Митюха-учитель - Дмитриева Валентина Иововна. Страница 26

— Да я что ж... я ничего... — преувеличенно кротко возразила Анисья, очень довольная, что уязвила Домну. — Як тому, что вот, мол, може, праздник, а я-то, дурища, растрепой хожу...

— Ну и молчи! Чего грохочешь? Злыдня!..

— Ну, будя, будя! — строго прикрикнул Иван.

Бабы замолчали, и порядок водворился. Иван заговорил с Николавной о праздниках, о том, сколько браги было выпито, какая кума Пелагея бессовестная и как все чудесно обошлось. Анисья вмешалась в разговор, начала судачить гостей, и про Домну позабыли.

Как только обед кончился и старики легли отдохнуть, Домна вышла на улицу, села на завалинку и стала глядеть на дорогу.

— А ведь это она Митюху ждет! — шепотом сообщила Анисья Кирюхе. — Провалиться, Митюху! Для него и вырядилась... задобрить хочет!

Домна действительно ждала Митрия и изнывала от нетерпения. Ей хотелось встретить его первой, хотелось что-то сказать ему, объяснить, приласкаться, так чтобы он позабыл все ее нелепые выходки, в которых она сама теперь раскаивалась. С тех пор, как он ушел в город, она, не переставая, думала о нем, и он вырос в ее глазах а настоящего героя... «Дурак, дурак... — думала Домна, вспоминая насмешки всех семейских над Митюхой. — Нет, он не дурак... это, может, вы дураки-то!»

И она с нетерпением всматривалась вдоль улицы, вздрагивала каждый раз, когда в пыли показывалась какая-нибудь фигура. Но Митюхи все не было... Домне стало скучно, солнце сильно припекало ей голову, и наконец ее ударило в сон. Она посадила около себя Ванюшку, а сама прилегла тут же на завалинке и задремала. Ей начало уже сниться что-то очень хорошее, как вдруг голос Ванюшки разбудил ее.

— Тянька!.. Тянька деть! Тянька деть!

Домна вскочила и, протирая заспанные глаза, огляделась. К воротам медленно подходил Митрий. Он был весь серый от пыли и, видимо, сильно притомился. Глаза его смотрели ласково и грустно, и какая-то особенная важная мысль светилась в них, когда он оглядывал знакомые избы, тощие ветелки, пустынную улицу. У Домны замерло сердце, и все слова, которые собиралась она сказать мужу, вылетели у нее из головы. Она нагнула голову, точно ожидая удара, и испуганно глядела на Митрия, машинально обдергивая на себе юбку. Ну, как опять пройдет мимо, взглянет косо и ничего не скажет?..

Но Митрий остановился, поднял на руки ласкавшегося к нему сынишку и, тихо улыбнувшись Домне, сказал ласково:

— Ну, здравствуйте... Живы?

— Слава богу... — дрожащим от волнения голосом отвечала Домна и прослезилась. — Ты как?.. Устал небось?.. Поесть хочешь?

— Что ж, пожалуй. Ты хлебца принеси, — собирать-то на стол не надоть.

— Нет, что ж, как же... там пироги остались.,, я сейчас... — пробормотала Домна и со всех ног кинулась в избу.

На ее счастье ни Анисьи, ни Кирюхи не было в избе, а то бы они все смехи просмеяли, глядя, как неповоротливая, ленивая Домаха горохом каталась по избе, собирая на стол, сияющая и счастливая.

— Мамушка, пришел Митюшка-то... — радостным шепотом сообщила она свекрови. — Ничего... не серд-чает никак...

— Ну и ладно, — одобрительно сказала Николавна,

Вошел Митрий, помолился, поздоровался с матерью и, умывшись, сел за стол. Домна так и увивалась около него, так и заглядывала ему в глаза, подсовывая куски пожирнее, но Митюха был рассеян, молчалив и не заметил даже, что в избе у них чистота, что сама Домна принаряжена. Домне стало немножко обидно, и она надулась.

— А!.. Пришел? — воскликнул Иван, входя в избу. — Ну что?.. Как там, в городе-то? — с оттенком насмешки спросил он.

— Ничего... — отвечал Митрий.

Иван зорко взглянул на сына, и ему сейчас же бросилось в глаза новое выражение его лица. «Обжегся, видно! — подумал он с удовольствием. — Прищемили, знать, хвост-то в городе, вот и отмяк парень. Ничего, пущай»...

