За березовыми книгами - Голицын Сергей Михайлович. Страница 9
Ребята переглянулись между собой, подтолкнули друг друга локтями.
– Вряд ли клад был высоко замурован, – задумчиво сказал Николай Викторович, – скорее, в нижних рядах камней спрятано.
– А давайте попробуем искать, – предложил Миша.
– А если топорами простукать подряд по всем камням? Как пустота – значит, стой! Что-то есть! – предложил Гриша.
– Мальчик, учти, – заметила экскурсовод, – во время постройки собора кладка велась одновременно в две стены, и снаружи и внутри, а середину засыпали мусором и щебнем, потом заливали известковым раствором. Пустоты нигде нет.
– А мы все-таки попробуем, сперва хоть один ряд простукаем, – не унимался Миша.
– А если вы вздумаете стукать, да еще топором, – рассердилась экскурсовод, – вашим руководителям будут очень большие неприятности. Эти соборы – замечательные памятники древнерусского искусства, недавно их восстановили такими, какими они были до татарского нашествия. Памятники старины беречь надо, а не портить.
Я вновь взглянул на соборы. Издали особенно прекрасными казались их удивительно четкие и стройные очертания. Да, экскурсовод права: это величайшее варварство – даже дотронуться обухом топора до белых камней их стен.
– А если вам очень хочется что-нибудь искать, идите вон туда, в сквер. – Экскурсовод показала на юные топольки за голубым палисадником. – Увидите большую яму, где-нибудь возле ямы обязательно ходит наш археолог. Он в соломенной шляпе, в сером костюме. Он ведет раскопки.
Ребята помчались, забыв даже сказать «спасибо». Николай Викторович сердечно поблагодарил экскурсовода, и мы распрощались с нею. Обидно было отступать от клада ключаря Патрикея, но что же делать: я не видел никаких возможностей поисков.
И действительно, в сквере мы увидели археолога, еще не старого человека, с желтоватым, болезненным лицом, с прищуренными глазами. Он задумчиво стоял на краю небольшого котлована, глубиной около трех метров. На дне котлована кое-где торчали колышки с номерами.
– Здравствуйте, нам сказали, вы ведете тут раскопки, – обратился к археологу Николай Викторович.
– Да, веду, но сегодня у рабочих выходной день, – сухо ответил тот. – А в чем дело?
– Мы московские туристы, – сказал Николай Викторович. – Хотите, мы вам будем копать?
– Копать? – Лицо археолога ожило. – Если вы желаете потрудиться для науки, пожалуйста!
– Мы собираемся организовать школьный музей, – сказал Николай Викторович, – вы не могли бы…
Археолог нахмурился и замотал головой:
– Нет, я разрешу копать только при условии, что вы все найденные предметы передадите мне.
– А не объясните ли вы нам, что вы ищите? – спросил я. Археолог, словно нехотя, рассказал нам, что недавно стали копать тут яму для телефонного столба. Один из музейных работников случайно проходил мимо, заглянул и увидел так называемый культурный слой. Археолог протянул палец по направлению котлована. На его дне, возле светло-желтого песка, мы ясно увидели более темные, неправильной формы пятна. Мы узнали, что светлый песок – это естественный грунт, там, разумеется, искать нечего, а темные пятна – это и есть культурный слой: весь тот мусор, который за сотни лет накопился вокруг человеческого жилья. Много веков подряд люди выбрасывали остатки пищи, разбитую посуду или теряли какие-нибудь предметы – монеты, рыболовные крючки, бусины, пуговицы, разные украшения. А теперь археологи находят все то, что не успело сгнить.
Мы наклонились и увидели дно когда-то выкопанной тут землянки. Землянка состояла из трех комнат. Археолог показал колышки. Я следил за движениями его рук, мысленно соединяя отдельные колышки линиями. И тут неожиданно эти неопределенной формы темные пятна превратились в три прямоугольника.
– Подождите, никак не успеваю записывать, – жалобно попросила Лариса Примерная.
Археолог не расслышал мольбы Ларисы и объяснил нам, что по найденным характерным голубовато-зеленым бусам и по немногим черепкам посуды землянку можно отнести к двенадцатому веку. Судя по обнаруженным углям, землянка сгорела, видимо, во время татарского нашествия.
