По течению (СИ) - "Сумеречный Эльф". Страница 73

— Нора! — не ожидая от себя такого порыва, уверенно проговорил доктор, как будто на него внезапно снизошло озарение о единственном верном пути между стен океанских волн: — Мы сбежим, втроем, я тебе обещаю. Только… с чего начать…

Вместо провидца снова предстал крайне неуверенный флегматичный Гип, опустивший руки. Однако Нора ему доверяла, сощурившись, рассматривала его с минуту, а потом невероятно задорно, вернее, отчаянно улыбнулась:

— Контрабандисты! Ты с ними можешь договориться?

И новое озарение прошило голову Бена, темные глаза его расширились, замерцав редкими бликами в сумраке сарайчика. Доктор, как в трансе, проговорил с воодушевлением, словно человек, что годами искал некую сложную истину, которая всегда лежала на поверхности:

— Бэдтаун!

Втроем. Контрабандисты. Бэдтаун. Только так. И на этих элементах начинал выстраиваться план. Бен решил, что если уж планировать побег, то в любом случае не без Салли. Да, ее почти превратили в чудовище, но она помогла сохранить человечность им всем, словно каждый раз приносила себя в жертву, не ломалась, не замыкалась в себе там, где иные превращались только в некое отдаленное подобие разумного существа. Доктор решил, что события предыдущей ночи надлежит всем им забыть. Похоронить как дурной сон, ибо они являлись самым дном их общего отчаяния, но отныне забрезжила надежда. Пусть слабая и зыбкая, но все-таки она появилась.

— Нора, все-таки ты очень мудрая. Прости меня за все!

Доктор неуверенно слегка улыбнулся, однако насторожился, когда снаружи послышались голоса, которые отчетливо доносились через тонкие доски сарая. Пришлось прервать свой диалог, чтобы вслушаться на всякий случай в то, что происходило снаружи.

— Ваас! Нет, мы не едем в форт, — решительно твердил Алвин. — Хирург здесь, я за него ручаюсь!

— Сгинь на***! — хриплым голосом посылал все живое главарь.

— Что значит «сгинь»? Ну да, иронично. Я-то сгину. Скоро, — запнулся на миг Алвин, словно насмехаясь горько над собой, но потом принялся с прежним усердием настаивать: — А у тебя из плеча осколок кто достанет? Нет, это тебе сейчас нормально, пока ты накурился! Ваас! Да послушай же ты! — невероятно терпеливо уговаривал главаря снайпер. — Нет, Ваас! Мы. Никуда. Не едем! Пока Бенджамин не достанет этот ч***ов осколок. Ты хочешь сделать себе хуже? Я вот не хочу, чтобы тебе хуже стало!

После некоторого промедления, донеслась нецензурная тирада в адрес всего мироздания, затем Ваас тяжело выдохнул, точно совсем запыхался, добавляя в адрес подчиненного:

— ***! Алвин! Ты совсем уже? — но вскоре его пыл словно погас, и из состояния неконтролируемой ярости главарь впал в свою обычную пространную апатию: — Да, ты совсем. И Броди совсем… И я совсем. И Хромоножка совсем. И все совсем… Совсем не так. ***! — раздраженно прервал себя он, точно потерял мысль. — Я о чем? Я о том, что все не пойму, какого *** ты забыл в банде…

Спустя какое-то время бесполезных перебранок, выслушав бесконечный поток ругани со стороны главаря, который нес что-то довольно бессвязное, Алвину удалось убедить пирата, что рану необходимо обработать. Бен еще поразился терпению снайпера, пожалуй, единственного здравомыслящего человека, который не курил наркоту. Впрочем, ему хватало своего сумасшествия, своей мании к уничтожению. Он четко дал понять в тот раз, в их короткий разговор, что поклоняется смерти, фактически приносит ей кровавые жертвы, завидуя всем, кто мог бы остаться жив. Но ныне почему-то приложил немало усилий, чтобы никчемное, пошедшее по неверному пути, существование главаря продлилась чуть дольше, не прервалось бесславным заражением крови от глупого упрямства пирата.

Вскоре Бена позвали наружу, все тот же Алвин, невероятно деловой и суетливый, совсем не похожий на человека, который собирался вскоре распрощаться с земным существованием. Но ныне он действовал не ради себя, будто не ведая, что их главарь тоже не особо жаждет доживать до седин. Хотя ему и не светило.

— Давай, Мистер Скальпель, твой выход, — кивнул снайпер иронично.

