Обрыв (СИ) - Соболева Ульяна. Страница 20

Ночью, пока она спала в моих объятиях, я смотрел в темноту и больше не видел света в конце тоннеля. Видел только тьму. И себя в этой тьме. И самое смешное — я знал, куда идти дальше и в каком болоте себя утопить. Я гладил ее по волосам и прощался с ней. Знал, что будет больно, не просто больно, а я начну подыхать без нее, но это конец. Ничего не вернуть. Я должен ее отпустить. Бессмысленно принуждать, держать взаперти и трахать каждый раз, когда хочется выть без ее ласки. Ненавидя себя, унижая ее и при этом растаптывая те крупицы нежности, которые давали мне свет и надежду.

Не удержался, долго вдыхал ее запах перед тем, как уйти, целовал ее пальцы, плечи, ее веки и чувствовал, как печет глаза и расплывается мгла, как будто размазывает ее нежное плечо, сверкающее белизной поверх моей груди. Да, я плакал. Жалкий слабак. Потому что назад дороги нет, и мы окончательно потеряли друг друга, и самое страшное — в этом некого винить. Ни ее, ни себя.

Было бы проще иметь виноватых, казнить их. Разорвать на куски, мстить. Но их не было. Были только мы вдвоем и между нами обрыв. Бездна и пустота внизу. Глухая и настолько глубокая, что не видно дна. Меня еще долго будет ломать без нее. Возможно, я буду искать встречи, пытаться увидеть хотя бы издалека. Дохнуть от тоски по ее голосу, по ее улыбке. Я уже тоскую. Еще не переступил порог этого дома, а меня корежит от понимания, что я уже мертвец.

Поцеловать ее лоб. Как же чудовищно она похожа на саму себя и в то же время совершенно другая. Я должен это сделать ради нее. Жестоко, хладнокровно разорвать порочный круг и отпустить. Навсегда. Когда выходил из ее спальни, обернулся и чуть не завыл от отчаянья, и с каждым днем будет больнее. Но ведь и этому придет конец. Рано или поздно.

Я уехал перед рассветом. В гостиницу. По привычке приказал Антону докладывать мне о каждом ее шаге. Точно знать — кому звонит, с кем говорит, когда собирается уехать. А еще я… я буквально допрашивал Антона о ее реакции на известие о разводе. Заставлял повторять снова и снова о ее бледности, о слезах на глазах. О том, что не верила… Мне это приносило короткое облегчение, какое-то дьявольское торжество. А когда уехала, я физически ощутил ее отсутствие. Ощутил, как от меня оторвали кусок мяса. И чем больше времени проходило, тем херовей мне становилось. До боли в костях хотел ей позвонить, хватал гребаный сотовый, по памяти набирал несколько цифр и отшвыривал проклятый аппарат подальше.

Сорвался ближе к вечеру. Напился до чертей и поехал в ночной клуб. Все по наезженной дорожке, все, как когда-то, когда ее не было в моей жизни.

Бляди без конца и края, виски, курево. Оставалось только нюхнуть… но я еще туда не скатился. Пока.

Она отвратительно сосала. Как-то бездарно. Раздражая меня тем, что член вяло висит между ног и не реагирует на причмокивание силиконовых губ красного цвета. Только рвотный рефлекс и желание отпихнуть ее на хрен подальше от себя. То ли я мертвецки пьян, то ли шлюха никакая.

— Ооо, кого я вижу. Разве ты не покинул это местечко несколько лет назад. Звеееерь.

Я поднял голову и увидел силуэт женщины с короткой стрижкой в длинном серебристом платье с разрезами по бокам.

— Хочешь помочь этой соске, становись на колени, детка, и открывай ротик.

Но гостья схватила за волосы девку и отшвырнула в сторону. Я ухмыльнулся, мой пьяный мозг, затуманенный виски, плохо соображал. Женщина уселась ко мне на колени и обняла меня за шею.

— Так весело, что не узнал меня? Или так грустно?

Я посмотрел на нее, все слегка расплылось перед глазами.

— По хрен. Так ты отсосешь? Если нет — пошла вон.

Женщина тихо засмеялась, и смех показался мне знакомым.

— Какой же ты неисправимый, похотливый кобель, Зверь. Те времена, когда я у тебя отсасывала просто, чтоб угодить, давно прошли. Я уже не та, и ты давно не тот. Меня прислали к тебе… поговорить. Ты в состоянии связать пару слов или мне прийти в другой раз? Серьезные люди хотят предложить тебе серьезное дело… Но, если ты не в форме, найдем кого-то другого… а твоя семейка может заказывать себе места на кладбище.

