По течению (СИ) - "Сумеречный Эльф". Страница 84

Живучий пугливый зверек, которого раз за разом выгребают из норы, не обращая внимания на его истошный писк. Каждый раз, когда приходил главарь, Салли ощущала себя кротом, вытащенным на яркий свет. То же отчаяние, тот же испуг. И ни разу не удавалось привыкнуть, спустя столько времени. Страх, как гигантский питон, всегда сжимал кольцами холода.

Ваас иногда прибывал, иногда, вернее часто, пытал. Салли и это научилась считать удачей — истощенное измученное ее тело явно говорило, что в нем нет силы и условий для зарождения новой жизни. Салли знала, что вряд ли пережила бы это зарождение, ведь никто не обещал с ней обращаться лучше. Так ей предоставлялся шанс перекантоваться на этой Земле еще несколько лет. Зачем? Для чего? Многие живут просто по привычке, вот и она тоже. А любовь к Бену оказывалось хрупкой, эфемерной. Пусть прекрасной, но девушке не хватало воли вытерпеть ради нее еще одну ночь с «хозяином», особенно такую.

Руки и ноги холодели, голова кружилась, колени и грудь елозили по матрацу — все лучше, чем по жесткому столу. Главарь не позволял взглянуть на себя. Но нет, ей все-таки повезло, что он один такой был…

Она ныне смертельно испугалась, что в случае раскрытия побега Бена ее сделают общей. И Ваас словно намекал, что так и будет за неповиновение. Может, кто-то донес ему об их с Беном договоре? На какой-то период главарь был даже нежным с ней, по-своему, конечно. Настолько, насколько может быть нежным древний темный хаос в облике человека. И это казалось тоже удачей. Бен? Где он шатался ныне? Почему не спасал ее? Принцы ведь прилетают на пегасах и спасают! И «дракон» не успевает «растерзать» принцессу. Туманное сознание только злилось.

Все стоило называть удачей, чтобы не умереть. А зачем не исчезнуть из этого злого мира, она и сама не знала. Даже сумасшествие удача: она теперь получала удовольствие от убийств, почти что, вторая ее личность, видимо, более выносливая, не думающая о смерти. И не жалеющая себя. Но где же запропастилась эта вторая личность, когда Салли причиняли от неосторожности боль? Вторая личность могла бы что-то придумать, а основная, первая, нулевая, и моль не сумела б обидеть, покорная и сломанная. Может, до второй-то и пытался дозваться главарь? Да ничего он не пытался, просто забыл о ней, раздосадованный какими-то неудачами прошедшего дня.

Пиратов и правда постигли несколько неудач: сначала кто-то спалил пять конопляных полей, потом освободил двоих «доходных» рабов и вообще присоединился к ракьят в борьбе. Звали его, кажется, Джейсон Броди, и он стал для ракьят чем-то вроде символа борьбы под языческим благословением жрицы Цитры. Вроде бы его убили недавно. Этот кто-то чихать хотел на судьбу одной дочери алкоголика, продавшего ее за долги.

И этот кто-то для нее вовсе не существовал. Никакой надежды. Никакой борьбы. Только течение, что порой несет мирно и тихо, а порой бьет о скалы и ранит подводными камнями, закручивая в водоворотах.

Просто подождать… Все когда-нибудь находит завершение. Значит, эта ночь тоже не могла длиться вечно. В этом Салли всегда оказывалась права. Но что толку? Это было невыносимо!

Когда все закончилось, когда марионетку отпустили, девушка сжалась на отвратительно грязном матрасе в один клубок нервов, дрожа всем телом, по которому катились ручейки пота, ненормально остро ощущавшиеся на коже, будто это не влага вовсе, а иголки.

Девушка не выдержала и навзрыд заплакала, хотя такое поведение могло и не понравиться главарю. Но ей уже сделалось все равно. Пусть пристрелит, пусть повесит вниз головой, чтобы отрубиться и не проснуться никогда. Что еще он мог придумать? Чем еще запугать?

Салли закрывала лицо руками, истошно всхлипывая, переходя на крик. Далекий, никем не услышанный.

Она часто плакала, слабая, никому не нужная. Удары судьбы кого-то закаляют, а кого-то ломают, перебивают позвонок за позвонком слабый хребет. Перед Беном, перед ненавистной Норой, она старалась выглядеть равнодушной, напускала на себя безразличие к своей судьбе и судьбам всех других людей. И если второе она не играла, то первое являлось чистой фикцией: он жалела себя, жалела за то, что появилась на этот свет. Жалела и ненавидела.

