Ничей ее монстр (СИ) - Соболева Ульяна. Страница 11

Устинья, как в лес пойдет, свежие ягоды ей приносит, а сама не нарадуется – в доме все убрано, по хозяйству сделано и девчонка сидит котам пузо чешет. А потом вдруг что-то по телевизору увидела, побледнела вся, на смерть похожа стала, даже черты болью исказились. Вскочила с табурета и на улицу выбежала. Устинья траву на стол положила и голову подняла, всматриваясь в экран… Мужчину узнала, да и как не узнать мэра города? Он к ним как-то в деревню наведывался, дороги сделать обещал, школу открыть и медпункт. Слово сдержал. Но Устинья его хорошо запомнила… вот как от девчонки тепло исходило, от него холодом веяло замогильным… Нет, не тогда, когда к ним приезжал, а сейчас. Вроде через экран смотрит, а ей холодно сделалось, мурашки по коже пошли. То ли сам он не жилец и болезнь его точит, то ли схоронил кого. Но лица нет на нем и глаза мертвые. Смотреть страшно. Устинья телевизор выключила и за девчонкой пошла. А та в сарае плачет. Навзрыд. Так плачет, словно душу ей кто рвет на куски. Знахарка рядом в солому села и рукой по рыжим волосам провела.

– Плакать – это хорошо. Слезы душу очищают, сердце, помогают заново родиться. Но боль твою и дите чувствует. Тебе больно и ему. Он внутри вместе с тобой плачет.

– Грязная у меня душа… плохая. Не очистится она.

– Раз ты так говоришь, значит уже очистилась. Идем, милая, идем чай допивать.

Вопросов лишних не задавала, но где-то внутри боязно стало. Не зря девчонка боялась, такой матерый враг у нее. Тот, если б нашел, и правда, милости б никто не дождался.

Время быстро пролетело. Оно всегда быстро летит, когда хорошо становится, а Устинье хорошо с девчонкой было. Уютно как никогда. Не тоскливо. Уйдет в деревню или в город уедет, а вернется, и Рыжая ее с котами ждет. Животик округлился, сама чуть поправилась, щеки порозовели. Навстречу выбегает, сумку заберёт, что-то щебечет, про котов, про корову. А Устинье и не верится, как раньше жила без нее. Столько лет одна и одна. Может, и правда, свыше ей послана вместо дочерей нерожденных.

И проведать, прознать все о девочке хочется. Чтоб уберечь и защитить. Давно Устинья за карты не бралась… а тут прям захотелось. Как в спину что-то толкало.

– Ты иди, Танюша, Буренку подои и сена ей дай. А я тут посижу, сериал посмотрю. Устала с дороги… умаялась. Иди-иди.

Девчонка ушла, а Устинья быстро колоду на столе разложила по три веера и долго бубнового валета с трефовым королем и пиковым тузом в руке крутила– вертела. Валет вроде как ребенок… а король… Мужчина то ли взрослый очень, то ли в чине. Военный… врач. Ничего не понятно. Казенный король. Так бабка его называла. Как карты не отбросит, так вот эти три вместе и остаются, и девятка рядом бродит… черная страшная, пикой вверх смотрит.

Устинья колоду сгребла, плюнула на нее и сунула обратно в ящик. Не надо было гадать. Слово ж себе давала, что карты в руки не возьмет больше, а сама… Беду еще, не дай Бог, на девчонку и на ребеночка накликала. Плохая карта и туз пиковый – удар страшный и болезнь в виде девятки рядом оставалась. Или сноровку баба Устя потеряла былую. Разучилась в будущее смотреть после смерти Гришки. Столько лет карты в руки не брала.

Потом, как в городе была, кое-что проведала. Люди иногда любят болтать, языками трещать. Особенно сплетни всякие разводить. Так и прознала Устинья, кто такая ее гостья… много чего прознала. И картинка всеми кусочками сложилась и красками заиграла, правда, в темноте, туманом затянутая. Могла знахарка на нее свет пролить, но не ей в чью-то жизнь вмешиваться и судьбы вершить. Нельзя. Не положено.

***

 Месяца три с тех пор прошло.

В то утро налила себе чаю из брусники и телевизор включила. Лучше, и правда, посмотреть что-то глупое, ненавязчивое. То, чего в жизни не случается.

