В капкане у зверя (СИ) - Моран Маша. Страница 79

Аня с удовольствием наблюдала за тем, как Давид сжал челюсти и прищурился. Аня неторопливо расстегнула несколько пуговиц на его рубашке.

— У Микеланджело есть свой Давид, в мраморе. А я хочу себе своего — на бумаге.

Дыхание Давида участилось, стало тяжелее. Голос превратился в рык раненого животного:

— Я могу быть не только на бумаге…

— Сними рубашку.

Ей удалось его удивить. Давид откинулся к стене и расстегнул оставшиеся пуговицы. Аня провела пальцем по гладкой коже, задевая темные волоски, выступившие соски и борозды мышц. От нее не укрылось, как от ее прикосновения они сократились.

— Старые мастера многое отдали бы, чтобы оказаться на моем месте. Ты совершенен.

Неожиданно Давид неуверенно и как-то грустно улыбнулся под ее взглядом.

— Мастера, но не ты..?

Аня стащила с Давида рубашку и, не удержавшись прижала ее к своему лицу. Запах мужской кожи ударил у голову, опьяняя сильнее вина. Давид задышал чаще. Она видела, что его возбуждают ее действия. Ее наивность и почти болезненная зависимость от аромата его кожи, от самого вида, не казалась ему смешной. Наоборот. Аня опустила взгляд вниз. Сквозь черную ткань брюк отчетливо проступали очертания возбужденного члена. Ей хотелось… Снова почувствовать его вкус на своих губах, ощутить горячую твердость. Сопротивляясь своим желаниям, Аня посмотрела выше. Странно, но раньше она не замечала… Смуглая гладкая кожа во многих местах была покрыта грубыми рубцами. Неровные шрамы скользили по сильным предплечьям, обвивали талию. Аня провела пальцем по жуткому белому следу на боку. Давид весь казался одной едва зажившей раной.

— Как они появились?

— Мои сородичи хороши в выслеживании добычи.

— Ты был добычей?

— Я был слабым.

Расплавленное золото по капельке проникало в ее душу, завораживая и подчиняя. Аня кивнула в сторону спальни.

— Идем.

Она прошла обратно в спальню, вытащила из папки лист бумаги и взялась за карандаш. Давид неподвижно стоял позади. Ани указала кончиком карандаша на кровать:

— Расстегни брюки.

Давид снова повиновался. Тихонько звякнула пряжка ремня. Аня рассматривала Давида, испытывая странное чувство. Казалось, будто… Будто он принадлежит ей. Прикажи она что угодно, и он обязательно исполнит. Он ответил ей хмурым подозрительным взглядом. Между бровей залегла уже знакомая складка. Аня жадно следила за каждым его движением. Он собрался спустить брюки вниз, но Аня покачала головой:

— Нет, не снимай.

Давид послушно убрал руки. Аня кивнула на кровать:

— Ложись.

В его взгляде читался вопрос. Но по участившемуся дыханию и немного покрасневшим скулам она поняла, что его все это заводит так же сильно, как и ее. Между ног стало влажно от возбуждения. Аня чувствовала, как плоть набухает в предвкушении. Ей хотелось ощущать руки и губы Давида повсюду, слушать его стоны, больше похожие на рычание, насаживаться на горячий твердый член, с трудом принимая его в себя… От желания перед глазами все плыло. Сдерживаться становилось все сложнее. Ноздри Давида раздулись, а кадык резко дернулся. Аня знала, какой аромат он учуял. Она даже не пыталась скрыть. Давид устроился на смятых ею простынях, облокотившись о стену. Помимо воли Аня посмотрела на его пах. Заметив ее взгляд, он сипло выдохнул и улыбнулся:

— Я не могу это контролировать.

Аня облизнулась от жажды снова ощутить на языке его горячую плоть, густую сперму. Что же с ней происходит? Никогда раньше у нее не было подобных желаний. Но с ним…

Хотя бы на пару часов, но он только ее. И она может смотреть на него сколько угодно, прикрываясь желанием нарисовать красивого мужчину. Но он был не просто красивым. В нем чувствовалось то, чего ей всегда не хватало: сила. А еще уверенность. И решимость. Он добивался всего. И добился ее, не приложив, кажется никаких усилий. Но Ане надоело сопротивляться. Они оба получали наслаждение. И теперь ей хотелось еще. Как можно больше. А осознание того, что она возбуждает Давида настолько сильно, лишь сильнее ее будоражило. Аня устроилась на полу. Она убеждала себя, что смотрит на Давида только для того, чтобы нарисовать, но правда заключалась в том, что ей до безумия хотелось его. Быть для него единственной женщиной — вот, что теперь было для нее важным. Карандаш лихорадочно летал над бумагой. Аня спешила оставить для себя его образ, ровные черты. Голос Давида пробрал до костей:

— Ты возбуждена.

