Римское дело комиссара Сартори - Энна Франко. Страница 32

— Ты очень красивый!.. Очень! — воскликнула она, как только смогла перевести дыхание.

— Ну уж, не преувеличивай! — защищался он, польщенный.

— Да нет же! Это действительно так. Я люблю тебя, мой дорогой! — Она опять принялась целовать его как безумная, шепча: — Я люблю тебя. Я люблю тебя!..

— Послушай, малышка, ты можешь послать к черту этот отврати­тельный ресторан и уйти со мной? — предложил Сартори, садясь рядом с туалетным столиком, заполненным косметикой.

— Но дорогой! Ты хочешь, чтобы бедный Джино умер от отчаяния, когда ты уведешь меня.

— А мне наплевать. На одного гомика будет меньше. — Эта фраза против воли вновь вернула его к расследованию. — Кстати, сокровище, ты никогда не замечала у твоей подруги Кати влечения к женскому полу?

Девушка внимательно посмотрела на него. Комиссар ожидал увидеть удивление на ее лице, но его постигло разочарование.

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Так, мысль одна.

Харриет уселась перед зеркальцем и закурила сигарету.

— Несколько раз Катя как-то странно вела себя со мной, — пояснила она. — Странно, но именно в том смысле, что ты сказал. Однажды, ночью, была гроза. Она пришла ко мне со словами: «О боже, я так боюсь! Разреши мне лечь с тобой?» Я сказала «да», и она прижалась ко мне, дрожа от страха. Действительно, немного спустя Катя начала ласкать меня и говорить: «Ты очень красивая! Понимаю, что должен чувствовать мужчина рядом с тобой». Я посмотрела на нее, она покраснела и положила руку на мою грудь. Я сказа­ла ей: «Что у тебя на уме? Может, ты одна из тех отвратительных женщин?..» Когда я ей это сказала, она поднялась и ушла обиженная.

— Понимаю, — тихо проговорил Сартори. — А после того раза у тебя не было подобных случаев с Катей?

Харриет затянулась сигаретой, прежде чем ответить.

— Разговоры — нет. Теперь я вспоминаю какие-то взгляды, нюансы поведения. Например, ей нравилось принимать душ вместе со мной и смотреть на меня. В такие моменты она становилась бледной, нос краснел, словно она была больной. Как-то она обняла меня под душем и заплака­ла. Сильно сжала меня, до боли.

— Ей нравились мужчины?

— Именно поэтому твой вопрос удивил меня. Катя часто спала с муж­чинами. Даже с этим Тото, например. Она говорила мне, что мужчины все одинаковы и они ей безразличны. Но почему ты спрашиваешь меня об этом?

— Думаю, что твоя подруга была той самой «отвратительной» женщи­ной. Квартиру, где ее обнаружили мертвой, занимала некая Мэри Джойс, которая, по всем признакам, была такой же...

Харриет как-то странно уронила голову и начала молча плакать.

— Что ты делаешь, глупышка? Плачешь?

— Бедная Катя! Бедная девочка! — всхлипывала девушка.

— Давай не будем портить вечер, — уговаривал он ее. — Сегодня — никакой грусти. Извини, что я напомнил тебе о Катерине.

Пока Харриет заканчивала одеваться для своего номера, Сартори про­шел в бар выпить «Чинзано». Немного спустя, заметив Джино Саличе, «парящего» среди танцующих пар, он сделал ему знак подойти.

— Доктор, какая честь! — приветствовал Джино, протягивая комисса­ру руку. — Сто лет не видел вас. Только сегодня вечером говорил о вас со шведкой. Красивая девушка, а? О, слишком мила для большего, нежная, как масло.

— Послушайте, Саличе, от моего друга Солариса нет известий?

Лицо неаполитанца вытянулось.

— Ничего! Никаких известий. Я знаю, он сейчас переживает ужасные моменты, поэтому предпочитаю не докучать ему.

— Вы в курсе ситуации, нет?

— Поневоле. Я читаю газеты.

— Возможно, вы были бы полезны.

— Я? — удивился Саличе, указывая пальцем себе на грудь.

Сартори кивнул.

— Но чем? — пролепетал Саличе. — Я. я ничего не знаю обо всем этом деле.

— У вас есть предположение, где может скрываться Марина?

Директор выпучил глаза.

— Марина Соларис?

— Да.

Саличе покачал головой.

