Головолапная (СИ) - Гофер Кира. Страница 30
«Ленку не приплетай! У нее никогда не было вкуса!»
Жена замахнулась одной из правых лап и нанесла удар наотмашь, перешибая суставы у двух мужниных лап.
Он подтянул обрубки к затылку, прижал их, поверженные, и еще крепче поджал лапы, собранные у лица: «А у меня вкус есть, и я хочу то, что вкусно». Он не собирался сдаваться просто так. Но под его ногами уже безжизненно валялись несколько оторванных и отломанных лап. Жена была беспощадна, била метко, все ее лапы оставались целыми. Ее желание купить свой шоколад, пусть даже это желание основывалось на мнении какой-то Ленки, явно выигрывало… Возможно, Ленка действительно была не при чем, а хотелось этой женщине просто не дать мужу проявить самостоятельность. Ведь Гата заметила, что с супругом бились все ее лапы, и ни одна не тянулась к полке с шоколадками.
Вдоль линии касс прошла женщина лет пятидесяти, в черных брюках и цветастой кофточке из тех, которыми торгуют с лотков у метро лица приезжих национальностей. Ее лапы, как дреды, повисли за плечами, вяло легли на широкую грудь, болтались перед круглым животом. От женщины веяло унынием.
Они теперь все такие, окаменев, подумала Гата. Все люди. Все-все.
И она.
Ей стало трудно дышать. Судорожно оглянувшись, не тянет ли кто к ней свои лапы, — никто! — она ухватилась рукой за горло. Босые ноги осторожно сделали несколько шагов ко второму выходу из магазина. Когда у охранника, неясно как долго изучавшего Гату и неизвестно чего себе думающего, заворочались на голове лапы, еще минуту назад спокойно и лениво покачивающиеся над плечами, Гата сорвалась с места и бросилась наружу, на свежий воздух.
3
Напротив этого выхода была автобусная остановка. Чуть ли не жизнь назад, в каком-то далеком и другом мире, где все были люди как люди, я этой остановки Гата провожала мальчика Сережу. Мальчика, по какой-то неведомой ей воле ставшего стеной, от которой отскочило ее желание, исказилось, ударило в нее саму. Это было опасное, злое и уродливое желание. Уродливое, как лапы, которые теперь растут у нее из головы.
Гата прижалась спиной к теплой стене магазина и застонала.
«Возьми себя в руки, дочь самурая!» — прикрикнул на нее внутренний солист любимой группы.
И Гата взяла. Сначала в буквальном смысле, зажмурившись, чтобы не видеть собственной жуткой тени, ползающей у ног, она обхватила плечи напряженно дрожащими руками, впилась пальцами в кожу. Потом глубоко и сильно вдохнула и медленно выдавила воздух сквозь поджатые губы. Очень медленно. Выдыхала, пока не стало казаться, что в груди уже вакуум.
Резкий вдох и снова медленный выдох, медленный, до самого конца, до головокружения…
И еще один…
Чуда не произошло, ноги не перестали подгибаться от слабости, дрожь в животе никуда не делась. Но Гата почувствовала, как на маленькую долю ужас все-таки уменьшился. Если у него была многосотенная армия, сражающаяся с одной тридцатилетней администраторшей, то в данный момент на его стороне появились потери: несколько солдат-страхов опустили оружие и сели на поле боя, словно отмахнулись «да ну ее, эту малохольную».
Несмело и стараясь следить за дыханием, способным хоть немного успокоить, Гата приоткрыла глаза. Солнце почти в зените, жарко. На другой стороне возвышаются дома ее жилого комплекса, где осталась незапертой квартира. И где-то там — курьер, из-за которого она теперь жмется к стене магазина.
На остановке стояло трое: два студента и неопределенного возраста тетка. Студенты были налегке, оба склонили головы к своим телефонам, у обоих лапы с голов тыкались в экранчики вместе с пальцами. Тетка была нагружена объемными пакетами с логотипом этого супермаркета. Ее лапы, словно подхваченные ветром ленты, устремились вдоль проезжей части по движению, откуда должен был прийти автобус. Одна лапа, перегнувшись через полное округлое плечо, залезла в большой пакет и там копошилась, перебирая упаковки.