Аня резко вскинула голову:

— Да. И что?

— Нарисовать можешь и потом.

— Я хочу сейчас. — Аня с ожесточением заштриховывала белое пространство бумаги.

— Сейчас ты хочешь другого. И я.

Карандаш застыл в неподвижности. Аня сглотнула ком в горле и хрипло прошептала:

— Прикоснись к себе.

Давид удивился. Он наклонил голову, открывая Ане вид на вздувшиеся переплетения вен на его шее. Кажется, его возбуждение уже достигло пика.

— Ты хочешь…

Она не дала ему договорить:

— Да. Потрогай себя. Сожми.

Давид послушно сжал ладонью натягивающий ткань брюк член. Его лицо дрогнуло, брови сошлись на переносице, как будто ему было очень больно. Аня боялась отвести взгляд, чтобы не пропустить ни одного момента. Она пожирала глазами медленные движения его руки вдоль набухшего члена, скрытого от ее глаз. Следила, как меняется выражение лица, становясь все сосредоточеннее и напряженнее. Пальцы судорожно стискивали карандаш. В какой-то момент Ане показалось, что она его сломает. Ноздри Давида раздулись. Он тяжело дышал, покрытая испариной кожа блестела. Он был невероятно красив и пробуждал в ней сумасшедшую, неподдающуюся контролю жажду. Наверное Давид знал, что с ней происходит, потому что двигал рукой слишком медленно, словно провоцируя ее на что-то большее, проверяя, сколько еще Аня выдержит. Оставляя на бумаге длинные резкие линии его волос, она неуверенно спросила:

— Тебе нравится?

Давид ответил ей прямым тяжелым взглядом:

— Мне понравилось, когда это делала ты. В офисе.

Пальцы дрожали от волнения. Медленно Аня отложила лист и карандаш на пол, встала и сделала два мелких шажка к Давиду. Он пристально смотрел на нее, и Аня, как ни пыталась, не могла прочитать ни одной эмоции на его лице.

Она снова опустилась на колени, на этот раз между его ног, уперлась ладонями в его бедра, заставляя Давида шире расставить ноги.

— Сними все.

Он медленно стянул брюки вместе с трусами и швырнул на пол. На несколько секунд Аня задержала дыхание. Его член оказался напротив ее лица — длинный, крупный, со вздувшимися переплетениями вен. Набухшая головка побагровела и блестела от влаги, сочащейся из крошечной щели. Аня наклонилась и легко коснулась языком уздечки. Давид дернулся, глухо застонал. Аня опустилась еще ниже, привороженная его вкусом и жаром твердой бархатистой плоти. Она лизнула мошонку, обхватила губами кожу и нежно потянула. Пальцы Давида зарылись в ее волосы. Аня начала облизывать горячий твердый член, впитывая в себя вкус, который никогда не сможет забыть. Прямо сейчас, в этот момент, когда ее губы скользили вверх по стволу, а ладонь обхватывала влажное основание, Давид становился ее частью. Аня облизала весь член, пока он не стал скользим, крепче обхватила ладонью и, сжав, начала двигать сверху вниз. Пальцы Давида почти до боли натянули волосы. Она вобрала головку в рот, надавила языком на крошечное отверстие и начала сосать, тихонько постанывая. Давид нажал на ее затылок, вынуждая опуститься ниже. Но Аня не подчинилась. Давид рыкнул и снова надавил. Аня в отместку всосала набухшую головку и резко дернула головой верх, выпуская ее изо рта. Из горла Давида вырвался громкий стон, словно ему было ужасно больно. Он откинул голову назад. Вены на шее вздулись. Аня замерла, любуясь им. На губах и языке разливался его вкус. В голове клубился туман, будто она была пьяной. Аня снова начала жадно облизывать член. Она поняла, что действительно пьянеет от его вкуса, от ощущения горячей кожи, обтянувшей твердый ствол, от набухших, четко проступивших вен. Давид зло проскрежетал: