Обрыв (СИ) - Соболева Ульяна. Страница 21

"— Даша, значит? — спросил я и снова музыку включил.

Она кивнула с полным ртом. Забавная такая.

— Да-ви-на.

— Как? — я засмеялся, надкусывая сэндвич и выруливая на дорогу.

Она проглотила последний кусок бутерброда, запила какао и повторила:

— Дарина. А тебя как звать? Вор тебе не очень подходит.

— Ты назвала меня Вором?

Щеки вспыхнули, глаза прикрыла, и ресницы длинные на щеки тени бросают.

— Да. Как еще? Ты не представился.

— Тебе кличку или имя?

— Ну я же тебе имя сказала.

— Макс.

Мне показалось, что она произнесла мое имя беззвучно и откинулась на сиденье, с наслаждением сунув шоколадную конфету в рот. Откусила половинку и, завернув в бумажку, хотела спрятать в карман. Внезапно резко повернула голову — я очень внимательно на нее смотрел, периодически бросая взгляды на дорогу.

— Ешь, мелкая, не жалей. Я еще куплю.

И она несколько конфет жадно сразу засунула, с трудом жует, уголки рта в шоколаде, а у меня щемящая нежность по всему телу патокой растекается".

Тогда ты меня и сделала. Не через несколько лет, когда я уже на грудь твою голодным зверем слюни ронял, а вот именно когда ты совсем девочкой была. Нежной и хрупкой с забавной физиономией. Перепачканная шоколадом. Я себе еще коньяка подлил. Расфокусированным взглядом посмотрел на сцену, где отплясывала стайка голых девиц. Настолько одинаковых, что казалось их отксерили. Копипейсты одного роста с сиськами десятого размера и утиными губами. Такими одинаковыми рожами сейчас пестреют соцсети. Иногда мне кажется, что их матерей оплодотворил какой-то серийный осеменитель, похожий на Зверева и Памелу Андерсон вместе с Кардашьян в одном флаконе. Адский коктейль. Аж самого передернуло. Я был мертвецки пьян, настолько пьян, что не сразу попал в бокал янтарной жидкостью и разлил коньяк на стол. Последний раз я так нажирался, когда… и вспоминать не хотелось. Вдоль позвоночника прошел разряд болезненно острого электричества. Я осушил бокал до дна и посмотрел на дисплей своего сотового телефона — они обе там. Такие родные и красивые. Мои девочки. Как напоминание, что я никогда больше не вернусь к ним и не верну свою прошлую жизнь. Напоминание о том, что счастье для таких, как я, скоротечно.

"— Я не кукла Барби. Нечего на меня цеплять юбочки и платьица.

Ты красивее всяких кукол в тысячу раз, ты настоящая, ты настолько прекрасна в чистоте своей, как же ты этого не видишь?

— Да, ты — бомж Даша с кучей вшей, грязная, ободранная и похожая на девчонку, только если сильно присмотреться.

— Присмотрелся? Значит, все же похожа. Я не буду носить все это дерьмо.

Я усмехнулся. Будет, еще как будет. Я же видел, как заблестели ее глаза. Иногда этот блеск с ума меня сводил, потому что понимал, не как на друга или брата смотрит. Она уже тогда соблазняла… тогда знала, как действует на меня.

— Либо ты одеваешься, как человек, либо ходишь голая. Выбирай.

Осмотрел ее с ног до головы и снова усмехнулся, а она разве что искры не метала из глаз.

— Это не выбор, а идиотский ультиматум.

— Смотря как воспринимать. Ультиматум тоже в какой-то мере выбор. Иногда не бывает даже этого. Цени — я предоставил тебе альтернативу. Так что решай, мелкая. Можешь ходить голой, заодно рассмотрю, на хрена тебе все эти лифчики с черными кружевами, которые ты себе накупила.

Сказал и сам охренел… потому что понял — я смотрел на ее маленькую грудь, идиот. И не раз. Смотрел и понимал, что притронуться хочу. Ласкать хочу, вырастить ее для себя и прикасаться к нежному телу.

— Я могу и так показать, — фыркнула, глядя исподлобья.

