Головолапная (СИ) - Гофер Кира. Страница 29

Гата метнулась туда-сюда, потом бросилась к проходу между корпусами и на подкашивающихся ногах свернула за угол дома. Задыхаясь, остановилась. Сдавленное горло жалобно сипело. Она обхватила себя руками и прижалась к теплой стене.

Вытянутая тень, распластавшаяся от ее ног вправо, ложилась на стриженую траву узкого газона и была похожа не на узкий силуэт человека, а на дерево, большую крону которого терзает сильный грозовой ветер. Там, где должна была быть округлая голова, у тени копошились и дрожали ломаные линии.

В ушах застучало горячо и оглушающе. Звуки лета притихли, испугавшись вместе с Гатой.

Она схватилась за голову и не нашла под ладонями своих волос. Рука судорожно трогала заскорузлые трубки, растущие из макушки и покрытые пучками жесткой щетины. Пальцы спотыкались о твердые наросты, под ногти злобно впивались мелкие шипы.

Что это? Чудовище-курьер с паучьими лапами на голове что-то успел сделать с ней, из-за чего у нее такие же лапы? Они суетятся, шуршат, мечутся и бьются друг о друга, длинные, жесткие…

— Нет, нет, — выдавила сказать Гата, трясясь. — Это невозможно. Я не паук.

Лапы на голове зашевелились, посмеиваясь с шелестом.

Ужас и отвращение взяли за горло, закружилась голова. Желудок дернулся в спазме. Гата упала на колени без сил, и ее мучительно вырвало.

Глава 12

1

Охвативший ее ужас немного отступил, словно бы часть его выплеснулась из Гаты вместе со вчерашней едой. Словно бы это именно страхом ее стошнило.

Кое-как она поднялась на ноги.

Тень щупалец из головы ползала по стене дома, заламывалась на углу. Желая оказаться подальше от стены, на которой слишком пугающе показывалось ее новое обличие, Гата побежала мелкими шажками на проспект — крупными не могла, колени подгибались. Несколько раз, пытаясь ускориться, она падала.

Безумная, лохматая, босая, она, тем не менее, спешила к людям, хотя где-то в глубине рассудочного сознания кто-то всегда здравомыслящий, кого Гата знала с детства, ворчал, что ничего хорошего от людей не дождешься: они плохо отреагируют на явного неадеквата, и тебе, Агата, очень повезет, если они сейчас на тебя не отреагируют никак.

Проспект был пуст. На остановке — ни одного человека. Вдалеке на перекрестке гудели и шумели автомобили, но ни одному водителю не надо было проехаться в эту сторону. А ведь Гата, остановившись у пешеходного перехода, очень ждала какую-нибудь случайную машину.

Что она сделала бы, завидев ее? Бросилась бы под колеса с криком «Помогите»? А как объяснить, чем ей помочь?

Надо позвать на помощь, надо, чтобы кто-нибудь вызвал милицию… полицию, чтобы поймали того чудовищного курьера, который напал на нее и превратил в чудовище. Он наверняка никуда не ушел, ведь прошло всего ничего времени…

Она не подумала, что от нее самой теперь люди шарахнутся — ведь у нее жуткие уродливые паучьи лапы торчат вместо волос.

Несознательная надежда на помощь сама понесла ее к супермаркету, заставляя обогнуть его со стороны пустой автомойки с самообслуживанием, и вывела на просторную стоянку, залитую летним солнцем. Автомобилей тут было немного.

Гата подошла к большим стеклянным дверям и остановилась в растерянности. Она то оглядывала стоянку, то оборачивалась к дверям, не зная, куда ей двигаться дальше.

Стоящая неподалеку красная машина открылась. Снизу двери водителя показалась полная нога в босоножке. А сверху вылезли коричневые с зазубринами и черными шерстинками длинные лапы. Шесть штук.

Гата прижалась вспотевшей спиной к стеклянной неподвижной части двери в магазин. Казалось, даже босые стопы покрылись липким, и теперь ей не сойти с этого места.

Покачивая тяжелыми лапами на голове, хозяйка красной машины захлопнула дверь. Пискнула сигнализация, женщина пошла к входу в супермаркет. Мимо ошалевшей Гаты совершенно спокойно и буднично прошагало страшилище с человечьими ногами, ругами и телом. Гате удалось рассмотреть лицо. Оно было словно у деревянной куклы-заготовки: коричневое с черными прожилками, лишь обозначены вытянутые и неясные черты, а там, где быть глазам и рту, собирается кругами черная короткая шерсть. Эти круги внимательно нацелились на Гату, словно бы женщина считала опасной для себя напуганную босую девицу и старалась не выпускать ее из вида.

