Головолапная (СИ) - Гофер Кира. Страница 21
К Лиде не вернулось ни приподнятое настроение, которое ей сегодня подарила новость об обложке июльского каталога с ее лицом, ни угрюмая заботливость человека, ставящего диагнозы по аналогии с самочувствием родственников. Словно маятник качнулся в одну сторону, потом в другую — и остановился на середине, на нуле.
— Все в порядке, Лид, — сказала Гата примирительно. — Я просто шла, задумалась, оступилась — и плюхнулась в воду. Помнишь, какой там, у мостика, берег крутой.
Лида молча кивнула.
— Но я все понимаю и обязательно куплю аппарат для измерения давления.
— Зачем покупать? — Лида пожала плечами. — В аптеке стоит для всех. Садись и меряй, сколько хочешь. После выходных будешь туда ходить утром и вечером. А я табличку заведу, будем фиксировать все твои цифры.
Нельзя сказать, что Гату порадовала перспектива чьего-то наблюдения за собой — Алла Родионовна заставила дочь невзлюбить сторонний контроль. Но в предложении Лиды было зерно здравого смысла.
Согласившись и поблагодарив, Гата открыла на компьютере свою переписку с Сережей.
«дачитал», — было в новом сообщении.
В следующем:
«знаю таково как петухов сука»
И еще в одном:
«читал и прям видел как он тонет дастал всегда этого хтел»
А потом вдогонку:
«я бы дабавил что бы памучился и булькал пабольше»
Сначала она перечитала дважды, потому что продраться через большое количество ошибок и отсутствие знаков препинания было нелегко. Показалось странным, что мальчик, произведший впечатление домашнего и даже интеллигентного, так удивительно безграмотно писал. Может, это ради модного образа? Может, Коту Старку только так и полагается знать родной язык?
Но текст с нелепыми ошибками и мысли о Сереже развеялись пылью, едва Гата с неприятным холодком в животе отметила, что ее читатель писал ей о своих испытанных чувствах примерно тогда, когда она сидела на берегу, мокрая жертва напавшего шелеста.
6
По настоянию Лиды к концу рабочего дня Гата все-таки сходила в аптеку и замерила давление. Потрепанный посетителями аптеки аппарат попищал недовольно, но сработал с первого раза.
Цифры были немного повышенные, но все в пределах нормы — потому девушки списали это на волнение и напряженный день.
— Отдохни как следует, — строго велела Лида, когда они прощались перед пешеходным переходом напротив торгового центра.
— Отдохну, — улыбнулась Гата и пошла к остановке. Как раз вдали мелькнули желтые фары автобуса.
Это мог быть даже не ее автобус, но сейчас любой разговор с Лидой, в которой стали читаться хлопотливые намерения и назидания Аллы Родионовны, стал невыносим.
Автобус оказался ее, и не пришлось ждать на остановке, укоряя себя за малодушное бегство от Лиды.
Привычно протолкавшись в салон через пассажиров, которые встали прямо у дверей, Гата стукнула проездным по терминалу, отыскала местечко поспокойнее возле кресла женщины полноватой, но не выпирающей толстым боком в проход. На коленях женщина держала большую тряпичную сумку, из которой торчали пучки зеленого лука. Гата мысленно сказала этой женщине спасибо, что все это хозяйство не на проходе под ногами.
Автобус тащился по темной улице так лениво, словно его мотор и колеса устали за тяжелый день, и теперь только подстегивание водителя заставляют их хоть как-то работать. Через пару минут мерных покачиваний эта лень передалась Гате. Навалилась усталость — и как-то сразу стал оттягивать руку пакет, в котором лежала блузка, высохшая, но нестиранная; и ремень сумки стал врезаться в плечо, и телефон в ней будто резко потяжелее (часто казалось, что он так делает предупреждая о звонке Аллы Родионовны с очередным давящим разговором). Но нет, звонка не раздавалось.
Гата прикрыла глаза, сосредотачиваясь на том, как теплеет под ее ладонью поручень пассажирского сидения. В уши сквозь гул автобуса пробивались обрывки разговоров: в головной части салона кто-то с руганью искал по просьбе кондуктора мелкие деньги и грозился достать купюру в пять тысяч, чтобы он дальше посмотрел, как ему сдачу будут искать; девушка справа громко пересказывала подруге свой недавний телефонный разговор с другой подругой, разговор шел о разговоре с чьим-то молодым человеком.
— Сил моих больше нет, — прорезалось сзади, и Гата чуть обернулась.
Неподалеку, у крайних сидений в этой части салона, стояли две женщины возрастом разделившие сотню лет пополам.
— Леночка, бедная! В наших краях и так солнце не каждый год увидишь, — с нескрываемым возмущением говорила одна. — Раньше хоть надежда была в Египте погреться. А теперь мало того, что закрыта калитка, так еще и этот мерзавец каждую свободную минуту все бросает и мчится в глухомань с задрищенском?
— Это куда? — вяло поинтересовалась другая, та, что стояла к Гате широкой спиной.
— Да в Карелию какую-нибудь, или хуже, на Белое.
— Да уж. Там не погреешься.
— А сколько стоит эта вся его хрень! На машину бы уже хватило. Сколько я раз Лене говорила — продай ты это его барахло, купи себе машину. А она лишь отмахивается. Мне, родной матери, говорит — не лезь! А как не лезть, если я вижу, как она мучается? Месяц назад он сорвался куда-то в Новгородскую. Загрузился этими своими камерами и баллонами и укатил, в ус не дуя. На следующий день я заглядываю, у Леночки глаза красные. Говорит, не выспалась, кино якобы ночью смотрела. Врет, родной матери врет! Плакала она всю ночь. Думает, не вижу я, как у нее за этого мерзавца сердце болит. А я вижу. По глазам читаю — боится она, что он сгинет под водой со всеми своими фотоаппаратами, вспышками и… ох, я и не упомню уже чего еще.
— А кто бы ни волновался, Танюх. Человек не рыба, под водой всякое случиться может, — «широкая спина», кажется, даже зевнула.
— Я тебе так скажу — хоть бы и вправду случилось, хоть бы он хлебнул там, под этой водой. Припугался бы, да оставил бы это баловство с картинками. Снимает-снимает, а они даром никому не нужны, не продашь и выставку не устроишь, чтобы хоть не деньги, так имя. А еще лучше, — голос женщины притих, — чтоб он уже утонул, дурак. Леночке моей я такого мужа никогда не хотела. Эгоист и сволочь, каких поискать. Все только о себе. А как утонул бы, во вдовах я бы ее ненадолго оставила. Есть у меня на работе… развелся недавно…
Тут уж Гата не выдержала. От самого сердца прыгнул страх, тот самый, с которым ей довелось сегодня встретиться, когда вода сомкнулась над ее головой. И это страх выскочил искренним возмущением:
— Да что вы говорите! Как вам не стыдно такого зла желать! И ведь еще собственному родственнику!
Конечно, она не думала, что сейчас эти перечницы устыдятся, что задумаются о том, насколько отвратителен их разговор.
Теща человека, вся беда которого была в том, что он любил подводную фотосъемку, вмиг надулась от гнева, лицо ее зарумянилось, лоб покрылся испариной.
— Ты вообще кто такая, чтобы нос в мою семью совать?! Выискалась тоже!
— А что вы несете? Вы сами себя слышите? — не отступила Гата, но постаралась говорить ровно, впрочем, понимая, что сейчас ее не услышат.
— Нет, вы посмотрите на нее! Она мне еще указывать тут будет!
— Танюх, остынь, — неожиданно вступилась «широкая спина». — Чего-то тебя того. Не туда. Так-то не зря ж говорят, пожелаешь зла, против себя обернешь.
— Ах, ты за нее?! За эту пигалицу?! Я перед тобой всю душу нараспашку, а ты, подколодная…
Гата юркнула к дверям автобуса. Не хватало еще стоять рядом и впитывать эту бешеную агрессию, которая прошла, как лихая пуля, буквально у виска. Судя по всему, этой теще было все равно, кого ненавидеть и на ком срывать свою злость.
Она миновала нескольких пассажиров-зевак, с горящими любопытством глазами. Дыхание сбилось от волнения, скандал этих теток напугал Гату. Он гремел позади, тянул оглушительные крики по всему автобусу. Гата готова была покинуть автобус вне зависимости, нужно ей самой выходить или не нужно. Но дождалась своей остановки. Поддаваться точно не нужно.