20 000 лет подо льдом (Забытая палеонтологическая фантастика. Т. XXIII) - Йокаи Мор. Страница 8

В этом ужасающем одиночестве я был рад даже обществу животного, которое, очевидно, привязалось ко мне и могло хоть слушать меня, когда я говорил, да и отвечать по-своему, конечно. Я так дрожал за ее жизнь, точно она была мне ближайшей и дорогой родственницей.

Для того, чтобы положить конец ее тревоге, я усыпил ее снова хлороформом и во время ее сна кое-как стащил труп Марципана к отвесно стоявшей ледяной плите, под которой я выдолбил просторный саркофаг.

Уложив туда медведя, я подрыл снизу плиту, так что она прикрыла собой вплотную медвежью гробницу.

Когда Бэби очнулась и после долгих поисков убедилась, что ее супруга более не видно нигде, она подняла горестный вой. Я тихо взял ее за загривок и повел к гробнице. Сначала она попробовала сдвинуть лапами плиту, но, видя, что ей это не удается, она легла на нее и долго не отводила глаз от ясно видневшегося сквозь прозрачную массу льда трупа. При этом она все время раздирающим душу голосом визжала, выла и стонала.

Я погасил лампу. Оставался только огонь в папинском кухонном аппарате, но его не хватало туда, где покоился вечным сном бедный Марципан.

Когда он стал невидим для Бэби, она пришла ко мне и уж без дальних околичностей воспользовалась моим угощением.

Пищи она более не стала таскать Марципану. Она только по временам посещала его гробницу, которую облизывала со всех сторон.

Ко мне она привязалась буквально как собака. Когда я ложился, она растягивалась возле меня, что мне было очень приятно, так как она посреди вечных льдов служила мне источником тепла.

VI

Тюрьма нового образца

Никто еще никогда не примирялся с мыслью быть заключенным пожизненно. Каждый заключенный день и ночь думает лишь одну неотвязную думу: как бы ему пробить стены своей тюрьмы и вырваться на свободу. Один приступает к делу с разбитой подковой, другой с подпилком, а третий так просто-напросто с кусочком хрупкого стекла в руках.

У меня к услугам всевозможного рода орудия, но стены моей тюрьмы помассивнее других; да если я и выберусь из них, то куда же мне держать путь?

Времени для обдумывания было много. Авось, и додумаюсь до чего-нибудь дельного.

Огонь я поддерживал мясом, так что он не горел только во время моего сна.

Бэби я приучил быть мне полезной кое в чем. Она притаскивала нагруженные мясом сани, доставала лапами из груды этого необычайного топлива по куску и аккуратно подбрасывала в огонь.

После нескольких дней мне стоило только сказать ей, чтобы она привезла топлива и следила за огнем, — все исполнялось ею вполне добросовестно.

Пока она возилась с этим, сам я ходил на разведку.

Надежды мои открыть путь к выходу из пещеры на вольный воздух основывались на бесчисленном множестве ледяных сосулек, спускавшихся со сводов пещеры.

Для того, чтобы могли образоваться ледяные сосульки, лед должен таять; а для того, чтобы он таял, температура должна быть выше нуля. Теплый воздух проникает откуда-нибудь извне, чем и объясняется то явление, что в нижней пещере на четыре градуса теплее верхней, между тем как, по законам природы, должно быть наоборот.

Я решил, что теплый воздух пробирается в пещеру из-за органа.

Есть ледяные пещеры и в Венгрии. В них интересно то, что лед держится только летом, зимой же, растаивая, совершенно исчезает. Тут же лед вечен, но вместе с тем постоянно тает.

Спускающиеся сверху сосульки, разнообразнейшей длины и толщины, представляют собой поистине фантастический вид. Местами они образуют целые своды, как будто из бесчисленных острых трубочек, которым соответствует внизу одинаковое количество тонких столбиков. От медленного таяния верхнего слоя льда отростки одинаково увеличиваются как сверху, так и снизу. В конце концов они встречаются, — и вот готов ряд легких, воздушных, но тем не менее очень крепких колонн.

Я то и дело прибегал к самому тяжелому молотку, чтобы проложить себе путь посреди этой ледяной колоннады.

Наконец, случай натолкнул меня на то, чего я искал.

Лед проломился подо мной, и я свалился в углубление. К счастью, все обстоятельства, сопровождавшие мое падение, были благоприятны, а то иначе я бы расшибся в пух и прах. Во-первых, вокруг меня была обвязана веревка, прикрепленная другим концом к ледяному столбу; во-вторых, стенки провала, куда я попал, были не отвесны, а отлоги, так что я скорее скользил по ним, чем летел, да вдобавок еще на них не было никаких выступов или расщелин с острыми краями; лучше же всего было то, что я не имел при себе друммондовской лампы, которая несомненно разбилась бы. Вместо нее у меня висела на поясе лампа по системе Дэви, так как я имел в виду, что могу попасть в область взрывчатых газов. Кроме нее, я захватил два фунта магниевой проволоки, которая светит не хуже лампы Друммонда и требует меньше приспособлений.

Мягкий воздух доказывал, что я нахожусь во входе в туннель, ведущий в третью пещеру, расположенную несравненно ниже второй. При свете лампы Дэви я мог рассмотреть, что узкое отверстие усажено вверху сталактитовыми формациями.

Веревка мешала моему дальнейшему спуску, и потому я вскарабкался по ней обратно наверх.

Пока мне было достаточно знать, что существует сообщение с другой пещерой и, как я успел заметить, уже не ледяной, но обыкновенной горной.

Эта пещера может быть очень обширной и длинной, как, например, пещера Гумород-Алмазер в Зибенбюргене, которая тянется на две мили. В виду этого мне следовало запастись для обозрения ее провизией и различными орудиями.

Бэби я ничего не сообщил о своем предприятии, но она, тем не менее, так глядела на меня своими зеленоватыми глазами, точно хотела сказать: «И ты можешь покинуть меня здесь?»

Но я надеялся возвратиться к ней, потому что я оставлял под ее охраной все свое имущество и вообще — свою главную квартиру.

Я привязал обитые железными гвоздями подошвы, вооружился топором и ломом, обвязался веревочной лестницей и при входе в туннель сбросил свой меховой костюм.

Затем я начал осторожно спускаться по отлогой стенке шахты, причем держался за прикрепленную вверху веревку.

Когда спуск кончился, я очутился пред входом в коридор, упиравшийся в меловую скалу. Вдоль этого коридора тянулся молочно-белый ручей. Это был продукт таяния верхней пещеры, смешанный с мелом. Рудокопы называют это горным молоком.

Меловой поток исчезал в боковом отверстии, где почва поднималась опять отлого вверх. Я направился туда и открыл там по стенкам наслоения силурийских формаций.

В этом месте мой термометр показывал уже восемь градусов выше нуля.

Согласно указанию магнитной иглы, этот ход шел на северо-запад, по направлению к долине возле мыса Цихи.

Чем было объяснить это сильное повышение температуры? Действуют ли тут причины химические или какие другие? Ведь центральный земной огонь тут уж не может иметь влияния.

Пока я ломал себе голову над этими интересными вопросами, ход кончился.

Передо мной открылось обширное, неопределенной формы пространство, которого моя лампа не была в состоянии осветить всего, а под моими ногами зияла бездна, очевидно, очень глубокая.

Я зажег магниевую проволоку и при ее ярком сиянии заметил, что нахожусь в ограниченном со всех сторон пространстве, имевшем в продольном разрезе форму буквы Д, а в поперечном — воронкообразную. Левую черту Д образовала стена диоритовой скалы, местами выказывавшей присутствие сланца и сернистой окиси.

С другой стороны я увидал ход в новую пещеру. Полукруглая стена над этим отверстием представляла волшебный вид. Она вся состояла как будто из искусно подобранной мозаики, составленной горными духами для своего короля.

Основанием служили слои сланца, покрытого белым алебастром и зелеными малахитовыми пластинками. Там и сям сланец, однако, прерывался уже целыми громадными глыбами великолепнейшего, испещренного жилками малахита, весом в несколько сот центнеров. Одна из этих глыб на простой глазомер была в три раза больше знаменитого монолита, вывезенного из нижнетагильской малахитовой шахты и весившего шестьсот центнеров. Она одна могла бы доставить материал на целую часовню.