Готамерон. Часть I (СИ) - Цепляев Андрей Вадимович. Страница 94

— Только это не свобода, — упавшим голосом молвила она. — Какой прок менять одну клетку на другую?

— В новой клетке тебя не будут пороть, а еще ты сможешь упражняться сколько угодно.

— Упражняться я могла и раньше, пока Елена была здесь. Скажи прямо — боишься до старости не успеть завести собственного зверька, да?

— Старость меня не пугает. Говорят, Реман I зачал принцессу Альму, когда ему стукнуло сто шестьдесят лет.

— Не сравнивай себя с избранником Нисмасса! Кажется, люди потому и прозвали его «Бессмертным». Он ведь даже не старел, и в сто шестьдесят выглядел на тридцать.

— Сто шестьдесят, — передразнил парень. — Можно подумать, ты знаешь, сколько это.

— Шестнадцать раз по десять, дубина. Это очень много!

Все это время ее взгляд скользил по кустам и камням, пока не остановился на мшистых глыбах у подножья утесов. Легкий ветерок зашевелил листву. Анабель замерла, заметив в зарослях маквиса две блестящие точки. Хватило мгновения, чтобы понять, где притаились наблюдатели. Она всегда дико злилась, когда кто-то лез в ее жизнь. Оливера с его нытьем еще удавалось как-то стерпеть, но посторонним такая дерзость не прощалась.

Глубоко вздохнув, Анабель подалась вперед и, оттолкнувшись ногами от земли, сделала нижний кувырок. Через мгновение она вновь приняла вертикальное положение, но теперь уже с копьем в руках. Короткое древко легло в ладонь. Волнистое лезвие наконечника обратилось к цели.

— Анабель, не надо, — попросил Оливер, на всякий случай подняв свое копье.

— Мерзавцы заплатят!

Замахнувшись, она отправила вращающийся снаряд в полет. В кустах у камней поднялась суета, которую нарушило падение копья. Вонзившись в листву, ореховая жердь утонула в ней целиком, пригвоздив к земле первого наблюдателя.

— Один готов! — торжествующе завопила она, вынимая из сапога нож.

От кустов отделилась коренастая фигурка и неуклюже заковыляла в сторону утеса. Человечек был невысок ростом, горбат и уродлив. Большие, мутные глаза панически бегали. Длинные рваные уши, загнутые к затылку, вздрагивали, ловя звук шагов преследователя. Пущенный следом нож настиг и его. Покрытый зеленой чешуей бегун рухнул на песок и пополз. Анабель перепрыгнула через кусты, в полете извлекая копье и, подскочив к барахтающейся жертве, нанесла решающий удар.

«Еще один монстр отправился на свидание с Ниргалом», — заключила она, выкручивая измазанный зеленоватой жижей наконечник из головы крошечного шпиона. Приведя острие в порядок, она обратилась к Оливеру, выразив готовность идти дальше, но тот ее перебил:

— Нисмасс свидетель, иногда ты меня пугаешь. Зачем такая жестокость?

— Тебе гоблинов жалко? Пусть дохнут. Они, правда, к девушкам неравнодушны.

Анабель развернулась и бодро зашагала вперед.

— Ты посмотри на них, — не унимался парень, указав копьем на место расправы. — Такие маленькие. Совсем еще дети. Они бы даже укусить тебя побоялись.

— Это уже в третий раз, Оливер, — вполоборота подсказала она, и для наглядности показала три пальца. — Хватит о детях, пожалуйста.

— Ты бы их тоже заколола копьем?

— Нет. С них хватило бы и своры прикормленных волков.

Оливер возмутился и открыл было рот, чтобы выдать очередную порцию упреков, но она вовремя щелкнула пальчиками:

— Так, любимый, ты, вроде, завел дружбу с нисмантами. Тогда скажи, как мастера поделили живущих на свете существ?

— Назвали одних животными, а других — монстрами.

— Правильно. Монстрам пощады нет. Так что хватит скулить. Пусть меня убьет стрела, но не твоя жалость.

Может, Оливер и выглядел внушительно, но, не в пример ей, был чересчур мягок. В его жизни не было потрясений и утрат. Даже бабка Оливера, которой, по слухам, исполнилось уже семьдесят два года, доживала свой век на отдаленной ферме в горах. Таких счастливчиков и в городе сложно было найти. Она же потеряла всех, как раз таки благодаря монстрам, которых с тех пор истребляла везде и всюду.

Оливер все не унимался, взывая к состраданию, смирению и прочей ерунде, а под конец вспомнил святого Рута, пять лет прожившего в пещере бок о бок с ограми. Анабель это надоело и она выбилась вперед, затянув песенку, которую родители напевали непослушным детям перед сном:

В старом доме у ручья, жила дружная семья,

Шесть крестьян в краю забытом у Лендлорда под защитой,

Обреченных до заката спины гнуть за горсти злата.

Среди пашен и лесов позабыв в конце концов,

Что беспечность, — как зараза, горше ведьминого сглаза,

А несчастье, — как вода, за раз смоет без следа.

Первым дед через лес до таверны пошел,

По тропе сквозь кусты, где тимьян пышно цвел,

Вертит он головой, на деревья глядит,

Из земли, словно гриб, вырос грозный бандит,

И второй за кустом, с арбалетом в руках,

Кровь смешалась с землей, по траве пошел прах.

Вывод только таков: путник в оба гляди!

Сотни лютых врагов поджидают в пути.

Солнце быстро взошло. Пашня в дымке стоит.

А работа в полях, словно масло кипит,

Пашут точно рабы сотни нищих крестьян,

Муж с женой среди них, косят пышный бурьян.

Вдруг пополз под ногами слой ломкой земли,

И под пашней крестьяне покой обрели,

И мораль здесь ясна, вывод очень простой:

Стали муж и жена землегрызов едой.

Их сынишка гулял на опушке лесной,

Листья жухлые мял лёгкой детской ногой.

Приключений азарт его в чащу манил,

Где ограбленный дед сам себя схоронил.

Зашуршали кусты, лес сотряс хищный рык,

Из травы воплоти жуткий гримлак возник,

Шелест крон вековых, рук рассеянный взмах…

И ребёнок затих в цепких зверя когтях.

У мальца же была дорогая сестра.

Весела и быстра, словно пламя костра.

Так любила она у ручья танцевать,

Песни звонкие петь и ракушки искать,

Позабыв за игрой, что к трясине ушла,

Где в зелёной глуши злая вырна жила.

Смотрит девочка вниз, видит два желтых глаза,

Забурлила вода, и простая проказа,

В ледяную могилу ее привела,

Где она средь ракушек покой обрела.

А старушка в тот день за грибами пошла:

На соседний погост, где всегда их брала.

В сердце кладбища вёл старой женщины путь:

Там мирквист густо рос, и мерещилась жуть.

Но крестьянка гнала суеверия прочь,

Позабыв, что мертвец видит в сумраке ночь.

Вот последний завет, — избегай темных мест,

Где покоятся кости, а зверь их не ест,

Где пустая корзина крестьянки лежит,

Где в могиле мертвец своих жертв сторожит.

Опустел старый дом у лесного ручья,

За высоким холмом вся исчезла семья.

Многим думать смешно, что они — просто прах,

Что они — лишь слова у людей на устах.

Пусть живут одним днем, как листок на ветру,

И играют с огнем у ручья поутру.

Она твердила этот стих как заклинание, всякий раз, когда вспоминала родителей. Жизнь в долине для нее была сродни непрекращающейся битве. С ранних лет она выучилась метать камни, быстро бегать и драться, а после совершеннолетия всегда спала с расчехленным кинжалом. Любой крестьянский ребенок, родившийся за городскими стенами, со временем понимал, для чего все это нужно. Долина Лендлорда представляла собой каменный котел, в котором кипела жизнь. Звери то и дело спускались в него, кто на водопой, кто в поисках легкой добычи. Мерзкие жуки землегрызы рыли тоннели под полями, поджидая одиноких крестьян. Племена гоблинов, жившие в горах, нападали на всех без разбору. То и дело давали о себе знать бандиты.