Нуониэль. Книга 1 (СИ) - Мутовкин Алексей. Страница 13

— Он хочет меня убить! — чуть не плача, прошептал Воська.

— Дурак! — рявкнул Закич, отправляясь укладывать нуониэля. Через минуту он вышел на улицу, закутался в шкуры и отошёл от лагеря, вдыхая свежий утренний воздух. Ему было холодно и неприятно оттого, что к босым ногам прилипает влажный песок и листья. Воська тихонько подошёл к Закичу.

— Лучше ему? — спросил старый слуга.

— После такой ночки? — усмехнулся Закич. — А вообще, пёс его знает. Чего это он встал? Может, и вправду не помрёт?

— Он вспомнил, — прошептал Воська. — Я кинул ему меч, и он снова сделал так, как тогда, на перекрёстке.

— Ломпатри запретил говорить про то, что случилось до Дербен, — продолжая созерцать степь, сказал Закич.

— Ах! Ох! То-то ты их приказания выполняешь! — укорил коневода Воська.

Они вернулись к палатке и развели костёр. Утро потихоньку вступало в свою полную силу. Из палатки вышел Ломпатри.

— Доброго здоровится! — весело поприветствовал его Закич.

— Собираемся в путь! — буркнул в ответ Ломпатри.

— Куда едем? — спросил Закич.

— В деревню.

— Мамочка! — удивился Закич. — Вот не ожидал, что теперь у нас есть пункт назначения. Какая радость. Господин рыцарь соизволил выбрать, куда нам теперь волочить свои кости.

Ломпатри вплотную подошёл к Закичу. Он взял у него из рук бурдюк, потряс его, и, убедившись, что тот пуст, швырнул обратно в руки коневоду.

— Запрягай коней, пьянчуга, — сказал рыцарь. — Путь не близкий. Да, и не благодари меня за то, что спас тебе ночью жизнь. Ты пока ещё мой слуга, и защищать тебя — мой долг.

— И меня не благодари, рыцарь! — отвешивая наигранный поклон, ответил Закич. — Моё дело, как коневода — господ из костров вытаскивать и получать за это по носу ногами!

— Хотел, Закич, кочевой жизни, — засмеялся Воська, — вот получай! Пойдём, уздцы достану.

Через час они уже колесили дальше, греясь в последних лучах низкого осеннего солнца. Безветрие и нега клонили в сон. Не давал уснуть только голод, разгоравшийся всё сильнее. Путники даже не заметили, как прямо перед ними выросли три всадника в сияющих кольчугах, с длинными пиками наперевес. На круглых тёмно-зелёных щитах воинов красовался белый силуэт птицы Сирин.

— Кто такие? — спросил один из всадников.

Ломпатри, лежавший на телеге, встал и схватился за свой меч.

— Подойди поближе — узнаешь! — ответил он.

— Ночью мы уже поймали одного разбойника, — крикнул другой всадник. — С ним разговор вышел короткий. Отвечайте по-хорошему, кто такие, и что здесь забыли! За нами отряд в две сотни щитов и скоро они будут здесь.

Закич, ехавший рядом верхом, подкатил к телеге.

— Двести щитов, — шепнул он Ломпатри. — это похоже на королевское воинство.

— Точно. Это один из гербов Вирфалии, — ответил Ломпатри, кивая на щиты всадников, на которых гордо красовалась птица Сирин.

— Что будем делать? — спросил Воська.

— За убийство того вирфалийского рыцаря на перекрёстке мне отрубят голову, — ответил Ломпатри.

— Но вы же его не убивали, — возразил Воська. — Вы невиновны!

— И что я им скажу? Что их рыцаря убил сказочный нуониэль не помнящий даже своего имени?

Глава 4 «Втуне ничтоже сумняшеся»

— Чего? — разинув рот, спросил Воська, встав как вкопанный перед нагим Ломпатри.

Рыцарь выхватил из его рук ковш с горячей водою и окатил себе плечи.

— Чего, чего! — подразнил он слугу. — Того! Учи вас жизнь — всё не впрок. Решения надо принимать обдуманно, взвешенно. Предрекать исход своих деяний и ежечасно вопрошать себя о том, на верном ли пути ты находишься. Неосмысленные же поступки, совершённые по недоразумению али из малодушия, счастья не умножают. Вот, что значит это выражение. Можно ничтоже сумняшеся кинуться в бой, но втуне сгинуть, коль не знать своей силы и силы супостата.