Дальше Гип ощутил, как превращается в автомат, в один спокойный, хладнокровный, четко распределяющий команды автомат, который не делит мир на черное и белое, а только выполняет заложенные команды. Как по щелчку, он распоряжался, чтобы его неизменные инструменты продезинфицировали в спирте, сам отмывал руки, тоже вымачивая их в спирте, которого на острове хватало для внешнего и внутреннего потребления. По части последнего, Вааса просить дважды не стоило. Он сам догадался, как притупить ощущения, все-таки согласившись с Алвином, что осколок в плече — дело гадкое. Вероятно, мозги прояснились на короткое время. Так показалось Бену, который решительно вошел в штаб, как в клетку с тигром. Ваас, не принимая ничьих инструкций, угрюмо сидел на ящиках. Рядом с ним стоял Алвин, что немного обнадеживало, так как он представлялся относительно нормальным человеком. Хотя…

Но Бен занялся очень скоро своим делом, даже не замечая, кто ему ассистирует. Хирург превратился в автомат, стараясь абстрагироваться от того, кто перед ним. Раздражало только, что Ваас внимательно следил за каждым движением, словно опасаясь заговора против себя со стороны Гипа.

Этот проклятый главарь, кажется, ощущал какую-то боль, когда из плеча пришлось тащить осколок после «слепого» ранения. Правое плечо выглядело не очень. Грязь и кровь смешались воедино, что однозначно не радовало никого. Но для Бена все это являлось привычной реальностью на острове. И то, что у него инструментом оказывались частенько старые пинцеты и ножи — тоже. Когда началась настоящая война с ракьят, доктор научился радоваться всему, что удавалось добыть.

Что произошло теперь на холмах, Бен и знать не хотел. Может, очередная перестрелка с ракьят, кажется, дикарям еще и повезло, в кои-то веки. Может, что-то еще, если упоминалась какая-то Хромоножка. А еще там каким-то образом пересеклись с Норой. Но все эти мысли тоже оставались на более позднее время.

Прикосновение к припухшему с синим ободком краю небольшой раны Ваас ощутил сразу, о чем свидетельствовала бранная тирада. Может, он просто оказался трезв и слишком зол, чтобы его взял какой-нибудь наркотик.

Бенджамин поморщился, стараясь не слушать главаря. А убить его тогда как хотелось! Он молча глаза таращил, пока кусок металла медленно обнаруживался среди кровоточащей мышечной ткани. И как бы хотелось его уничтожить, всадить в глаз что-нибудь острое, скальпелем по шее полоснуть. Да как же… Погибнет, так свора его такого натворит, что о смерти придется умолять. Не из мести. Главарь никого не ценил из своих, о нем тоже никто не стал бы переживать. Но зато нашелся бы предлог выместить лишний раз свой нечеловеческий гнев.

Мало того, что Ваас чрезмерно внимательно рассматривал все манипуляции в своей ране, так еще и начал говорить зачем-то, обычным своим сбивчивым апатично-агессивным тоном:

— Думаешь, я этого не чувствую, ***? Нет, нет, ты реально, ***, думаешь, что я не вижу, как ты на меня смотришь? Да пошел ты, ***! Думаешь, я не знаю, что ты жаждешь со мной разделаться? Но ты забываешь — ты здесь никто, пустое место, куча ***! Хе-хе… Да еще ты сделал себя уязвимым. Какое благородство! Какое невероятное восхитительное благородство! Мы уже познакомились. Нора… Нора… Тупое имя! — но тут его отвлекла то ли неверная, то ли необходимая манипуляция инструмента в ране, главарь подскочил, отвесив доктору затрещину. — ***! Еще раз так сделаешь, я тебя ***…

— Пожалуйста, успокойтесь! — с несвойственной ему строгостью, граничащей со свирепостью, осуждающе глянул исподлобья доктор.

Стальной оказался у него взгляд, как и стальные нервы, раз он осмелился так осаживать безумца. Явно сил ему добавляла вера в клятву, вернее, ее прямое исполнение. Убить — не убить, а сосредоточился все-таки на деле. И оттого не ощущал половины первобытного страха. Усаживать на прежнее место общими усилиями беспокойного психа не пришлось, главарь и сам понимал, что никуда ему не деться теперь, не загибаться же, в самом деле, от заражения крови. Он только нервно сглотнул, пытаясь не впасть в неуправляемую ярость. Эта мимолетная власть ничтожнейшего из рабов над его королевской персоной выводила из себя и одновременно смешила. Однако же он считал своим долгом поиздеваться над человеком морально, пока этот субъект «издевался» над его плечом физически: