Химмельстранд - Линдквист Йон Айвиде. Страница 27

***

Майвор огорчилась — ее находка не произвела на остальных ожидаемого впечатления.

Она определяла свою роль в жизни просто: собирать и объединять. Не то чтобы устраивать большие праздники, нет. Простые, обыденные вещи: чтобы семья регулярно собиралась у телевизора. Или летом пригласить друзей на лодочную прогулку.

Она вовсе не ожидала, что при виде крестов все начнут ликовать или радоваться, но... а вдруг возникнет какая-то общность? Всех пометили одинаково, давайте же исходить из этого. Мы все в одной лодке.

Но нет. Начали нести ахинею про острова сокровищ, неизвестные члены уравнения... как будто никто даже не подумал, что в этих крестах заключен иной, куда более важный смысл. В сегодняшнем обществе о смыслах вообще никто не думает.

Она с неудовольствием оглядела собравшихся. Мальчуган дергает отца за рукав: «Ну скажи им, папа, скажи, мы же видели! » — но отец отмахивается от него как от назойливой мухи.

Изабелла присела на корточки. Прошептала что-то дочери и показала на мальчика.

Интриги. Интриги и пустая болтовня. В нынешние времена только этим все и заняты. Несмотря на всю свою доброжелательность, Майвор все чаще посещала неприятная мысль: люди — сплошное дерьмо.

Подошел Дональд. С момента возвращения он не произнес ни слова. Взял за руку и потянул к кемперу. Она не возражала — кожей чувствовала, как в группе нарастает глухое раздражение, а может, и агрессия.

Она не из тех, кто падок на похвалы, но хоть раз можно же было выказать одобрение. Без нее они бы и не знали, что все произошедшее — не просто так, не случайный катаклизм, а нечто странное, необъяснимое, связавшее их против воли в некую противоестественную общность. И, несмотря на кажущуюся случайность, это странное и необъяснимое беременно пока неизвестным им смыслом.

Никто даже бровью не повел.

Ну и ладно. Пусть пребывают в неведении.

Майвор прошла за мужем в вагончик и с удивлением увидела, как он запирает дверь на оба замка.

— Садись.

Приказной тон. Майвор безропотно уселась на диван и с удивлением наблюдала, как он опускает жалюзи, предварительно проверив, хорошо ли закрыты окна.

— Что ты делаешь, Дональд?

С опущенными жалюзи в вагончике стало сумрачно. Почти темно. Майвор видела только абрис собственного мужа — тот стоял, подбоченившись, и вертел головой. Убедившись, что все закрыто, кивнул сам себе и тоже сел на диван, только с другого конца.

— Значит, вот какая история... — медленно произнес он и поднял палец.

Майвор откинулась на спинку и приготовилась слушать лекцию. Интонация и указательный палец — верные признаки. Она помнит этот палец буквально со дня их знакомства. Когда бывший премьер-министр Йоран Перссон делал этот жест, у нее неизменно возникала одна и та же мысль: «Несчастный мальчуган, ему дали слишком много власти».

— Значит, вот какая история... — медленно повторил Дональд и неожиданно выпалил: — Что я понял, так это то, что это сон. Мне снится кошмарный сон. Мне и раньше он снился, но чтобы так ясно... Сон или не сон — один хрен, важно проснуться. Так что сидим здесь, носа не высовываем и ждем, пока не кончится вся эта тягомотина.

Майвор заметила, что глаза у Дональда неестественно широко открыты, будто он и в самом деле изо всех сил старается проснуться.

— А я? — осторожно спросила она.

— Что — ты?

— Ты хочешь сказать, что и мне снится тот же самый сон?

— Тебя здесь нет, — хмыкнул Дональд. — Ты существуешь только в моем воображении. И во сне мне кажется, что и тебе снится тот же сон, раз ты об этом говоришь. Сижу здесь и говорю сам с собой, а во сне эти слова произносишь ты. Бывает, наверное, и так.

Дональд скрестил руки на груди, откинул голову и посмотрел на потолок.

Майвор покрутила обтянутую кожей пуговицу на диване — что может быть конкретнее, чем эта пуговица?

— Но, знаешь... я ведь тоже думаю. Вот смотри: тебя не было, а я слушала музыку. Как бы я могла...