Он сел на лавку и, позевывая, завел речь о ржи, о сене и о прочих хозяйственных делах. Митрий молчал и ел. Пришли Кирюха с Анисьей, подняли шумные разговоры и осыпали Митрия вопросами о городе, но и им Митюха отвечал односложно и неохотно. И все решили про себя, что «парень обмяк»...

Домна все время сидела как на иголках и дождаться не могла, когда Митрий кончит есть, пойдет в клеть отдыхать, и она останется с ним одна.

Но Митрий не двигался с места, а тут, как назло, Анисья затрещала, как сорока, рассказывая праздничные новости.

— Погуляли хорошо... уж и брага была! Дядя Кузьма плясал — уморушка!.. У Левона хозяйка захворала — так ввалили в телегу и повезли. А Сенька, Сенька твой что наделал! Напился да как зачал буянить, гостей разогнал, посуду побил, — отец хотел вожжами скрутить, так он и отца вдарил...

— Да, уж ноне от сыновей-то почтенья не жди! — вставил Иван.

— Теперича, слышь, отец-то жалиться хочет на Сеньку в волостное... — продолжала Анисья. —Я не я, говорит, буду, ежели его не выпорют при всем сходе. Статочное ли дело — отца вдарил! Беспременно теперь Сеньку выпорют.

— За такое дело и следует, — подтвердил Иван.— Чтобы другим наука была... А то ведь, ишь ты до чего народ дошел! Родного отца бить!

Это известие вывело Митрия из его тихой задумчивости. Он обеспокоился, вылез из-за стола и взялся за шапку.

— Я, батюшка, пойду... Может, чего делать надо?— обратился он к отцу.

— Ничего, ступай... — снисходительно сказал Иван, очень довольный почтительностью Митюхи. — Чего там делать... нечего, кажись. Уж ноне какое дело, отдыхай; чай, тоже ноги-то отмахал.

Митрий вышел; Домна последовала за ним.

— Митрий... а Митрий! — робко окликнула она его.

Митрий остановился.

— Ты... в клеть, что ли, теперича пойдешь?.. Я тебе там постелила...

— Ну, что ж... спасибо. Я вот того... к Филиппу зайду.

— Скучилась я по тебе... — прошептала Домна, задыхаясь, и схватила его за рукав, делая последнее отчаянное усилие удержать мужа около себя.

Но Митрий, хотя и не оттолкнул ее руки, но и не ответил на ласку. «Ладно, ладно, Домаша, после потолкуем!» — сказал он и с озабоченным видом вышел. Домна остолбенела от обиды и в первую минуту хотела было поднять крик, сорвать с себя все наряды, обругать, побить кого-нибудь. Но ничего этого она не сделала, а побежала к себе в клеть, бросилась на приготовленную для Митрия постель и тихонько заплакала. А между тем она чувствовала себя сегодня гораздо сильнее обиженною, чем тогда, когда Митрий ее ударил.

Митрий был уже на гумне. Чалый и Васька, бряцая железными путами, бродили под ветелками и щипали траву. Увидев Митрия, Чалый высоко поднял голову и радостно заржал; это тронуло Митрия до слез. «Чаленький... голубчик мой, родименький, — соскучился!»— приговаривал он, подходя к нему и лаская его. Чалый ласково глядел ему в глаза и скалил свои желтые зубы. Даже подлец Васька перестал есть и довольно дружелюбно посмотрел на Митрия; Митрий и его погладил и потрепал по холке, и Васька принял это снисходительно. Потом Митрий поглядел вокруг себя, на растрепанные избы, на почерневшие ометы соломы, и после города все это показалось ему так серо и убого и в то же время так мило и жалко и дорого, что мужицкое сердце его затрепетало. Эх, если бы не темные были, все было бы по-другому... и с Домной они жили бы не по-собачьи, а по-людски, и старший сынишка его не помер бы от прокислой соски и таинственного «ус-копа», и отец не ругался бы и не бил его за книжки, а сам читал их... Только что же нужно для этого? Что?..

Филипп, сидя на приступке, отбивал косу, а Анна пахтала масло, когда Митрий вошел к ним на двор.

— А! Воронежский! — воскликнул Филипп, бросая косу и брусок.

— С приходом, Митюша! Милости просим в избу, бражки нашей отведать! — приветствовала хлебосольная Анна.

Вошли в избу. Митрия посадили за стол, накрытый чистым столешником, поставили перед ним кувшин с брагой, наклали пирогов с кашей и стали расспрашивать.

— Поди, тебе теперича на деревню-то и глядеть не хотца! — сказала Анна, посмеиваясь. — Нагляделся чебось чудес в городе-то, а?

— Нагляделся! — со вздохом сказал Митрий.