Сны Эйлиса (СИ) - "Сумеречный Эльф". Страница 24

— Да-да, сейчас… мудрейший… Мудрейший!

Он снова подхватил ойкнувшую Соню и необыкновенно быстро донес до края деревни. Повезло, что хоть дырявый пыльный плед успела ухватить, потому что уже через минуту ее посадили в какую-то глубокую корзину почти два метра высотой. Соня сжалась на дне, сердце ее бешено заколотилось, она решила, что теперь-то она попалась. Просвет наверху закрыло лицо великана, который проговорил:

— Лети к Аруге Иотилу! Он самый мудрый из льоров. Он нам помогал.

Голос его гудел, отражаясь от стенок корзины-колодца. Софья зябко закрылась пледом, ровным счетом ничего не понимая. Если великаны так ненавидели льоров, то почему же отправляли к одному из них?

Неужели кто-то и правда помогал им? Веры оставалось ничтожно мало, она поддерживала крайне слабо, как крошечное пламя от спички. Корзина сотряслась от того, что кто-то схватился за массивные ручки. Показались гигантские каменные лапы с острыми пиками крючковатых когтей. Донесся громогласный орлиный клекот. То ли птицы, то ли птеродактили, однако их крылья и хвосты содержали перья, тоже каменные. Серая скала, твердыня — два орла-близнеца.

— Лететь? Но как? Эти птицы ведь из камня! — удивлялась Софья, понимая, что едва ли сумеет самостоятельно выбраться. Разве только раскачать корзину, которая почему-то не покрылась твердой породой, хитро свитая из неизвестного материала.

— То, что они из камня, не значит, что они не летают, — почти рассмеялся Огира. — Не бойся, девочка, орел никогда не подведет. Попроси и за нас у мудрейшего! Мы ждем его помощи в борьбе с льорами. Лети же! Лети!

Прощальные слова доносились уже откуда-то снизу. Орлы взлетели, расправив огромные крылья, земля исчезла, мир завертелся новой неизвестностью. Полет, падение, паренье — границы понятий стирались.

Софья свернулась на дне корзины, пытаясь осмыслить все произошедшее с ней за короткий срок. Еще накануне она и не догадывалась, чем все это обернется. Хотя нет, она с момента появления первого послания Раджеда подозревала, что ей не избежать бед и тяжких испытаний. Может, не стоило дерзить льору, когда он вышел впервые из зеркала? Впрочем, с его настойчивостью никакие увещевания и разговоры не имели смысла. Он просто не ведал, что значит любовь, и привык лишь подчинять.

Но Соня вспоминала, как он целовал ее руки, как тайной немой мольбой мерцали его обычно насмешливые глаза. Будто он просил разбудить его, его настоящего. Весь Эйлис молил, чтобы кто-то разбудил его, вытащил из-под саркофага неправильного сна. Только кто бы поведал Софье, где спрятана настоящая она? В каком уголке души? И что она о себе не ведала? Казалось, себя она тоже разбудить не в силах.

Странница свернулась на дне глубокий корзины, точно эмбрион, словно ей еще предстояло по-настоящему родиться, а прошлая жизнь осталась в далеком зазеркалье. Ее несли орлы, задевая крыльями облака, вскоре снизу послышался плеск волн. Гордые создания воздуха летели над морем, перекрывая нечастным клекотом гул пенных валов. Где-то там, внизу, кипело столкновение стихий, где-то разворачивался непознанный хаос. А крошечная жизнь завернулась, как в раковину, в древний плед на дне плетеной корзины.

Слез больше не осталось, только давящая усталость, которая, в конце концов, сомкнула веки тяжелым сном. Размышлять, что ожидает в обозримом будущем, не имело смысла. Повсюду — лишь неизвестность.

***

Злые думы растекались чернильными каплями. Отмытое от облаков солнце неторопливо озаряло равнину, проходя лучами по камням и мертвым чувствам. Ни любви, ни сострадания — лишь долгий гнев, написанный на застывшей маске лица. Все черты еще больше заострились, взгляд неподвижно буравил пустошь в поисках беглянки. Как? Куда она могла исчезнуть? Ведь владения льора просматривались магическим зрением до самых границ, где начиналась завеса чужой магии.