Ломпатри разглагольствовал, стоя в ушате с водой. Красную рыцарскую палатку временно переделали в баню. Старый Воська слыл глупцом, но в бытовых мелочах проявлял дюжую изобретательность. Раз в неделю он ставил палатку, натаскивал в неё камней, складывал там очаг и зажигал огонь. Прилаживал дымоотвод и застилал пол длинной травой. Снаружи он накрывал стены палатки еловыми ветками. Такие бани для Ломпатри и Закича становились настоящим праздником. Без удобств, постоянно под дождём и на ветру, в грязи и холоде, путники забывали все приятные ощущения чистоты и покоя. А баня, пусть даже такая — походная, приятно согревала тело белым паром. Аромат хмеля и травы мылянки грел душу воспоминаниями о доме. Но в этот раз баня вышла не по расписанию, а неожиданно, к радости всех на три дня раньше положенного. Всё потому, что рыцарю необходимо выглядеть достойным своего положения и общества равного себе по титул человека.

Было около четырёх часов, осенний день только собирался идти на убыль, а лагерь из двух десятков палаток стоял полностью развёрнутым. Повсюду реяли знамёна с изображением белой птицы Сирин. Вокруг заваленной еловыми ветками бани сновали вирфалийские солдаты. Поодаль кипела полевая кухня, а в центре лагеря в большом белом шатре расположился благородный рыцарь Гвадемальд.

Утром разведчики Гвадемальда повстречали рыцаря Ломпатри и его спутников. Хозяина скрипучей повозки сопроводили до войска Гвадемальда на марше. В два часа дня Ломпатри, Воська, Закич и нуониэль увидели на равнине отряд человек в двести. По провинции Дербены двигалось настоящее войско: более половины верхом, остальные пехотинцами, а за ними шли до десяти груженых обозов. Неподалёку от основного отряда кружились несколько групп из трёх-пяти лёгких всадников с изогнутыми луками наготове. В обмундировании, оружии и выправке людей чувствовалась рука опытного командира. Однако счастья на лицах солдат Ломпатри не увидел. Народ выглядел усталым и потерянным. Те, что шли в первой линии при полном обмундировании, хмуро глядели из-под своих стальных шлемов и тяжело ступали по заросшей бурьяном дороге. Опытный глаз Ломпатри, видавший на своём веку множество походов, сразу понял, что эти люди измотаны дорогой и подавлены. Случись бы им сейчас попасть в серьёзное дело — разбили бы всю эту пару сотен вирфалийских молодцов в пух и прах.

Во главе отряда стоял благородный Гвадемальд — рыцарь птицы Сирин, подданный короля Девандина. Несмотря на своё благородное происхождение и занимаемый пост, он восседал на дряхлой кобыле и прятался от степного ветра в дранном, вонючем кафтане, который не снимал даже на ночь дней уже эдак с десять. Это был человек лет пятидесяти, растерявший с годами свою силу и выглядевший нынче как усталый сухожилистый крестьянин, любящий поспать лишний час, в то время, как остальные ражие мужики уже вовсю машут косами в полях. Видать, в былые годы этот крепкий малый мог сильною рукою и твёрдой волей к победе свалить любого верзилу, будь он хоть в два раза больше. Теперь его мышцы высохли, а норов всё чаще капитулировал перед кружкой эля.

Когда Гвадемальд и Ломпатри поприветствовали друг друга, как того требовал рыцарский кодекс, они стали обмениваться любезностями и, как бы невзначай, выведывать друг у друга цели путешествия. Простолюдинам наблюдать за этим действом было невыносимо скучно, ибо нет ничего более утомительного, чем куртуазность благородных мужей. Ни один рыцарь, при общении с равным по положению, не позволит себе просто спросить: «Куда путь держишь, странник?» Такой невинный вопрос — это ценная возможность показать своё благородство, выказать уважение к собеседнику, продемонстрировать свои манеры и заверить окружающих в том, что даже если ответа не последует, честь всех и каждого, кто участвовал в беседе, будет сохранена. Поэтому, вместо «куда путь держишь, путник?» от рыцарей можно скорее услышать нечто вроде: «встретив столь благородного человека как вы в здешних безлюдных местах, я готов поделиться всем, чем располагаю, дабы ваша дорога, какой бы долгой она ни была, оказалась короче и легче, если конечно какая-либо лёгкость вообще соизмерима с тем счастьем, которое испытают те, кто ожидает вас в конце пути». После подобного обмена любезностями рыцари Гвадемальд и Ломпатри проявили благосклонность друг к другу — решили устроить привал и «поговорить по душам». Поставили лагерь и занялись приготовлениями к встрече. Ломпатри происходил из очень древнего рода землевладельцев. Его фамилия Сельвадо уже много поколений владела в Атарии хорошими наделами и входила в круг приближённых к королю. Согласно своему статусу, Ломпатри не мог явиться в шатёр Гвадемальда не в праздничной одежде, немытым и голодным. Требовалось сделать всё так, чтобы не опозорить свой древний род, и соблюсти все формальности придворного этикета.