— Кончай. Но... что я не могу понять, так это почему ты и во сне... я мог бы, к примеру, сидеть на диване с Элизабет Тейлор, так нет же! Та же самая Майвор, та же физиономия и те же глупые рассуждения.

— А тебе часто снится Элизабет Тейлор?

— Нет... я же сказал — к примеру. А теперь помолчи. Сон мой, а не твой, а в моем сне ты должна молчать.

Майвор не может понять, откуда взялась эта дурацкая мысль. На него не похоже — он не увлекается завиральными идеями. Но хоть он и витает черт-те где, она чувствует себя глубоко униженной. Он даже не хочет признать, что она существует! Мысль начала работать на предельных оборотах — как же вывести Дональда из этого дикого заблуждения?

— Дональд, послушай... — Дональд сжал кулаки и демонстративно вжался в диван, но на Майвор эти приемчики не действуют. — Пока тебя не было, я слушала «Теперь, черт ее подери, это похоже на любовь». Я записала в блокнот. Как я могла знать, что...

— Все, что ты сейчас говоришь, входит в сон. Во сне люди несут любую чушь, и никто ничему не удивляется.

Майвор близка к отчаянию... Легче говорить со стенкой.

Она похлопала себя по бедрам и встала.

— Вот как... ты же можешь спросить других. Наверняка у кого-то был включен приемник, они тоже слышали, и пусть скажут...

Она пошла к двери.

— Ты и во сне не умнее, чем наяву. Какая разница, что они скажут, если и они мне снятся? И оставь в покое дверь, я ее запер.

Майвор нажала ручку — куда там! Дональд запер и верхний замок, а чтобы открыть верхний замок...

— Дай мне ключ, Дональд.

— Никс. Хватит бегать туда-сюда. Сядь и заткнись. Никуда не надо двигаться, пока не пройдет это наваждение.

Он хмыкнул, встряхнул головой и неожиданно замычал «Теперь это похоже на любовь».

Майвор встала перед ним и уперла руки в бока.

— Дональд... что ты там видел?

Впервые за все время разговора у Дональда изменилось выражение лица, словно он очнулся. Он отвел глаза.

— Ничего. Ничего я не видел. Заткнись и сядь рядом. Я в жизни тебя пальцем не тронул. Наяву, я хочу сказать. А во сне все может быть по-другому.

И неожиданно рявкнул:

— Сядь и помалкивай!

Майвор покорно села в свой угол дивана и положила руки на бедра. В кемпере стало душно — все закрыто, ни малейшего ветерка. Долго смотрела на мужа: наморщил лоб, губы шевелятся, точно он пытается решить в уме трудную задачу.

Она, конечно, не уверена, но ей кажется, она догадывается, в чем дело.

Его отец.

И если ее догадка верна, он может долго так сидеть. Очень долго.

***

В душе у Эмиля сплошные противоречия. Ему хочется поиграть с Молли, и в то же время — совершенно не хочется. Его тянет к ней, и в то же время он ее побаивается. Его измотала эта внутренняя борьба, и охотнее всего он бы лег спать.

И когда он увидел, что Молли направляется к нему, он никак не может решить, что делать: идти к ней навстречу или удрать. Мама пытается пальцем стереть крест на кемпере, от нее не спрячешься.

— Пошли, — сказала Молли.

— Не хочу.

— Пошли. Иначе все расскажу.

Эмиль оглянулся — где же папа? Папы не видно. Пожал плечами — постарался, чтобы вышло как можно более независимо, и пошел за Молли. Она залезла под свой кемпер и поманила его рукой.

Дети улеглись животом на траву между колесами. Над головами тяжелые шаги — папа Молли меряет шагами кемпер.

— Если ты расскажешь, я тоже расскажу.

— Ты, что ли, ничего не понимаешь?

— А что я должен понимать?

— Как и что.

— И как? И что? Что значит — как и что?

— Вот видишь... ты не понимаешь. Тебе же будет плохо. И твоим маме и папе тоже будет плохо, если ты расскажешь. Теперь понял?

— Не-а.

— Не понял — не надо. Хватит и того, что ты теперь знаешь. Всем будет плохо. А что ты там видел?

— Когда?