Вокруг башни вскоре сгустились тучи, набухли тяжелой шапкой, и разорвались бешеным взрывом молний. Все залы, коридоры и рудники одновременно огласил нечеловеческий возглас, рык, рев урагана, в который превратился голос могущественного колдуна:

— Проклятье! Проклятье!

Льор Раджед замолчал на миг, чтобы отдышаться, до угрожающих трещин сдавив раму волшебного зеркала, которое отражало ныне панораму его владений. Бешенство клокотало в сердце жадной химерой, источая на разные голоса рычание и сипение.

— Огира… Это точно Огира! — шипел чародей, щелкая зубами, точно голодный волк. Вокруг него клобуком кобры развевалась аура неконтролируемой тьмы, всех самых мерзких замыслов и стремлений, всех алчных желаний. Тонкие вытянутые ноздри льора гневно раздувались, как у разъяренного быка. Он дал волю неконтролируемому гневу, превратив пальцы на правой руке в пять сияющих мечей, и снес ими несколько колонн в тронном зале. Красоты архитектуры повалились раскрошенными кусками, резные цветы лепнины разбивались в пыль. А Раджед все не мог остановиться, негодуя, что его план, его игра сбилась с курса. Развеять скуку — вот была цель. Теперь же наступала неопределенность. И ее льоры ненавидели больше всего.

Разъяренный лев с горящими глазами, растрепанной гривой и острыми когтями — не человек. Когда волна буйного негодования, граничившего с сумасшествием, схлынула, льор вновь остановился подле зеркала. Он властвовал над всем, что отражало холодное стекло, и мог бы вернуть непокорную гостью из любой точки своих земель. Он видел, как она страдала, он намеренно наслал грозу и испугал ее знатной молнией — да, в силах льоров оказывалось и управление погодой.

Раджед ждал, когда она произнесет его имя с мольбами вернуть ее в башню. Тогда бы он непременно откликнулся, излечил все раны, вновь обрядил бы в лучшие платья. Он рассчитывал, что девушка рано или поздно примет его условия, поймет, что лучшей доли ей не найти. Никто не способен терпеть страдания вечно, особенно, если им предлагают роскошь и красиво лгут о возможности получить магическую силу. Впрочем, твердость убеждений Софии раз от раза поражала все больше, заставляя усложнять испытания, бередя любопытство.

Но в какой-то момент сбежавшая гостья пропала из поля зрения. Чародей вспоминал, что только однажды случилось нечто подобное: а именно, в тот день, когда каменные великаны подняли против него очередное обреченное на провал восстание. Кто-то доставил им артефакт из чужого льората, искажавший магию слежения, кто-то затуманил их примитивный разум сказками о великом благе, которое непременно настанет, если свергнуть правителя.

Получалось, что вредоносный предмет не удалось уничтожить, потому что теперь неугомонная девчонка исчезла, покинула границы владений Раджеда, и явно летела над Янтарным Морем на восток в сторону второго крупного материка. И вряд ли она догадывалась, какие опасности ее поджидают.

От этой мысли Раджед замер и заставил себя успокоиться, лишь нервно подергивались его тонкие губы, да оранжевые глаза метались, не видя конкретных предметов. Льор вновь приблизился к зеркалу, стремясь высмотреть хоть что-то за завесой чужой магии.

— Куда она делась? — бормотал он, теребя и почти разрывая тонкую ткань жабо. — Проклятье! Она за пределами моих владений! Да кто это вообще был? Огира? Я думал, что уничтожил этих смутьянов еще двести лет назад.

Мысли вслух не привели к улучшению поиска, где-то на середине Янтарного Моря владения Раджеда соприкасались с магией других чародеев, что образовывала непроницаемую завесу.

— Как она могла до этого додуматься? Она считает, я здесь самый жестокий? Я?! Думает, что найдет поддержку у других льоров? — все говорил с собой Раджед. Он негодовал, бессильно водя рукой по стеклу, не просматривая ничего среди тумана, в который превратилась поверхность зеркала.

Холодный замок замирал под звуками шагов подкованных сапог. Раджед Икцинтус метался, точно в клетке, ища свой просчет. В веселом самодовольстве он где-то проглядел засаду, злой умысел или целое восстание. Кто знает! И незнанье похищало покой да праздный оптимизм, которые плескались ярким солнцем, пока холодный образ смерти не представал вечным напоминанием о скорой судьбе мира. Из-за него накатывала ярость, из-за него янтарный свет обращался в огонь испепеления.