Химмельстранд - Линдквист Йон Айвиде. Страница 31

Хорошо, что сказал. Ради собственного самочувствия. Сказал — и сказал. На душе легче.

Внезапно он увидел странную картину — Стефан поставил на крышу кемпера складной стульчик, влез на него и поднял вверх руку с мобильным телефоном.

Поле бесконечно.

Эти два слова крутятся в голове как заклинание. Мало того. Ему кажется, что в них заключен какой-то смысл, который ему пока не удается постичь.

Леннарт и Улоф сидят на земле перед своим вагончиком. Вид у них такой простецкий, такой уютный, что у Петера внутри словно растаял ледяной ком. Он улыбнулся и пошел к ним.

***

Складной стульчик шаток, даже когда на нем сидишь. Стефан удерживает его обеими руками, осторожно балансируя, встает ногами на тонкую металлическую рамку сиденья и чувствует себя начинающим канатоходцем, обреченным на бесчисленные падения. На брезент он даже ступить не решается.

Стул никуда не годится. Сорок девять крон в «Русте». Оскупился. Сам виноват.

В конце концов ему все же удалось кое-≥как выюпрямиться и встать в полный рост.

Результаты таковы: если держать телефон їюна уровне живота, символ сети иногда появляется, но чаще исчезает, на уровне головы исчезает реже, а появляется чаще. А если поднять руку над головой, столбик стабилен.

Нажимает кнопку — непрерывный зуммер.

И что? Что дальше?

Единственное, что он считает важным, — позвонить родителям, сказать, что у них все в порядке. Да, мама, все в порядке, но вернуться завтра, как собирались, вряд ли удастся.

Не заставлять родителей волноваться — уже несомненное достижение.

А что дальше? Кому и куда он должен звонить?

Первым делом на оптовый склад. Поддоны с се ледкой в банках больше не нужны. Праздники прошли, их никто не покупает.

Стул скрипнул и покосился. Стефан чуть не свалился, но успел спрыгнуть. Металлическая крыша вагончика отозвалась глухим стоном. Он уставился на маленький цветной дисплей.

Кому звонить?

Он облизал пересохшие губы. Допустим, мне удастся дозвониться родителям, они ответят... что это означает?

А вот что: мы не окончательно потеряны. Да, мы находимся в странном месте, но из этого странного места можно вступить в контакт с остальным миром, а раз с остальным миром можно вступить в контакт, значит, он все еще существует.

Огромная разница, если вдуматься.

Уже собрался набрать номер, и вдруг ему стало страшно. Не слишком ли большие надежды он возлагает на этот звонок? Несколько раз переложил трубку из одной руки в другую, как горячую картошку. Пусть сначала остынет. Но... заряд подходит к концу. Если сидеть и размышлять, надо выключить телефон.

Решайся.

Чего бояться? Либо ответят, либо нет. Если не ответят, можно позвонить 112... или куда угодно — лишь бы проверить, существует ли возможность вступить в контакт с кем-то по ту сторону. Фрёкен Ур11, к примеру.

Но есть и еще одна вероятность... может, именно из-за этого он не решается позвонить. А вдруг ответит кто-то другой? Не машина, как Фрёкен Ур, но и не человек. Тот, Белый... тот, кто ищет с ним контакт еще с тех пор. После давней встречи на дне Плотвяного озера.

Стефан поднял бинокль и внимательно обследовал направление, куда они ездили с Эмилем.

Пусто.

Что, собственно, его так напугало? Белая фигура на очень большом расстоянии. Почему он так уверен, что это тот же самый, кто манил его к себе, когда ему было шесть лет? Совершенно не обязательно. Но как тогда объяснить сжавшие грудь ледяные клещи, когда он навел бинокль на резкость?

Стефан сел на шаткий стульчик, сжал голову запястьями и попытался вспомнить. Велосипед, мостки, черная, внезапно вспыхнувшая солнечным огнем вода. Лед в груди, внезапно открывшееся поле, белая фигура, гостеприимно машущая рукой — сюда, сюда...

Вдумался в прояснившуюся картину, услужливо подкинутую детской памятью.

