Химмельстранд - Линдквист Йон Айвиде. Страница 50

В общем-то вреда от них не было — какие-то мази, декокты, травки, но Леннарт запомнил одну из целительниц — она появилась, когда ему было тринадцать. Звали ее Лиллемур.

Она была не похожа на других.

В отличие от других она даже не пыталась внушить Леннарту и отцу веру в свои методы. Даже объяснять не хотела. Но требования предъявила: у нее должен быть полный доступ к больной, и никто не должен ей мешать. Три раза в неделю по два часа дверь в спальню матери должна быть закрыта. А еще лучше, если домочадцы куда-нибудь уйдут.

Отец с отвращением поглядывал на ее кроваво-алый тюрбан, но молчал. Единственная причина, что он не выкинул Лиллемур из дома, — ее лечение впервые за несколько лет давало какие-то результаты. Мать чаще поднималась с постели, в глазах появилась ясность, которую они не видели с того самого дня, когда случилось несчастье. Отец был так рад улучшению, что Леннарт не смел даже заикнуться, что во вновь обретенной ясности маминого рассудка ему чудилось что-то пугающее.

На седьмой или восьмой неделе лечения его опасения начали оправдываться. Мама все чаще ссылалась на давно умерших родственников («я вчера говорила с Гудрун»), а главное, несмотря на изоляцию, она удивительным образом была в курсе всего, что происходит в селе. К тому же стала говорить о себе в третьем лице: «Черстин должна отдохнуть немного». «Эта штука очень понравилась Черстин».

Как-то раз Леннарт вернулся из школы. Лиллемур в этот день не должна была приходить, и он решил заглянуть к матери. Открыл дверь — и поразился: там сидела Лиллемур. Шторы были задернуты, на маминой ночной тумбочке горела большая восковая свеча. Леннарт инстинктивно сделал шаг назад — что-то в маминой комнате было не так.

Как раз недавно на уроке рисования они проходили законы перспективы, но, если бы он решил описать комнату матери в этот момент, эти знания оказались бы бесполезными. В комнате не было ни одного прямого угла, и еще странней: предметы, которые должны быть далеко, были совсем близко, и наоборот. Он мог сосчитать ножки мухи, сидевшей на шарике кровати в дальнем углу, а рукоятка двери, которую он только что открыл, казалась очень далекой.

Леннарт зажмурился. Когда он вновь открыл глаза, комната выглядела как обычно. Лиллемур встала и отдернула штору.

— Мама?

Мать повернула к нему голову, но на Леннарта даже не глянула. Глаза ее были устремлены в какую-то точку далеко у него за спиной и казались незрячими.

— Мы же договаривались: мне мешать не будут. — Лиллемур шагнула к Леннарту.

Он проглотил слюну.

— Сегодня же не ваш день.

Лиллемур склонила голову набок и улыбнулась, показав ряд ослепительно белых зубов.

— У меня окно в расписании.

— Да? Вообще-то мне нужна помощь с уроками...

Лиллемур внимательно на него посмотрела, и Леннарт отвел глаза. Он соврал. Никаких домашних заданий у него не было, а если бы даже и были, он всегда справлялся сам.

— Нет-нет... помощь не нужна. С уроками, я имею в виду. Тебе нужна помощь, чтобы признаться, куда ты дел ключ от чулана с инвентарем...

У Леннарта возникло чувство, что в животе начался снегопад — холодные, мелко вздрагивающие снежинки. Неделю назад он и в самом деле нашел забытый вахтером ключ. Замечательная находка! Они с ребятами открывали чулан, брали клюшки для банди, играли сколько влезет, а потом клали на место. Не особо тяжкое преступление, а вот украденный ключ надо было бы сразу отдать вахтеру.

Лиллемур заметила его растерянность.

— Так что выйди отсюда и закрой за собой дверь. Для тебя же лучше.

Вот оно!

Для тебя же лучше.

В тот же вечер Леннарту потребовалось немало усилий, чтобы собраться с мужеством и все рассказать отцу. Не совсем все — он умолчал о странном нарушении перспективы в маминой комнате. Не то чтобы умолчал — посчитал, что, скорее всего, ему показалось, так что нечего и рассказывать. Но история с ключом и в самом деле камнем лежала на совести, и полученную от отца здоровенную оплеуху он посчитал своего рода искуплением. Встал с пола с отпечатком отцовской руки на щеке и с гудящей головой. А отец спросил — тихо и спокойно, как будто ничего не произошло:

— Так и сказала? Для тебя же лучше? Значит, она тебе угрожала?

— Да, — сказал Леннарт. У него все еще голова шла кругом. — И папа... этот ключ... Она не могла про него знать. Так же как мама... откуда она могла знать, что Карин Эстлунд заблудилась?

— Помолчи, — оборвал отец.

Опустил голову и посидел пару минут, потирая виски.

— Да-да, — сказал он наконец. — Печально в некотором смысле.

Когда Лиллемур пришла в очередной раз, отец дал ей от ворот поворот.

— Вас здесь больше не ждут, — сказал он.

Она посмотрела на Леннарта долгим взглядом. И он понял этот взгляд.

Тебе остается надеяться, что наши пути никогда не пересекутся.

Резко повернулась, села в серебристый «Фольксваген-жук» и исчезла из их жизни.

Леннарт никак не мог сообразить, что же именно в Молли кажется ему таким странным. Не мог сообразить, пока она не произнесла эти слова — для тебя же лучше. А теперь сообразил: она напомнила ему Лиллемур. Взгляд, улыбка, спокойствие и что-то еще, чему он не мог подобрать название. Кривизна. Вокруг нее иногда возникает странное искажение пространства, как в неверно наведенном на фокус объективе. Как в маминой комнате сорок лет назад.

Он вскочил и поспешил к выходу — ему вдруг стало страшно оставлять Улофа наедине с Молли.

Покрутил головой, укоряя себя за глупость. Все это было давным-давно, но...

Для тебя же лучше.

И опять как тогда — странное ощущение, будто в животе идет снег. Медленные ледяные хлопья. Его начала бить дрожь, но, наверное, зря психовал — Молли и Улоф мирно стояли рядышком около их экспериментального участка.

— Леннарт, иди скорее! Глазам не поверишь! Молли опустилась на колени. Глаза ее сияли.

— Какой красивый цветок! — она потрогала пальцем резные темно-зеленые листья герани.

Леннарт и в самом деле не поверил своим глазам. Герань заметно выросла. Как это может быть — они же только что пересадили ее в эту странную землю. Курам на смех. Он посмотрел на другие растения. Если бы рядом был стул, он плюхнулся бы на стул, боясь потерять равновесие, но стула не было. Он сцепил руки на шее и стоял, покачиваясь из стороны в сторону.

Первые бледно-зеленые ростки картофеля уже выглянули на свет. Рядом — полупрозрачные стрелки укропа. Процесс, в нормальных условиях занимающий дней десять, занял чуть больше часа.

— Какого черта... — прошептал он.

— Фу, фу, — Молли подняла пальчик. — Нельзя ругаться при детях.

Все это настолько противоречит здравому смыслу... Настолько нелепо, что Леннарт ухватился за соломинку. Прищурившись, посмотрел на Улофа.

— Признавайся — это ты устроил? Решил пошутить?

Улоф сцепил руки чуть не в молитвенном жесте.

— Леннарт! Господь с тобой. Но... невероятно.

Леннарт покачал головой. Подходящее слово — невероятно. Он видел такое только в научно-популярных фильмах. Они ставят камеру и делают снимки два раза в сутки, а потом прокручивают с нормальной скоростью. Цветы на глазах проделывают весь цикл от крошечных ростков до распускающихся бутонов. И если уж даже при просмотре этих фильмов у него возникало неприятное чувство, то здесь в сто раз хуже. Потому что это на самом деле.

Он посмотрел на пустой горизонт и махнул рукой со злостью, направленной не только на сверхбодрые растения, — на все происходящее.

— Идиотизм... Тут же должны быть... джунгли, если... — он показал на герань и картошку. — Если... ну, в общем, сам видишь.

— Да... — согласился Улоф. — Ничего не скажешь — странно. Страннее не бывает.

— Странно — не то слово! Гнусно и ненатурально! — неожиданно рявкнул Леннарт так, что Молли вскочила на ноги.

— Тихо, Леннарт, — Улоф положил ему руку на плечо. — Девчушку перепугаешь.