Предрассветные боги (СИ) - Сергеева Александра. Страница 5

— Я пойду, — заволновался старший любимый внук Ожеги. — Мне надо.

— Надо, — вновь подтвердила Мара. — Ты прав, отец: у нас таких умельцев нет. А там есть. Вот Ильм с этим и разберется. Того, кто нам нужен, отыщет и сюда притащит. Полагаю, мне ты его жизнь доверишь?

— А куда деваться? — туманно откликнулся тот и вновь занялся жалейкой.

— Что-то мы все не о том, — вроде как поддержал его Палюд. — Я чего, зря, что ли, таскался к отцу? Он, к примеру, желает знать: сколько народа вы притащите? Пару разоренных селищ рысей до ума довели. Еще по два новых селища у нас и медведей потихоньку налаживают. Народ волнуется: не зазря ли такую работу своротили? Как-то всех нешуточно зацепило, что у чужаков наши родичи томятся. А верно ли то? Ты вот, Мара, все отшучиваешься да отнекиваешься. Перунка тож за тобой тянется — слова путного из него не выскребешь. Чего темнить-то? Или, что иное задумали? Я уж тебя, сестренка, знаю: ты любое наворотишь — ни у кого не спросишься. Тебе, как водится, на наши житейские заботы плевать-поплевывать. Что бы ни замутила, все к одному сводится: я свое слово сказала, а вы расхлебывайте, как сумеете. Только нынче не тот случай. Не в земле ковыряться на новый лад, не лодки новые мастерить — новых людей принять согласились. Родичи-то они, может, и родичи, да все ж чужие. Нужны ли они нам — о том и не заикаюсь. А вот нужны ли мы им? Помысли только: народ работал, старался, новые селища устраивал, а те пусты останутся. Как отцу после такого в глаза смотреть?

— Не останутся, — безо всякого интереса пообещала Мара. — Будет вам новый народ. Свой ли, чужой — нам любой сгодится.

— Мы-то друг дружке до недавнего чужими были, — проворчал Рагвит. — Каждый в своем селище сиднем сидел. К соседям пару раз в лето нос казал. Давно ли забегали, как родные?

— И то верно, — согласился Светогор. — Что до меня, так я в том никакой докуки не вижу. Какого чужого к нам не притащи, его дети еще помаются, а внуки уже своими станут. А внуки внуков — те уж и не вспомнят, кто кому кем приходится. Тут от своих больше, чего зависит: не станем перед пришлыми величаться, так и они к нам по-человечьи. А нам величаться не с чего — невелики прыщи. Задирать же пришлых… — нехорошо так усмехнулся он. — Так на это у нас боги есть, не сиротами живем. Вот пусть они задир и вразумляют, коли затеяли народ в кучу сбирать.

— Вразумим, — эхом отозвалась богиня смерти, явно думая о чем-то своем.

Но от этого ее, будто невзначай брошенного «вразумим», всем стало не по себе. Кто его знает, что сама смерть может понимать под вразумлением — волосы дыбом, как представишь. Оно конечно: Мара — своя привычная, родная девочка, но… Как привыкнуть, что смерть бродит рядом с тобой, как… родная? О том до самой смерти не забыть.

— Э-эй! — разорвал Светогор повисшую тягостную тишину. — Ягдей, мой свет! Ты чего ж в сторонке-то жмешься?! Поди-ка сюда!

Павер медведей с тех пор, как горцы обосновались в Озерной долине, являлся к ним каждое лето по два, а то и по три раза. Приходил не надоедой незваным, а приглашенным честным обычаем гостем богини Мары — та его очень даже выделяла среди прочего люда. Почитала знатным разумником и величайшим средь мужей Белого народа славнов. Краткую дорогу к Великой реке давным-давно разведали и проторили — даже три зимовья сложили на четыре дня безбедного пути. При таких-то роскошествах, чего не бегать туда-сюда, а потому гости в Озерной долине редкостью не числились. Ну, молодежь-то понятно: три брата-богатыря под рукой бога Перуна учили их биться мечами и прочим воинским повадкам. Знахарки из селищ то и дело таскались к Ожеге, а боле к Живе за своими потребами. И польза от того была столь велика, что подарками Ожегу — а нынче уже матушку Ладу — задаривали, не ведая удержу. Бывало, горцы, уходя погостить на Великую реку, тащили те подарки обратно и раздавали тем, на кого матушка Лада им указывала. Понятно, что вдовам и сиротам — прочие от нее бы и куска прошлолетнего жира не получили. Чай, сами не безрукие — ругалась Ожега — и неча попрошаек плодить. Сами вожди тоже таскались на поклон к Отцу-Сварогу за мудростью, чему Деснил не шибко радовался. Ибо пределы своей мудрости зрил четко, а решения за иных пройдох принимать отказывался. Дескать, пусть сами за себя решают и ношу свою волокут на собственном горбу. Словом, горцы, как бы далеко они не убежали, все одно пребывали как бы под боком.

— Беседуете? — вроде бы без интереса спросил Ягдей, присоседившись к Светогору на крытую мехом лаву.

— Ругаемся, — притворно вздохнула Жива, аж подпрыгивая на отцовых коленях.

Кременко резал последнюю дырочку на ее жалейке, с коей она и намеревалась удрать немедля, как он закончит. В отличие от Мары с Перункой, богиня жизни не слишком вникала в дела, где не шла речь о здравии или хворобах всего живого: и бегающего по земле и растущего на ней. Да и матушкина волчица Вука — заматеревшая и раздобревшая от сытого житья — уже крутилась в нетерпении рядом. Эта мать всего волчьего семейства Озерной долины обожала крохотную богиню и всюду таскалась за ней тенью.

— И о чем спор? — правильно оценил положение дел многоопытный павер.

— Так о походе все, — проворчал Светогор. — Третье лето все трем-перетираем. Я уж, признаться, и верить перестал, будто сподобимся, а оно, вишь как? Уже и пятки салом мажут. Да слышь, что надумали? Ввосьмером пойдут!

— Ну, — хитро сощурился Ягдей, — коли при двух богах могучих, так и втроем бы не оплошали. А тут целых восемь рыл — целая ватага.

— Ух ты! — совсем по-бабьи всплеснул руками Светогор. — А мы-то заждались! У нас-то своих дурачков недобор, так подмога прибыла. Слышь, Драговитка!

— Слышу, отец, — лениво отозвался пригревшийся на весеннем солнышке вождь.

— Слышу!.. — передразнил, было, старый медведь, но осекся.

Заметил Деснила, размашисто шагавшего к месту общего сборища. То бы еще ничего, но сбоку к нему прилепилась Ожега, что-то вереща и размахивая руками.

— Еще подмога прибыла, — ехидно подольстился к Светогору Парвит, склонивши башку.

— Цыть! — рявкнул тот и сплюнул… в сторону приближавшейся бабки. — Тебя кто спрашивал?! Иль тебя обычаям внове поучить? — убавил он в голосе, заметив, как Ожега потянула к нему шейку, прислушиваясь: — Ну, я пошел, — ни с того, ни с сего объявил он тихонько и подпрыгнул с лавы, словно молодой: — Дел невпроворот, — бурчал Светогор, удаляясь, — а эти расселись тут. Только бы языками мести….

— Война у них с матушкой Ладой, — притворно запечалился в ответ на удивленный взгляд гостя Парвит. — Гоняет наша матушка нашего батю Светогора, как нашкодившего волчонка. Ему вождь Даривой трех сирот всучить задумал. Из ближней родни на воспитание, значит.

— По обычаю, — кивнул Ягдей.

— По обычаю, — согласился Парвит. — Да против норова нашего бати. Дескать, стар он уже носы сопливые утирать.

— И сколь малы детишки? — с трудом удерживал улыбку павер.

— Ой, малы-малехоньки! — запричитал Парвит. — Меньше некуда! Двенадцать лет, десять да девять — тока от титьки!

— А ну, брысь отсюда! — загрохотал Деснил, разорвав негромкий, но дружный хохоток. — Не про вашу честь гость! Мара, мы о деле собрались говорить? — сурово засверкал смеющимися очами божий пестун. — Или Ягдей тут до зимы околачиваться будет, пока всю нашу дурь не пересмотрит, не перещупает?

— Живушка, ясочка моя! — ворковала между тем Ожега. — Ты пошла бы к матушке. Ей вот только-только детишек хворых из лисьего селища притащили. Глянула бы, сердечко мое.

Девчушка серьезно кивнула и вскинула глазенки на отца. Кременко поднялся и потащился к жене под жалостливый первый наигрыш новой жалейки.

— И овечий загон почистить не забудьте! — взревела старушка вслед потихоньку отползающим вождю со товарищи. — Слышь, Драговит?! И крышу на коровнике поправить обещались! И коней своих к лешаку убирайте! Весь коровий лужок подъели! Пустодырые, — ворчливо закончила она, плюхаясь на лаву под бочок Деснила. — Ну, чего?