Должно быть, тот курьер, разносчик проклятой пиццы, побывал у этой женщины до того, как поехать к Гате. И заразил ее тоже!

Застонав и зажмурившись, — не смотри на меня! не смотри! — Гата отступила и забилась в угол между стеклом двери и каменной стеной.

Разъехались двери, встречая покупательницу. Она задержалась немного на железной решетке перед входом. Лапы на ее голове зашуршали, будто под резким порывом ветра, схлестнулись друг с другом, сплетаясь в длинный пучок. Несколько осталось тянуться внутрь супермаркета, но большинство устремилось к Гате.

Что им надо? Простое любопытство? Или хотят ударить?

Гата перестала дышать.

— Такая молодая, а уже алкашка, — раздалось рядом сквозь сухой шелест лап.

Когда Гата осмелилась открыть глаза, женщина ушла. Двери магазина за ней медленно закрывались, изнутри доносились детские крики и неразборчивые голоса.

Ей стоило немалых усилий разогнуть сжатые от страха пальцы, унять дрожащие челюсти и сведенный судорогой живот. Несколько раз вдохнув и выдохнув, Гата медленно и осторожно, как по старому деревенскому мостику, которым десятилетиями никто не занимался, двинулась в магазин. Ей было все равно, что она босая, что в домашней одежде, что недавно ее тошнило и неизвестно, в каком состоянии лицо… Если ее выгонит охрана, то все равно. Главное, она успеет выяснить.

Она успеет выяснить — и это главное.

2

Супермаркет встретил ее суетой муравейника. На посеревшей и затершейся плитке лежали пятна искусственного света, но две лампы в середине кассового ряда не работали. Словно двигатели машин, оказавшихся в одной пробке, хмуро гудели голоса покупателей, кассиров, работников торгового зала — эхо отражалось от белых стен с усиленным недовольством.

За тремя передвижными стойками мобильных операторов, предлагающих новые услуги связи, со скучающим видом сидели молодые девушки. Мимо их стоек прогуливался охранник, напротив каждой из девушек он замедлял шаг и приценивающе наклонял к плечу пучок темных паучьих лап.

Головы у него не было. И у девушек тоже.

Шелест копошащихся лап расползался по магазину, как растапливающееся масло на сковородке. Ссутулившись, как ожидающий удара, Гата медленно двинулась вдоль касс и пристально вглядывалась в ряды стеллажей в зале...

Повсюду лапы. Лапы ощупывали полки, выбирая товар. Лапы стелились по полу между стеллажами, как чудовищные тропинки. Лапы негодующе поднимались или вяло свисали с голов людей, которых оставалось определять только по одежде.

За кассовой зоной мальчик в синих шортах тянул за руку свою маму к холодильнику с мороженым. Одна коротенькая тонкая черная лапка, всего на два хрупких сустава, дрожа и покачиваясь, нацелилась на холодильник, напрягалась и пыталась достать до ручки. Но мама твердо увлекала мальчика в отдел бытовой химии, прочь от холодильника, и лапка тянулась зря.

— Хочу мороженого, — захныкал мальчик, когда они уже почти повернули в ряд со стиральными порошками; его черная лапка устало опустилась на кафельный пол, волочилась веревкой, но продолжала указывать на холодильник. — Купи мороженого.

— Тебе все только купи да купи, — заворчала мать.

Распахнув рот, Гата прошла еще немного вперед. Поравнялась с кассиршей, лапы которой тянулись в самый угол зала, к двери с зеленым символом, изображающим женскую фигуру — к туалету.

В отделе шоколада и конфет шла битва. Двое, очевидно муж и жена, схлестнувшись пучками своих лап, выясняли, какой шоколад им покупать. На голове жены устрашающе топорщились толстые и мощные лапы, каждая с десяток суставов, каждая вооружена острыми шипами, на конце каждой опасный крючок. Она наносила удары по мужу короткими меткими движениями и прикрикивала: «Ты вечно берешь всякую дрянь. В этом твоем молочном шоколаде нет ни молока, ни шоколада. Мы будем есть то, что выберу я!» Муж отвоевывал право на свое желание, словно боксер выставив узловатые лапы в защите перед головой: «Зато он мне нравится, а твои горькие шоколадки жрать невозможно. Ты сама ими давишься только потому, что Ленка сказала, будто горький шоколад — это престижно и показывает высокий вкус».