Обрыв (СИ) - Соболева Ульяна. Страница 22

— Да. Я согласен. Через неделю вылетаю. Кто меня встретит?

Отключил звонок и вышел из заведения на душный июльский воздух, насыщенный едким запахом бензина и городским смогом, с примесью сладковатого аромата духов и пота. Поднял голову и посмотрел на небо — усыпано звездами. Россыпью, как драгоценными камнями.

"— Ты понимаешь, что теперь я не отпущу тебя никогда, маленькая.

— Никогда-никогда?

— Никогда-никогда.

— А если разлюбишь?

— Видишь там, на небе, звезды?

— Вижу… а ты, оказывается, романтик, Зверь.

— Когда все они погаснут…

— Ты меня разлюбишь?

— Нет. Когда все они погаснут — это значит, что небо затянуто тучами. Ты не будешь их видеть день, два, неделю… Но это не говорит о том, что их там нет, верно? Они вечные, малыш. Понимаешь, о чем я?

— Нет… но сказал красиво.

— Все ты поняла. Довольная, да?

— Да-а-а-а-а".

И все же отпустил. Все гребаные звезды на своем месте. А я ее отпустил. От одной мысли об этом сердце переставало биться. Оно замирало в судороге безысходного отчаяния и слепой ярости, а потом снова медленно начинало набирать обороты. Просто орган для перекачки крови. Дырявый, покрытый рубцами, поношенный, обросший льдом с буквами ее имени под тонкой стягивающей плоть коркой крови.

У меня не было выбора. Да и меня уже нет на этом свете… точнее, есть где-то там в прошлом и каком-то необозримом будущем. Но не в настоящем. Я сел в машину и надавил на педаль газа. Поправил зеркало дальнего обзора и поймал в нем свое отражение — густая борода в пол-лица, мутный взгляд исподлобья и челка, падающая на лоб. Достал из кармана паспорт, открыл и выцепил взглядом свое новое имя. Произнес его про себя, но от каждого слога тошнота подступала к горлу. Ересь басурманская.

Снова достал сотовый.

— Здаров, Саня. Подзаработать хочешь? Конечно, хочешь. Не ссы. Ничего криминального. Заедешь ко мне — я передам тебе конверт. Отвезешь его моей же… Отвезешь его Дарине Вороновой. Когда? Через десять-пятнадцать минут. И еще… телку мне найди. Брюнетку со светлыми глазами. Высокую и худую. Молчаливую и сговорчивую… Не бойся — не покалечу. Я разве просил цену? Все. Жду.

Вытащил симку и выкинул в окно. Вставил новую. Зашел в альбомы и стер все фотографии. Долго не мог стереть ту, что стояла на экране, поглаживал лица обеих, стиснув челюсти, а потом решительно стер. Очистил корзину и бросил сотовый на соседнее сиденье.

Повернул резко руль и выехал на трассу.

ГЛАВА 13. Дарина

НЕДЕЛЕЙ РАНЕЕ СОБЫТИЙ В 12 ГЛАВЕ.

Я ехала в машине и думала о нем и о Тае. Словно отматывала назад каждый миг, каждый кусочек по памяти. Восстанавливала ее личико и его лицо. И каждый раз, когда видела перед глазами ее образ, меня переполнял восторг, боль отходила на второй план. Меня распирало благоговейной гордостью и непониманием, как я могла воспроизвести такое чудо на свет, как могла совершить такое таинство и волшебство. Маленькая девочка, как продолжение меня самой и воплощение моей любви к Максиму. Я думала о том, как приеду, как обниму ее, как буду целовать ее, прижимать к себе и… мне казалось, что я не заслужила этого счастья за то, что не помнила ее, за это Максим и бросил меня. Ни женой ему не стала, ни матерью нашей дочке.

А ведь она мой ребенок. И это странное чувство охватывает все мое существо от того, что не помню ни ее первых шагов, ни улыбки, ни первого слова или звука. Но в тот же момент я испытывала к ней это пронзительное чувство, эту всепоглощающую и сильную любовь. Абсолютную и не требующую понимания или осознания, и от того еще более странную. Маленький комочек, любящий меня безоговорочно и совершенно бескорыстно. Лишь потому что я есть. И ей не важно, как я выгляжу. Она просто любит. Вспомнила ее взгляд, полный восхищения, полный восторга и радости.