Схватил ее за горло молниеносно. Так, что услышал хрип и приблизил к себе. Узнал. Алекс. Можно было бы свернуть шею… но ее последние слова въелись в мой пьяный мозг.

— Проблески сознания — это уже хорошо.

— Мать твою, какие люди. Разве ты пару дней назад не имела возможности поговорить?

— Все меняется… Несколько дней назад ты был слишком занят своей женой и проблемами с ней.

Я стряхнул ее с колен и, встав с кушетки, пошел в туалет, со спущенными штанами. Подошел к раковине, открутил воду и сунул голову под холодную струю. Несколько минут ледяного душа, и я уже почти в форме. Натянул штаны, тряхнул мокрыми волосами и вернулся в гостиную.

Она развалилась на кушетке, закинув ногу на ногу, и, прикурив длинную сигарету, посматривала на меня кокаиновыми зрачками. Опасная сучка. И я пока не знал, кто ее хозяин. Но кажется, она пришла рассказать мне об этом.

— Что тебе надо? Давай говори и вали отсюда. У меня иные планы на вечер.

— Мммм, всего минуту назад ты хотел, чтоб я тебе отсосала.

Она встала с дивана и подошла ко мне, обвила мою шею руками.

— Мы можем совместить приятное с полезным.

— У меня не стоит на тебя. Так что давай о полезном. Не то я сверну тебе шею за назойливость.

— Не свернешь. Тебе любопытно, зачем я пришла. Не забывай, у нас были общие дела, и мне не плевать на тебя. Когда-то я даже тебя любила. И простила за то, что вышвыривал и пинал, как драную собачонку.

Я в упор не помнил, что она когда-то была моей любовницей.

— Ты само благородство… Так кто там и о чем хотел со мной поговорить?

— Зарецкий Анатолий Владимирович… Это имя тебе о чем-то говорит?

И в эту секунду я протрезвел окончательно.

Когда я вышел от Зарецкого, а точнее, когда меня вывезли со старого склада с завязанными глазами и высадили посередине города, я уже знал, что соглашусь. Знал, что этот подонок получит от меня то, что хочет. В кармане уже несколько дней лежат бумаги о разводе. Шустрый адвокат подготовил их в считанные секунды, составил договор. Я даже не читал, распорядился насчет имущества и дочки.

Я буду не просто тосковать, я с ума сойду без моей принцессы. Да, я говорил, что не позволю ЕЙ тронуть моего ребенка… говорил и в тоже время понимал, что никто кроме нее не позаботится о Тае.

Да, Даша не стала мне женой, но она все же искренне любит нашу дочь. А там, куда я собирался отправиться, мне уже никогда не встретиться ни с ней, ни с моим ребенком.

Я крутил между пальцев лезвие. Такие уже не продают почти. Времена бритв, куда вставлялась опасная штукенция, которой суицидники вскрывали себе глотки и запястья, канули в далекое прошлое. Крутил, ударяя подушкой пальца по самому краешку, слегка разрезая кожу. А хочется не слегка. Хочется так, чтоб до мяса и кровью этот столик залить. Но я держу себя в руках. Не могу ни черта сделать. Даже психовать не могу. Пулю в висок и то не могу. Прижали меня, как гребаного мотылька к дощечке, и булавками пристегнули. На каждой ноге по несколько гирь. У каждой имеется свое имя, каждая мне дороже жизни. И я ни черта не могу сделать.

И почему-то именно сейчас все мысли только о ней. Хотя зачем "почему-то", все мысли о ней, потому что я знаю — это наш конец. И воспоминания взрывают мне вены, рвут в лохмотья нервы. Все с самого начала. С самой первой встречи. Помню, увидел ее мелкую совсем, спряталась от меня, готова была сражаться или удрать. Глазищи в пол-лица. Смешная, забавная и маленькая такая. Вором меня назвала. Нет, малыш, это ты была воровкой. Ты у меня все украла. Нагло из-под носа выдрала вместе с сердцем, душой, мозгами. Вместе со всем, что было моей сущностью. Изменила меня до неузнаваемости и всего как через мясорубку пропустила. Я-то простил уже, а ты… предпочел бы, чтоб никогда не узнала, на что я согласился. Лучше твоя ненависть.