В окошко глянула – а Рыжая на веревочку бумажку привязала и Тимыча развлекает. Первые хлопья снега срываются, а она и не замечает. Сама еще дитя дитем… А от этого волчары понесла. Вот кто с девчонкой трефовым королем рядом крутился. Угораздило ж малышку так. Любовь зла. Ох как зла. Чего только не творит эта лютая ведьма то с косой, то с цветами в руках.

– Мы вынуждены прервать показ сериала «Голубая нить» для экстренного выпуска новостей. Только что, на центральной площади нашего города, у здания суда раздался выстрел, был ранен в голову наш мэр – Барский Захар Аркадьевич. Скорая прибыла в течение нескольких минут и в тяжелом состоянии доставила пострадавшего в больницу. Врачи пока не дают никаких прогнозов и не отвечают на вопросы. Возможно, ранение было смертельным. По словам очевидцев… снайпер…

– Баба Устяяя. Устиньяяяя..

Знахарка подскочила с места и выдернула телевизор из розетки. Обернулась к девчонке, стоящей на пороге. Щеки разрумянились, в глазах слезы стоят, подбородок дрожит.

– У меня… я ребеночка почувствовала. Вот здесь… – руку к животу приложила, – он меня несколько раз легонько ударил. Здесь. Со стороны сердца. Как будто рыбка хвостиком махнула. Это ж он, да?

– Да… это он тебя потрогал изнутри…

И сама руки стиснула… так вот, значит, кому и удар, и болезнь. А может, и сама смерть. 

ГЛАВА  7

Я сидел в кресле перед монитором ноутбука и смотрел на девчонку, потягивая скотч и сбивая пепел с сигары. С тех пор, как ее провели в комнату и закрыли там на ключ, она не переставала рыдать навзрыд.

Нет, я не испытывал жалость. Мне вообще неведомо это чувство. Оно недостойное и ненужное ни тому, к кому его испытывают, ни тому, кто настолько слаб, что может себе позволить жалеть. А сочувствия и сострадания я лишился еще в юные годы, как ненужного балласта. В моем мире оно ни к чему. Я смотрел на нее по трем причинам, и все три меня выбивали из равновесия.

Первая – она мне нравилась. Да, она мне дико нравилась. Притом нравилось в ней все, даже ее странное поведение и ее слёзы. Ненавистные мужиками женские слезы, где я не отличился эксклюзивностью и дергался от раздражения, когда очередная подружка вытирала платочком слезу, выжимая из меня чек на какую-то херню, без которой, по ее мнению, она не может быть счастлива. Знаете, что мне нравилось в этот момент? Показывать истинную цену счастья и в чем оно заключается. Например, приказать при ней утопить ее любимую кошку в унитазе, а может, отправить на тот свет престарелую бабушку или сжечь оранжерею с цветами? Я смотрел, как они менялись в лице, бледнели, дрожали, и хохотал, заливался смехом. Интересовался – насколько они будут счастливы, если я выпишу чек с удвоенной суммой, но они лишатся чего-то очень любимого. И тут выплывают причины истинного счастья. Никто не готов расстаться со своими слабостями и привязанностями.

В этот момент я их ненавидел… Почему? Потому что у них было что-то кроме денег, что делало их счастливыми. Я им завидовал. У меня не было. Даже моя мать никогда не могла сделать меня счастливым, хотя и любила меня только одной ей понятной и специфической любовью.... Пожалуй, единственная в этом мире, кто меня любил. Своеобразно, но все же. Меня это не расстраивало. Мне гораздо больше нравилось, когда меня ненавидели и боялись. Партнеры по бизнесу, журналисты, конкуренты, политики. Деньги дают власть. Огромные деньги дают огромную власть. Все остальное лишь иллюзия выбора народа. Страх – вот истинная эмоция, которая правит миром. Тот, кто заставляет вас его испытывать – владеет вашим разумом. Все это фигня насчет чувства вины. Ложь безграмотных заграничных психологов и пафос цитаток, которыми пестреют аккаунты напыщенных идиотов, возомнивших себя умниками. Мне всегда нравился отрывок одного очень известного фильма, где главный герой убеждал конченого ублюдка, что прощать – это и есть истинная власть. И я был с ним всецело согласен, но не в том, что надо уметь прощать (тут мне сразу вспоминался Аль Капоне)*1, а в том, что власть – это не только иметь право выбора, а возможность предоставлять его другим… или не предоставлять.