И это было последнее, что я увидела в эту секунду — ее глаза. Последнее, потому что на встречную полосу вырулила белая машина, я даже не успела рассмотреть, что именно за машина, инстинктивно повернула руль в сторону, чтобы уйти от столкновения. Моя "мазда" вылетела на обочину, понеслась вперед, я только и успевала крутить руль, чтоб не врезаться в деревья, и все равно врезалась. Меня выкинуло вперед, я почувствовала сильный удар головой, у меня тут же потемнело перед глазами. Стало жутко страшно… показалось, что вдалеке я слышу выстрелы. Почему я их слышу…

Я не видела и не знала, кто стреляет… Только яркие вспышки света, детские ладошки в своих руках и обрывки образов. Как при быстром просмотре кинопленки, которую лишь иногда ставят на паузу, показывая самые значимые моменты. Они проносились перед глазами в чудовищном калейдоскопе.

Но ничего более невероятного со мной еще никогда не происходило и не произойдет. Я видела свою жизнь. Все, что забыла. Я прожила каждый момент с особо яркой чувствительностью. Я слышала собственный смех, крики боли, слезы. И ко мне пришла боль. Она была самых отчаянных и разных оттенков. Она впивалась во все части тела с особой жестокостью и грызла их. Боль от тоски, боль от дикой первой любви, непонимания, насилия, наслаждения, счастья. И у этой боли было имя — ЕГО ИМЯ. И дикое одиночество, когда это имя поблекло. В ушах свистела плеть Бакита, там я видела искаженное безумием лицо Максима, видела свои слезы в его глазах, видела его в крови… Этот кошмар пролетал наяву, он сжирал меня и заставлял обезуметь. Я слышала собственный крик и плач.

Я прочувствовала каждую секунду того жуткого насилия, которое он совершил надо мной. Я заново возрождалась. Я проклинала его и снова любила. Господи, какой же бешеной была эта любовь. Мучительной, изнуряющей, обездвиживающей. И в тоже время окрыляющей и самой желанной. Моя любовь к Максиму. Самой яркой и самой жуткой эмоцией из всех, что доводилось испытать человеку. Даже любовь к дочери возрождалась из любви к нему. Осознание обрушилось, как торнадо, закрутило в водовороте, оно резало меня по венам, по мясу, по нервам и сухожилиям.

Наполняло меня такими чувствами, которые можно сравнить лишь со смертельной агонией. И вот он у моих ног, сломленный, поверженный, беспомощный и слепой. И я знала, что ему больнее, чем мне, как бы чудовищно это не звучало. Я чувствовала своим сердцем каждую из его ран, словно они были моими. Потому что мы всегда и все делили с ним пополам. Я его самая лютая слабость. Его чувства ко мне делают его страшным и беспомощным одновременно. Дикая любовь, катастрофически разрушительная и приносящая страдания, и в тот же момент самая желанная, самая невероятная. Никто и никогда не сможет любить так, как он.

Я знала, какая она внутри хрупкая — его душа. Какими лезвиями она изрезана, какими ранами и шрамами изуродована. Сколько предательства он пережил. И я опять рассматривала эту страшную изнанку, открытую моим мужем только мне. Обнаженный, раскрытый, развороченный передо мной до костей. Безумно любимый Зверь. И никто не знал его таким… он бы не позволил. Только мне. Только я. И от того, настолько любим мною. Потому что МОЙ ЗВЕРЬ. Мое наказание, моя лють, моя жизнь. И МОЙ ВЫБОР. Мое счастье с привкусом крови. И даже боль от него окрашена тонами наслаждения. Потому что она только наша. Бесконечная, как и любовь. И нет без него смысла ни в чем. И меня нет. И мира этого нет. Неба нет… и звезд. Наших. Тех, которые никогда не гаснут, даже если их не видно. И все стало понятно, все выстроилось в том порядке, в котором должно было быть. В свою солнечную систему, вращающуюся вокруг него. Вокруг моей черной бездны и персональной тьмы, освещенной нашими чувствами.

И снова вихрем вперед… в настоящее. В понимание, что он не со мной, в понимание того, какой ад я должна буду пройти, чтоб вернуть его обратно. Потому что разочарован. Не простит. Не поймет. Самые страшные страдания Зверь причиняет тем, кого любит. Потому что я породила ее в нем. Он в агонии. И эта агония страшнее, чем у кого бы то ни было другого. Он разрушает сам себя, он крошит себя до основания и до самого скелета, а потом переламывает собственные кости в пыль.