— Боже упаси. Давай оставим это специфическое зрелище на "лет через пять", вырастут и покажешь, — заржал, пряча собственное смущение. Да, бл*дь, она меня смущала. И вышел из ее комнаты, а она отправила мне вслед горшок с цветами. Сумасшедшая дурочка"

А ведь у меня в жизни никогда не было вот этих самых простых моментов, чтоб смеяться, чтоб не думать о том, как свернуть кому-то шею или сделать ответный ход да так, чтоб руки по локоть в крови. Любовь не начинается со взгляда в вырез платья, с желания раздвинуть ноги… она начинается вот так обыденно и совершенно предсказуемо. С улыбки, с каких-то фраз, с морщинок на носу, с нескольких веснушек, с запаха волос. Когда и зверски оттрахать хочется, и в тоже время косички плести, на руках качать и телек вместе смотреть с чипсами и кучей вредной дряни. И я смотрел. Садился с ней на пол по вечерам вместо каких-то клубов и смотрел, ржал с мультфильмов, исподтишка дергал ее за ухо, чтоб подпрыгнула, обливал колой и надевал на голову ведерко с попкорном. Соответственно, получая сдачи. Иногда так и сидели с ведрами на голове и пытались отобрать друг у друга пульт. Я был счастлив, я был так неописуемо с ней счастлив, что потом… когда впервые вкусил ее тела, меня прошибло ею, как в тысячу двести двадцать вольт, пронизало неоновыми молниями, и все, и я прирос мясом к ее мясу. И никогда меня от нее не отодрать. Разве что от меня одни кости останутся…

"— А мне нравится твое имя. Я хочу произносить его вслух. Максим, — сжал горло крепче, и ее глаза распахнулись шире. Испугалась, маленькая? Мне самому страшно, веришь? Я боюсь себя намного больше, чем ты, а ты злишь, намеренно или случайно, но злишь. Не мешай кирпичи складывать, не мешааай, маленькая, они обвалятся, и обоих, на хрен, задавит. Подалась вперед, но я удержал на месте.

— Что еще нравится? — голос как чужой, вниз по ее шее к груди, и судорожно сглотнуть, увидев, как соски натянули материю топа.

— Все. В тебе все нравится, — задыхается и тоже на мои губы смотрит.

— Ты меня не знаешь, — а ладонь уже сжала ее затылок, удерживая, чтоб в глаза смотрела, а другой рукой костяшками пальцев по скуле вниз к груди, каждым цепляя сосок. Инстинктивно… потому что уже соблазнила. Потому что хочу трогать.

— Это ты себя… — выдохнула от ласки, слегка прогибаясь в спине, а меня током прострелило, — не знаешь.

Усмехнулся почти зло и склонился к ее губам:

— И какой я? Какой? — хрипло, глядя в полупьяные глаза с моим отражением.

— Целуй меня, пожалуйста, не останавливайся, целуй меня, — так естественно, что крышу снесло снова, к ее рту, а ладони уже накрыли грудь, натирая твердые соски через материю топа большими пальцами. Такие тугие и чувствительные, каждое касание с ее всхлипом. Стонет мне в рот, а я понимаю, что еще один стон, и я сам кончу в штаны, представляя, как бы она стонала, когда брал бы ее".

Я достал из кармана кожаной куртки конверт, свернутый пополам, и вытряхнул из него содержимое на стол. Разложил бумаги в ряд и осушил бокал до самого дна. Не глядя поставил сбоку на стол. Вы когда-нибудь подписывали бумаги с собственным смертным приговором? Так, чтоб четко осознавать, что после поставленной вами подписи вас уведут в камеру пыток и начнут вырывать вам ногти. Жечь волосы, резать тело и заливать в него кислоту, выкалывать вам глаза и отрубать без наркоза части тела. Ваша смерть не будет гуманной — она будет одной из самых мучительных в мире. И вы видите все пункты этого ада у себя перед носом и понимаете, что, если не подпишете, возможно, они будут намного страшнее, потому что пытать уже будут не вас, а тех, кто вам намного дороже собственной жизни. Я снял обручальное кольцо, покрутил его в пальцах и положил на середину одной из бумаг.

Мой сотовый уже в который раз дергался в припадке от беззвучного звонка. И я знал, кто это. Меня поторапливали, а я хотел растянуть эти минуты зависания между двумя смертями. Минуты, когда выбор еще не сделан, когда она еще не свободна, когда я по-прежнему дышу ее дыханием даже на расстоянии. Несколько минут до агонии. Несколько минут размышлений, и размашисто ставлю свою роспись на бумаге. Расхохотался, не выдержал. Оглушительно громко так, что на меня начали оборачиваться. Но это мое заведение, и мне по хрен. Захочу — все они уберутся к такой-то матери, и я останусь один. Продолжая хохотать, сунул кольцо в конверт вместе с бумагами и ответил на звонок: