Химмельстранд - Линдквист Йон Айвиде. Страница 29

Стефан задумался, провел по краю чашки пальцем.

— Первое, что я спросил, — а велосипед? Велосипед потом выудили...

Он замолчал. Карина задумалась. Стефан вообще был очень немногословен, и не только, когда рассказывал о своем детстве, — она ни разу не слышала , чтобы он так долго говорил. Он выглядел очень уставшим — дало знать непривычное напряжение.

— Слушай, Стефан... Это потрясающая история... но почему ты решил рассказать ее именно сейчас?

— Да почему... вот почему. В ту ночь я спал в постели с родителями. Спал... нет, не спал. Как только я закрывал глаза, тут же рядом с кроватью появлялся Белый и манил меня рукой. Это продолжалось довольно долго. Много ночей, прежде чем я решился вернуться в мою спальню. И каждый раз мне было неимоверно страшно.

Стефан поморгал, прислонился спиной к стене и посмотрел Карине в глаза.

— Я видел его. Там, в поле.

Теперь она поняла. Она смутно помнила соседского мальчишку, с которым играла в детстве. Ленивый, но изобретательный тип, играть с ним было весело, но потом он почему-то изменился. Вечно испуганный, дерганый — с ним стало неинтересно.

— Пробую понять... — тихо сказала она. — Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что мы все... умерли? Что мы мертвы?

— Я ровным счетом ничего не имею в виду. Рассказываю, что я видел. И я не хочу, чтобы этот... это существо приближалось к Эмилю.

— А он тоже видел?

— Да. И это хуже всего.

***

Свобода.

Петер внимательно изучил вымеренную им площадку для лапты. Биты, теннисные мячи, штрафные платы, конуса. Почему ему пришло в голову, что хорошо бы поиграть в лапту? Ясно почему — желание что-то сделать, поднять дух, чтобы люди почувствовали себя получше. Пободрее и повеселее. Петер Сундберг, гид человечества по райским кущам хорошего самочувствия.

Свобода.

Опять мерещится тот момент — пенальти в матче с Болгарией. В сотый раз посмотрел на пустой горизонт — похожее ощущение. Ощущение бесконечного вдоха, бесконечной свободы — он испытал его еще до того, как дурак вратарь ринулся в противоположный угол. До того, как он стал героем матча.

Свобода.

Здесь Бога нет. Это точно. Он вроде бы должен испугаться — но не испугался. Наоборот. Бог, который в отместку направил стрелу в сердце несчастного крольчонка, Бог, который позволил отцу разгромить их кемпер? И они тоже вряд ли бы уцелели, если бы дядя Йоель не вызвал полицию... тот ли это Бог, который должен утешать и защищать слабых? Нет. Этот Бог — не более чем некое Всевидящее Око, он заставляет Петера совершать поступки и смотрит, чем все кончится. А теперь этого Всевидящего Ока нет. Никто за ним, Петером, не наблюдает.

Свобода.

Он может делать все, что захочет. Поле бесконечно. И что предпринять?

А вот что: расставить пластмассовые конусы, очертить игровую площадку и бегать, набирая очки. Собственно, это и есть его жизнь в миниатюре.

Петер взял в руки биту, размахнулся и точным, выверенным ударом послал мяч в поле. Проследил траекторию полета, увидел, как мяч опустился на траву, пару раз подпрыгнул и замер.

И какая разница, куда он пошлет этот мяч? На все четыре стороны — пустота, одинаковое зеленое поле. Это нелегко осознать, но надо попытаться.

***

Карина пошла за Эмилем — и приняла решение. Она не может пассивно сидеть и ждать, что как-то все образуется. Это не похоже на нее. Она должна сама узнать, что творится там, за горизонтом. Короче — взять машину и сесть за руль.

Она присела на корточки у кемпера. Дети лежат рядышком и шепчутся. Выглядит очень трогательно. Эмиль повернулся к ней — в глазах слезы, а на лбу нарисован черный крест.

Оказывается, не так уж трогательно — она чуть не потеряла сознание.

У Карины уже успела сформироваться своя теория насчет этих крестов. Их вычеркнули. Что означает крест? Очень просто: объект, помеченный крестом, следует убрать. Изъять из жизни.

Боже мой... она овладела собой и сказала, насколько могла, спокойно:

— Эмиль, пора поесть... не знаю, как назвать — завтрак. Или ланч.

Эмиль посмотрел на Молли, будто спрашивал разрешения. Та благосклонно кивнула, и этот кивок утвердил Карину в решении. Молли — неподходящая компания для Эмиля.

Эмиль выбрался из-под кемпера.

— Ты тоже вылезай, Молли.

Эмиль потянул ее за руку.

— Пошли, мама.

— Подожди, малыш. Молли! Ты можешь вылезти?

— А зачем?

— Затем, что я хочу с тобой поговорить.

Молли опустила лицо в траву и потянула носом.

— А мне и здесь нравится. Здесь очень хорошо. Можно цветы нюхать.

Карина с трудом натянула на лицо улыбку.

— Как бык Фердинанд... Это забавно, Молли, но я прошу тебя вылезти.

Эмиль опять потянул Карину за руку. На этот раз довольно сильно.

— Мама, ну зачем ты? Пошли...

Карина вырвала руку. Эмиль опустил голову и побрел к своему вагончику. Молли посмотрела вслед и спокойно спросила.

— А это срочно?

— Да. Довольно срочно.

— Почему?

— Потому что мне надо приготовить еду, а я не могу. Не могу, потому что не работает плита. Я прошу тебя вернуть мне газовый шланг.

— А что это такое — газовый шланг?

— Ты прекрасно знаешь, что такое газовый шланг, потому что ты его взяла.

Молли нахмурилась и замолчала.

— Ты будешь толстой, если будешь есть еду, — наконец сказала она.

— Что? Что ты несешь?

— Ты растолстеешь и не сможешь летать.

— Я и не хочу летать.

Молли зевнула и посмотрела Карине прямо в глаза долгим, немигающим взглядом.

— Ясное дело, хочешь. Прямо на солнце.

Повернулась и уползла на другую сторону кемпера . Чтобы увидеть ее, пришлось бы лечь на траву.

Карина так и продолжала сидеть на корточках со странным чувством — будто сердце ковырнули маленьким грязным ногтем.

***

Стефан изо всех сил грохнул кулаком по металлической мойке. Электрический разряд прошил руку от мизинца до локтя. И что? Если бы он и вправду был мертв, вряд ли почувствовал такую боль.

Он выпрямился. Какого черта... никакой я не мертвый. Абсурдная мысль. И даже если я мертв, если мертвы все остальные — чем их состояние отличается от жизни? А если человек жив... или, по крайней мере, уверен, что жив, — он может что-то предпринять.

Он вышел из кемпера и взял из машины бинокль. Опустил лесенку и поднялся на крышу вагончика. Лесенку надо бы поменять — в лицо сыплются хлопья ржавчины. Но пока держит.

Осмотрел окрестности — и засмеялся. Нервным, чуть ли не истерическим смехом, потому что ему стало очень не по себе — настолько странен был открывшийся ему вид. Их маленький лагерь на фоне бесконечной зеленой равнины наверняка казался нелепой аномалией, горстью кубиков, случайно свалившихся с неба.

Карина сидит на корточках рядом с кемпером Петера и Изабеллы. Молочные фермеры тоже почему-то сидят на корточках. Чем-то заняты. Изабелла ходит по лагерю, обхватив плечи, точно ей зябко. А Петер отошел метров на тридцать и стоит неподвижно .

Он поднял к глазам бинокль. Эмиль, оказывается, тянет изо всех сил Карину за руку, словно старается оттащить ее от этого опасного места. А у Петера в руках нечто вроде биты для лапты.

Несколько секунд Стефан пытался связать воедино эти фрагменты, создать некую разумную партитуру жизни. Ничего из этого не вышло, и он занялся тем, ради чего и забрался на крышу, — начал методично обследовать горизонт.

Что-то привлекло его внимание, но он тут же сообразил, что это всего-навсего одна из вешек, оставленных им же самим. Повернулся на сто восемьдесят градусов и увидел пару вешек, воткнутых фермерами.

И больше ничего.

Он опустил бинокль и вновь почувствовал головокружение . Мир в нашем представлении разделен на фрагменты. Континенты, страны, озера, леса и горы. Города и коллективы. И люди стараются обживать эти фрагменты. Как бы тяжко ни было, но цель в жизни есть, она более или менее ясна, и цель эта так или иначе связана с тем, что нас окружает. Прибрежные жители строят лодки и ловят рыбу, жители тайги охотятся на соболя, в пустыне пасут верблюдов. И так далее.