— Зачем… Зачем я живу, — всхлипывала она, утыкаясь лицом в перегнивший поролон. Они все обитали на свалке. И она, и этот король всего сброда.

Ненормально и самозабвенно жалея себя, она забыла, что рядом с ней, никуда не уходя, так и остался главарь, который внезапно отнял ее руки от лица, сжав по привычке тонкие ее запястья.

Салли похолодела: вот снова начнется, вот снова боль, особенно испугалась, даже перестав всхлипывать, когда Ваас притянул ее к себе, приподнимая, отрывая от матраца. Он глянул на нее несколько удивленно, насколько позволял судить свет закопченной керосинки. Ваас точно только заметил, что перед ним вообще какой-то человек, до этого явно думал о чем-то своем, то ли о делах, то ли находясь в галлюцинациях. Или нет? Или так и планировал? Но вот заметил, что его личная вещь дошла до края и может сломаться, например, покончить с собой. Он, наверное, этого не хотел, ведь выбрасывать годные привычные вещи достаточно глупо. Может, поэтому просто притянул к себе.

Девушка безвольно опустила плечи и голову, но он поднимал ее за подбородок, уже без боли, плавно. И плавно же касался своими тонкими губами ее искусанных губ. Долго целовал, не особо бережно, так что Салли нередко не хватало воздуха, она просто задыхалась, но за такие моменты она все равно как-то сразу прощала большую часть причиненной до этого боли. Нечто, лежащее за сознанием, прощало. И она сама обнимала мучителя, не желая, чтобы он уходил, не теперь, прижималась к нему, словно искала защиты. От него же самого? Может, потому, что в такие моменты, он воспринимал ее хотя бы как человека, может, потому, что единственный не игнорировал ее существование. Никакой боли. Никакой опасности.

Вот появился еще Бен. И какой-то холодок прошел по телу Салли: Бен бы не стал над ней издеваться. Но у доброго доктора завелась Нора. И ненависть стирала этот надоедливый холодок. Да, Бен готовил побег, для нее и для своей Норы. О чувствах доктора девушка так ничего и не знала, но догадки выстраивала самые безрадостные.

А Ваас и не скрывал, и не должен был скрывать, что у него помимо «личной вещи» хватает других женщин, новых симпатичных рабынь, которых он потом продавал, рядовых стриптизерш из Бедтауна. Может, кого-то еще, об этом и спрашивать не стоило. Бен же игрался в благородство и моральные принципы, давно попрощавшись с таковыми. Это раздражало. Все возвращалось на круги своя, как в те дни, еще до знакомства с Беном.

Ваас отстранился от лица девушки, Салли задумчиво затихла, обвиснув в его объятьях, безвольно обвив руками мощную шею, ощущая, что главарь ее не оттолкнет. Зачем? Теперь уже она не желала уходить, убегать, вообще двигаться. Марионетка. За нитки не дергали. Вот и не двигалась. А его тянуло поговорить, он привычным тоном рассуждал, поглаживая задумчиво беззащитно обнаженную спину девушки:

— Веришь в смерть, Салли? Она тоже безумна… Нет, прикинь, ***! Она тоже повторяет и повторяет, будто думает, что результат изменится. Да, ***… А мы думаем, что живем и умираем по-разному. Завтра принесем этой гр***ой старухе немного разнообразия.

Это означало, что завтра состоятся новые казни. Наверное. И скорее всего, с участием Салли, но девушка, пожалуй, даже радовалась: значит, снова боль придет не за ней, а за пленниками. Не столь важно, в чем они виноваты. Пленница не могла испытывать к ним никакого сочувствия.

Боль… Почему люди боятся смерти? Придумали для нее разных образов, навесили атрибутов, и боятся. Но страшнее — боль и неизвестность.

Пожалуй, только это и пугает в факте смерти. Она без них не приходит, а было бы небольно и все известно, что за ее гранью, так, видимо, не боялись бы. Значит, Ваас — тоже смерть: он всегда приходил, когда хотел и за кем хотел. И всегда неизвестно с какой целью, часто причиняя страдания, от того совершенно диким показался его вопрос: