Римское дело комиссара Сартори - Энна Франко. Страница 29

— Много ли они теперь стоят.

Сартори огляделся вокруг, будто в поисках знака, который выведет его на путь решения. Гипотезы, догадки, надежды хаотично переплелись в его голове.

Он двинулся к двери, по пути подобрал несколько журналов и бросил их на столик. Затем попытался задвинуть ящики, выдвинутые Соларисом. Но они не задвигались — что-то мешало.

Комиссар опустился на колени, чтобы посмотреть под ящиками, бур­кнув: «Черт возьми!», протянул руку под ящики и вытащил сверток мате­рии, перевязанный желтой лентой.

— Смотри-ка, что здесь! — обратился он к Короне. — Я не удивлюсь, если это Модильяни. Но там есть еще что-то.

Когда он разогнулся снова, в руках у него были две книги, несколько открыток и грязных листков бумаги.

— Это действительно Модильяни, — подтвердил Корона, который тем временем развернул сверток.

Сартори встал и пробежал глазами по листкам и открыткам, поднятым с пола. Пять открыток и три письма. Все написаны от руки и различными отправителями.

На всех — один и тот же адрес: «Мисс Мэри Джойс, улица Маргутта, 115, Рим». Одна открытка гласила: «Сокровище мое, как ты живешь? Жду не дождусь, когда вернусь. Целую, целую. Вероника». Стояла дата — вто­рое сентября. Пришла из Савоны.

Вторая была с видом Лиона. Текст следующий: «Вдали от тебя все холодно и враждебно. Когда ты навестишь меня? Твоя Анна». Дата — две­надцатого июля этого года.

Третья открытка пришла из Стокгольма. «Дорогая, почему ты не пишешь? Я схожу с ума без известий от тебя. До скорого. Петра». По штемпелю было видно, что открытку отправили третьего октября. Текст на английском языке, как и в первой открытке.

Четвертая и пятая открытки — от одной и той же персоны, которая подписалась «Биба». На них стояли даты: пятое и двенадцатое октября. Посланы из Лондона. Оба текста — на английском языке. «С мыслью о тебе», — гласил один. «Надеюсь вернуться в Рим в декабре. Целую. Биба», — так звучал другой.

По мере прочтения открыток Сартори передавал их бригадиру, кото­рый знакомился с ними с живым интересом.

Комиссар перешел к письмам. Они были без конвертов, мятые и гряз­ные. На первом листе — несколько строчек по-итальянски: «Дорогая моя милашка. Получила деньги и благодарна тебе. Я не ожидала так много. Несмотря на то, что знаю тебя, не могу удивляться твоей щедрости. Чув­ствую, у тебя трудности в семье, и это меня огорчает. Почему жизнь так несправедлива? Пошли к черту своего мужа. У счастья могут быть другие имена, более приятные. Не задерживай свои весточки. Ты не представ­ляешь, как я мучаюсь вдали от тебя. Все мои ласки. Надя». Ни даты, ни обратного адреса.

Второе письмо было отмечено штемпелем Сан-Феличе Чирчео, две­надцатого октября. У комиссара забилось сердце, когда он увидел подпись: «Катя».

Текст гласил: «Дорогая, трудно описать, что я сделала для тебя, но все-таки узнала, как обстоят дела. Мне пришлось быть очень осторожной, и думаю, она не заподозрила меня. Не хочу, чтобы она думала, будто я неверная подруга. Я — верная подруга, и то, что делаю, — для ее же блага.

Она дала мне понять, что многое знает о тебе и ждет доказательств. Я спросила: «Каких доказательств?» Она ответила так: «Эти доказатель­ства должен принести мне частный детектив. Потом наступит уничтоже­ние, моя месть!..» Я поняла, что она не хочет раскрываться, и подождала, когда оставит без присмотра сумочку. Там нашла карточку, но не взяла ее, чтобы она не заметила, а списала текст: «Совершенно секретная органи­зация. Улица Систина, 314. Телефон 538281». Тот, кто там, должен знать о тебе. Надеюсь то, что я сделала, поможет тебе. И надеюсь также на скорую встречу. Целую. Катя».

Последнее письмо было от шестнадцатого октября. Пришло оно из Сан-Феличе Чирчео, и писала его Катя. Текст краткий: «Дорогая, она еще ничего не получила и очень рассержена на детектива, который, должно быть, имеет что-то на уме. Так она дала мне понять. Я буду держать тебя в курсе. О, если бы ты смогла приехать сюда на пару часов! Чао, чао. Катя».