Нет, звонить не опасно. Он теперь ясно помнит — у Белого не было рта. Так что вряд ли тот сможет что-то ему сказать, даже если возьмет трубку. Только глаза, это он помнил точно. Рта не было. Огромные, черные, пустые глаза.

Надо решаться. Стефан поставил стул поустойчивее, влез на сиденье, опять поискал баланс. Теперь лучше.

Набрал номер родителей и поднял телефон над головой.

Сигнал. Не занято. Второй. Третий.

Пожалуйста, ну, пожалуйста...

Стефан представил себе старинный кнопочный телефон на подоконнике в кухне. Как он отвечает дребезжащим механическим звонком на каждый сигнал в его мобильнике. Мать откладывает вязанье и встает с дивана в гостиной. Отец... отец вряд ли подойдет. Отец очень плох.

Сразу после четвертого сигнала он услышал знакомый голос:

— Алло, Ингегерд слушает.

Стул покачнулся, Стефан еле удержался на ногаx. Что сказать матери? Ему очень захотелось прижать трубку к уху, вместо того чтобы держать ее над головой, но он не решился — слишком ненадежное покрытие.

— Алло, мама... это я, Стефан.

— Стефан? — голос матери еле слышен на расстоянии . — Где ты?

Он отвел глаза от трубки, посмотрел на небо и сморгнул нежданную слезу. Где он? Стефан дорого бы дал, чтобы суметь ответить на этот простой вопрос.

— Я... я очень далеко, мама. Но с нами все в порядке.

Столбик на дисплее исчез, появился, опять исчез, и Стефан различил только слово «... хуже...» и еще, совсем невнятно, —«... ехать...»

— Что ты сказала, мама?

Он поднял трубку как можно выше, чуть не встал на цыпочки. Сигнал появился и больше не исчезал, но теперь он должен был сильно напрягаться, чтобы расслышать слова.

— Прости, мама... еще раз — что ты сказала? — и, чуть-чуть опустив трубку, различил слова:

— Отцу намного хуже. Тебе надо немедленно приехать.

Раздался треск. Не выдержала заклепка: стул развалился, и Стефан рухнул на бок, ударившись плечом — слава богу, не сильно. Тонкий прокат спружинил. Стефан вскочил на ноги, но поздно — связь прервалась.

... тебе надо немедленно приехать...

Он сел. Подтянул колени к груди и тихо прошен тал:

— О, черт, черт, черт...

***

Петер удивился: Леннарт и Улоф выкопали три ямки рядом с кемпером и теперь пересаживают какое-то растение из горшка.

— Привет, ребята, — сказал Петер. — Собрались сад заложить?

— Не то чтобы сад... нет, не сад, а вот что: хотим проверить, как тут земля работает, — сказал Улоф.

— У нас есть кое-какие подозрения, — добавил Леннарт.

Петер присел на корточки. Рядом с ямками лежала садовая лопатка, почти пустой мешок земли для цветов, полведра с водой, сморщенный и проросший клубень картошки и пакет семян укропа.

— Берешь то, что имеешь, как говаривала Кайса Варг12.

Леннарт налил в ямку воды, поставил кустик герани из горшка и заполнил ямку цветочной землей. После чего оба похлопали ладонями землю вокруг цветка и плеснули еще немного воды.

Петер следил за их действиями как завороженный. Даже позволил себе забыть, что поле бесконечно. В этой неторопливой, привычной и слаженной работе было что-то успокаивающее. Как будто мир вокруг совершенно нормален. Люди делают привычную работу, ту, что делали вчера, делают сегодня и будут делать завтра.

Когда дело дошло до проросшей картофелины, Петер все же не удержался и спросил:

— А какие у вас подозрения?

Леннарт непонимающе посмотрел на Петера — очевидно, забыл свою многозначительную фразу: У нас есть кое-какие подозрения. Потом глаза его прояснились — вспомнил.

— А-а-а... ты про это. Подозрения вот какие: нам кажется, с этой землей не все в порядке. Вроде бы хорошая земля, плодородная — а ничего, кроме травы, не растет.

Подумал и добавил:

— Почему-то.

— А почему?

Леннарт пожал плечами.

— Кто ее знает... может, отравлена...

— Или вообще не земля. То есть земля-то земля, но не такая, которую мы знаем, — вступил в разговор Улоф.