даже я был удивлен. Это первый раз, когда она мне ничего не сказала. Может, у нее есть постоянный друг, не знаю.

— Вы не имеете представления, кто может быть этим другом?

— Нет.

Комиссар наклонился вперед и изменил тон голоса.

— Синьор Скалья, вы знали, что Марина ждет ребенка?

Длинноволосый подскочил на стуле.

— Ребенка?

— Именно так.

— Комиссар, если вы пытаетесь замазать меня, то ошибаетесь. Несколько раз мы бывали с Мариной, но я всегда был осторожен. Я не хочу детей.

— Вы хотите сказать, что девушка употребляла противозачаточные таблетки?

— Нет, не употребляла. Предохранялся я. Ищите в другом месте, если хотите найти отца ребенка. Или я не знаю Марину.

В комнате наступила тишина. Инспектор Банделли, сидя нога на ногу, переводила взгляд то на бригадира Корону, то на фельдфебеля Фантина.

— Дайте мне адрес квартиры девушки, — снова возобновил разговор Сартори, прикуривая сигарету.

— Адрес? Подождите, я где-то записал. — Он порылся в карманах, вытащил клочок бумаги с записями. — Улица Маргутта, 115, последний этаж. Очень милая квартирка. Что касается «зернышек», то у Марины их немало. Она может позволить себе и то, и другое.

— У нее есть автомобиль?

— Да, «Мустанг».

— Цвета зеленого горошка?

— Точно.

Комиссар приказал фельдфебелю Фантину отвести длинноволосо­го в камеру и приготовить бумаги для его принудительной отправки в Виченцу. Скалья вышел из кабинета, протестуя против самоуправства полиции.

Двадцатью минутами позже в кабинете появилась служанка виллы Соларисов Пальмира Ромолетти, сопровождаемая агентами Мариани и Тортуозо. Чуть раньше, под эскортом полицейских, перед комиссаром предстала акушерка Элизабетта Коралло.

Присутствовали фельдфебель Фантин, бригадир Корона и три агента. Когда акушерка увидела служанку, она стала белой как бумага.

— Это она! Это она! — закричала Пальмира Ромолетти. — Ведьма!.. Ведьма проклятая!

Пришлось вдвоем удерживать служанку, чтобы помешать ее мол­ниеносному прыжку на старую акушерку, которая в испуге отпрянула к стене.

— Уведите, — приказал Сартори. — Ее мы допросим позже.

Старая акушерка вышла с опущенной головой в молчании, теперь уже

убежденная, что проиграла партию.

Сартори встал.

— Бригадир, едем на осмотр квартиры Марины Соларис. Я чувствую, мы найдем там кое-что новенькое.

У здания были красные, потрескавшиеся стены и дряхлая дверь. К квартирам наверх вела винтовая лестница. В лучах солнца поздней осени улица Маргутта казалась птичьим садком. Создавалось впечатление, что ты попал во времена ремесленного, болтливого Рима: улицы заполнены голо­сами ремесленников, напряженно работающих перед дверями.

Портье не было. Лестница темная.

Комиссар, а за ним Корона, поднимались медленно, останавливаясь на лестничных площадках, чтобы прочитать таблички, прикрепленные к две­рям квартир. На последнем этаже не было никаких надписей, и комиссар энергично постучал несколько раз.

Ответа не последовало.

Сартори сделал знак подчиненному, тот шагнул вперед, вынул из кар­мана нечто похожее на отмычку и взломал старый запор.

— Это не по правилам, — пробормотал Сартори.

— Ничего страшного, доктор. Мы нашли дверь открытой.

Сартори переступил порог и тут же замер. В темной прихожей витал

тошнотворный запах.

Оба полицейских молчали, но это молчание было густое от невыска­занных фраз. Они стояли неподвижно, слушая уличный шум. Потом комис­сар двинулся и открыл одну из двух дверей, выходящих в прихожую.

Он снова очутился в темноте.

Ощупью поискал выключатель. Маленькая лампочка осветила кухонь­ку с умывальником и газовой плитой. Повсюду были разбросаны грязные тарелки и кастрюли с остатками дурно пахнущей пищи. Из водопроводно­го крана в сковородку капала вода.

Сартори вернулся в прихожую и открыл вторую дверь.

Там тоже царила темнота. Он нащупал справа от двери выключатель. Поток света залил обширную гостиную, обставленную в турецком стиле. Ковры, пуфы, канапе занимали большую часть пространства. На низком столике стояли грязные бокалы и бутылки спиртного. У стены разме­стился шкаф, дальше — комод старинного типа с полуоткрытым верхним ящичком.

В помещении невозможно было дышать. Корона побежал открывать окно. Солнечный свет ворвался в комнату.

— Доктор, смотрите! — вскрикнул бригадир.

За канапе, на цветастом персидском ковре свернулось клубком тело девушки. Длинная белокурая прядь наполовину закрывала тронутое смер­тью иссиня-белое, как мрамор, лицо. Рядом с трупом лежали шприц, коро­бочка с ампулами желтоватой жидкости и очки. На вид ей было не более двадцати пяти лет.

— Марина Соларис, — предположил Корона.

Комиссар наклонился над трупом, осмотрел его поближе и поднял лицо к подчиненному.

— Марина Соларис или Катерина Машинелли, — произнес он задум­чиво.

Бригадир ограничился пожатием плеч.