— Я. я не видел синьорину Марину несколько месяцев, — сказал он, оправдываясь. — Знаете, у нее есть такая черточка характера. Никто не может понять ее поступки. Последний раз я видел ее где-то в июне или в начале июля, в Анцио, куда ходил в бассейн. Потом больше не встречал.

— Она никогда не приходила сюда?

— Марина? Боже упаси. Ее отец, хоть у него и широкие взгляды, никогда бы не привел ее в ночной клуб. Хотя здесь, как вы сами видите, все пристойно. И потом, наверное, вы знаете, она и мачеха живут, как кошка с собакой. Марина никогда не приходит в дом своего отца.

— Однако у нее есть ключ.

— Слабо верю в это.

— Так мне сказал командор Соларис.

— А! В таком случае. Но он говорил, что она туда ногой не сту­пила?

— И да, и нет. — Комиссар продолжал вести разговор к цели: — Она ступила туда несколько дней назад, чтобы унести картину большой цен­ности.

— Что вы говорите!

— В этом мне признался ее отец. И знаете, где мы нашли эту картину? В квартире на улице Маргутта, где обнаружен труп Катерины Машинелли. Кстати, вы никогда не слышали о некой Мэри Джойс? Насколько мне известно, дело идет о красивой девушке, лет двадцати пяти-тридцати, блондинке, англичанке по национальности.

— Никогда не слышал, синьор комиссар. Еще «Мартини»?

— Нет, спасибо.

— Давайте без церемоний, доктор. Чувствуйте себя в моем ресторане как дома. Артуро, еще «Мартини».

Пока бармен наполнял бокалы, Сартори продолжал:

— Во всяком случае, Саличе, постарайтесь сделать все возможное, чтобы прийти к какой-то мысли относительно исчезновения Марины.

— Но я вам уже говорил.

— Я слышал, слышал. И верю вам, — прервал его комиссар. — Но кто знает. Мысль может прийти неожиданно. Я был бы благодарен вам, вы знаете. Видите ли, к кому может обратиться за помощью девушка в положении Марины, если не к другу семьи? А вы преданный друг семьи Соларис.

— Это правда. Но Марина не обращалась ко.

Сартори положил ему руку на плечо.

— Не спешите, — остановил он его. — Пусть мысль придет сама. Кто знает. Во всяком случае, знайте, что человек предоставивший убежище девушке, не совершил преступления. Напротив, может быть, это зачтется ему как заслуга. И одно запомните хорошенько. — Лицо комиссара стало серьезным. — Тот, кто убил Катерину, может убить и Марину. Тогда не говорите, что полиция приехала поздно. Спасибо за «Мартини», дружище. Я вернусь через часик, после спектакля. Скажите шведке.

Комиссар вышел, лавируя среди танцующих пар и официантов, нагру­женных подносами. На свежем воздухе ему стало лучше. Небо очистилось, показались звезды.

Он не хотел смотреть, как Харриет раздевается перед всеми этими слюнявыми мужчинами. Сартори пошел по улице Венето. Какая-то свет­ская дама, грациозная и изысканная, улыбнулась ему с вызовом. Он отвер­нулся и пошел дальше.

Они ужинали в траттории «Трастевере», шумной даже в этот час. Хар­риет часто посматривала на него нежным взглядом и иногда сжимала ему руку. Он чувствовал себя виноватым в том, в чем не хотел признаваться даже самому себе.

— Ты устала?

— Нет, нет. Видишь? Луна.

— Действительно. А значит, мы захотим проехаться до Остии?

— Конечно! О, Франческо!.. Мне так грустно, и в то же время я так счастлива!

— Почему грустно? — спросил он, беря ее за руку.

— Не знаю, не знаю!.. Я боюсь тебя потерять.

— Ты не потеряешь меня, если не захочешь сама.

С дальнего столика на них с интересом смотрела симпатичная пожилая пара. Сартори почувствовал, что краснеет, словно на лбу у него написано: «Я женат, у меня две дочери, а это удивительное существо — моя любов­ница».

Они поспешно ушли.

На проспекте Христофора Колумба движение было небольшим. У нескольких римлян была та же цель, что и у них. Когда их автомобиль появился на маленькой круглой площади, море окатило их своим запахом и сиянием.

— Как красиво! — воскликнула Харриет сдавленным от волнения голосом. Она сильно сжала его колено, приблизила рот к вырезу воротника, шепча: «Я люблю тебя!.. Я люблю тебя!..»