Пока бригадир читал, Сартори прикурил сигарету и нервно затянулся.

— Дело запутывается! — воскликнул Корона, окончив читать. — Но какая же тут неразбериха!

— Знаете, что я скажу вам? Пойдемте перекусим. Может, найдем кого-нибудь в «Гранкио Адзурро».

Они поспешно вышли.

На улице их ждали два агента, замерзшие и в плохом настроении.

— Спокойной ночи, ребята! — попрощался с ними комиссар.

— Отнесите-ка в комиссариат эту картину, — распорядился бригадир, вручая Модильяни смуглому парню. — Закройте в сейфе. Она стоит кучу миллионов.

Когда они прибыли в ночной клуб, портье закрывал дверь за спиной последнего посетителя. Харриет уже стояла на улице и, конечно, с нетер­пением ждала своего Франческо.

— Можно что-нибудь перекусить? — спросил Сартори у Джино Саличе, устремившегося навстречу полицейским.

— Все что пожелаете, доктор!

И он полетел на кухню, как ночная бабочка.

Совершенно секретная организация

Помещение агентства частных расследований, указанное Катериной Машинелли, размещалось в старом здании прошлого века, и вел туда шат­кий лифт.

В прихожей сидел курьер средних лет с тупым лицом. Он с удивлением взглянул на прибывших, как будто визиты для него были в диковинку.

— Никого нет. Рано. Еще нет десяти.

— Мы подождем, — сказал комиссар. — Кто здесь директор?

— Доктор.

— Какой доктор?

— Его зовут Паладини. Но он не приедет до одиннадцати, если у него не назначена встреча.

— Дайте мне номер его домашнего телефона. Мы из полиции.

— Полиция? — пробормотал швейцар.

— Полиция, полиция, кретин! — заорал Корона, заставив курьера под­прыгнуть на стуле. — Дай мне номер телефона Паладини.

— Я не могу. Это секрет.

Бригадир схватил его за пиджак и тряхнул несколько раз.

— Ты что, хочешь в тюрьму? — прорычал он ему в лицо.

Швейцар поспешил набрать номер директора «Совершенно секрет­ной организации». Корона вырвал у него трубку и что-то кратко сказал в нее.

— Он будет через пятнадцать минут, — заверил бригадир, кладя труб­ку. — Спит еще.

Они сидели в ожидании. Убогий коридор давал достаточно точное представление о состоянии агентства по расследованию. Стены в трещи­нах, грязные во многих местах, со следами картин, которые вешали и сни­мали в течение многих лет. Сквозь открытую дверь виднелся полутемный кабинет с маленьким металлическим письменным столом и двумя неодина­ковыми креслами. На полу рядом с дверью стояла ваза с искусственными цветами.

Синьор Паладини вошел, запыхавшись, и тут же расшаркался перед полицейскими.

— Добрый день! Добрый день, комиссар! Принимать коллегу из госу­дарственной полиции — для меня большая честь!

Это был худой, изнуренный человек, которого, вероятно, потрепала жизнь.

— Я бы хотел задать вам несколько вопросов, — обратился к нему Сартори. — Где мы можем спокойно поговорить?

— Пожалуйста, вот сюда! В мой кабинет. — Потом, обращаясь к швейцару, крикнул: — Паскуале, я не хочу, чтобы меня кто-нибудь бес­покоил, понял?

Он занял место за столом, после того как комиссар и Корона уселись в неудобные кресла. Сквозь грязные оконные стекла виднелся кусок стены, покрытый плющом.

— Чем обязан удовольствию видеть вас, комиссар?

— Боюсь, что удовольствия будет мало, синьор Паладини, — ответил Сартори обычным мягким тоном, который принимал, когда собирался атаковать. — Мы ведем сложное и тонкое расследование. Я удивился, услышав, что частный детектив с временной лицензией может впутаться в крупное преступление.

— Преступление? Я? Синьор комиссар! — вырвалось у Паладини, побледневшего, как гнилая зелень. — Это, должно быть, ошибка, знаете? За много лет службы я никогда не давал повода для жалоб на мой счет. Но что случилось, комиссар?

Сартори ответил не сразу. Он вынул из кармана пачку сигарет, предло­жил закурить детективу и Короне, прикурил сам и сделал пару затяжек.