Раньше Гата, только завидев паука на какой-нибудь полке на кухне, не приближалась к тому месту и ничего оттуда не брала неделю, не меньше. Мысль о том, что она будет трогать что-то после того, как это трогал паук, пугала до потери сознания. Сейчас же деловитость паучьей лапы, с короткими плотно сцепленными суставами, роющейся в упаковках, кажется, печенья, отозвалась той старой тошнотворной брезгливостью. Гату едва не вырвало снова, но она глубоко и с сопением задышала носом, сдерживая спазм.
«Почему я все так вижу? — она стиснула кулаки. — Я не сделала ничего дурного, чтобы быть так наказанной. Всего лишь выпила вчера. Напугалась, решила убрать страх и выпила — ничего не… Выпила?»
Она вскинулась, уцепившись за короткую мысль.
«Может, это у меня всего лишь галлюцинации после водки? Да-а, не повезло, купила паленую, хоть и в супермаркете. И вот…»
Но все, что Гата знала о галлюцинациях, собралось в группу и шептало ей, что свалить все происходящее с ней на вчерашний алкоголь, пусть даже возможно некачественный, не получится. Ощущение лап, охватывающих и ощупывающих ее голову, она впервые уловила давно, в автобусе, когда провожала Сережу. Лапы были уже тогда, просто она их еще не видела.
— Что я вижу сейчас? — спросила Гата шепотом и остановила заметавшийся снова взгляд на людях на остановке. — Женщина высматривает автобус и перебирает… перебирает, все ли она купила, что собиралась. Ничего страшного нет. Обычное дело для человека, загруженного бытом: побольше купить, побыстрее доехать. Все в порядке. Понятно.
Гата присмотрелась к студентам.
У одного лапы были разными, словно он нахватал их без разбора и системы и поприставлял к голове наобум: длинные черные, короткие коричневые, белесые с клоками рыжеватой щетины, отливающие глянцем изогнутые, тоненькие ростки, пробивающиеся из макушки, как весенняя трава, — эта путаница шевелилась беспорядочно, и единственное, что их объединяло, было направление. Ворох разномастных лап стремился к смартфону.
У второго его лапы были похожи тем, что тоже словно отломаны от разных пауков и прицеплены к этой голове. Но не все тянулись к телефону: две длинные лапы, бежевая с коричневыми шипами по двум последним суставам и черная почти пушистая от плотной щетины, росли из студенческого затылка сначала параллельно друг другу, потом они соединялись в твердый узел, похожий на комок высохшей грязи, а уже из него они расходились направо и налево и напряженно тянулись прочь друг от друга, такие разные и несговорчивые. Узел был покрыт крупными трещинами, но держался, хотя казалось, что от напряжения он вот-вот разорвется.
Подъехал автобус. Студенты даже не глянули на него, наоборот, старательно сделали вид, что очень заняты происходящим в своих телефонах больше, а ехать им вовсе не надо.
Груженая тетка попробовала войти в двери автобуса раньше, чем вышли пассажиры, но двое мужчин быстро оттеснили ее с первой ступеньки обратно на асфальт. Вернее сказать, сначала из автобуса высунулось с десяток лап и уперлось в тетку, лишь потом Гата разглядела, что это двое мужчин не стали уступать дорогу. Тетка же в свою очередь пыталась запустить лапы в салон автобуса и втянуть себя внутрь. Но ей пришлось пропустить этих мужчин, потом еще нескольких пассажиров — и она рванула вперед снова.
— Да куда ж вы лезете! — вскрикнула девушка, выходившая последней. — Дайте сначала выйти!
Из ее головы резко выскочили две крепкие на вид короткие красные лапы (Гата могла поклясться, что еще миг назад их не было) и преградили тетке проход. Тетка ответила окриком: «Ползают, как у себя дома!», новыми взметнувшимися из макушки лапами грязно-серого цвета и рывком в салон с пакетами наперевес. Ее лапы бросились вперед, хватая девушку за одежду и стремясь поскорее отшвырнуть с дороги.
Девушка занесла свои красные лапы, защищаясь. Послышался хруст.
Гата почувствовала, что из нее уходит последний разум, когда глядела на битву скрежещущих злых лап, бьющих и ломающих друг друга возле автобуса.