Лопат, спрятанных в кустах, было три. Николай Викторович, Гриша и Миша начали копать осторожно, только там, где виднелся темный грунт – культурный слой, – и каждую вынутую горсть земли передавали на лопате наверх. Остальные ребята тщательно перебирали землю между пальцами, стараясь не пропустить даже самый маленький твердый комочек. С горящими глазами все молча расселись по краям котлована.
Я подошел к археологу и спросил его:
– Скажите, пожалуйста, а берестяные грамоты вам не попадались?
– Разумеется, нет! Какие могут быть грамоты во Владимирской области? – сказал археолог и презрительно пожал плечами.
У меня захватило дыхание.
– Но почему же? Ведь вот в Новгороде…
– В Новгороде совершенно другое дело. Береста в земле сохраняется только в том случае, когда постоянно очень сухо или когда постоянно очень сыро. А здесь, в песке и суглинке, где так близки подпочвенные воды, уровень коих то поднимается, то вновь опускается, конечно, ничего не сохранится.
Я не считал себя побежденным:
– Позвольте, а как же младенцы, погибшие в Успенском соборе? Ведь они были завернуты в бересту.
– Совершенно верно: под полом собора всегда было абсолютно сухо, – начиная раздражаться, ответил археолог. – Да хотя бы эта землянка. Она, несомненно, стояла на деревянных, возможно, даже дубовых столбах. Но, как видите, никаких следов дерева не сохранилось.
– А что вы скажете о библиотеке Константина?
– Библиотека Константина вся сгорела во время одного из многочисленных пожаров. Это очевидная истина, – равнодушно пожал плечами археолог, и вдруг, не окончив фразы, неожиданно заторопился к ребятам, которые, собравшись в кучу и сидя на корточках, что-то разглядывали.
– Дайте сюда! – потребовал археолог. Девочки протянули ему что-то.
– Иголка! – Желтое лицо археолога просветлело. – Пожалуйста, осторожнее! – предупредил он копавших.
Эта ржавая иголка, пролежавшая в земле восемьсот лет, напоминала прошлогоднюю, полусгнившую сосновую иглу. Даже нельзя было понять, с какого конца было ушко.
«А пожалуй, в стогу сена легче отыскать иголку», – подумал я.
Вскоре Вова передал грязный круглый камешек.
Археолог вынул из кармана зубную щетку, расчистил находку и показал нам большую зеленоватую бусину.
Ребята искали в земле сосредоточенно и молча, только пальцы их быстро двигались. Ко мне подошла Лида.
– Обедать пора, а они всё копают, – хмуро сказала она.
– До самого вечера будем копать, потом обедать, – отмахнулся Миша.
Остальные молча и с еще большим усердием продолжали перебирать комочки земли.
Нашли еще семь иголок, пять бусин и остатки гребня.
Археолог бегал то к одному, то к другому, находки тут же заворачивал в газеты, что-то записывал и прятал пакетики в маленький чемоданчик.
– Ну, довольно, уже три часа. Благодарю вас! – Он пожал мне руку, видимо считая меня за начальника, и, несколько волнуясь, добавил: – Между прочим, ваши поиски оказались весьма удачными: вы подтвердили правильность некоторых моих предположений. Отсутствие остатков кухни и, наоборот, наличие типично женских предметов, найденных вами в землянке, особенно несколько иголок, доказывают, что здесь в двенадцатом веке существовало не жилье, а, возможно, княжеская швейная мастерская. Ведь дворец Всеволода Большое Гнездо стоял тут, недалеко, – он показал рукой, – где теперь выстроен этот длинный трехэтажный дом.
Вежливо приподняв соломенную шляпу, археолог распрощался с нами и зашагал к калитке.
А мы заторопились в столовую. Ребята шли и весело болтали с Николаем Викторовичем, обмениваясь впечатлениями о раскопках.
Я брел сзади, низко опустив голову. Хорошо, что никто, кроме меня, не слышал разочаровывающих слов археолога о березовых книгах и о библиотеке Константина.
Глава шестая
ОБ АНДРЕЕ БОГОЛЮБСКОМ
Еще Тычинка настоятельно советовал побывать в Боголюбове, где сохранилась часть великокняжеского дворца двенадцатого века, построенного Андреем Боголюбским, и находится замечательный памятник архитектуры того времени – церковь Покрова на Нерли. Не нападем ли мы там на следы березовых книг?