Ксенофоб - Шенгальц Игорь Александрович. Страница 21

Задавая этот вопрос, я уже не сомневался в ответе Грэга. То, что именно он и похитил реликвию, было вне всяческих сомнений. Слишком уж тесно переплелись события.

— Да, Кира, это я ее украл. — Грэг впервые за время разговора поднял на меня глаза. В его взгляде не было ни страха, ни раскаяния — одна боль.

— Но зачем? Кто тебя попросил? Или заставил? Куда ты ее спрятал?

— Нет, Кира. Меня никто не заставлял. Так было надо. Она находится...

Он замолчал на полуслове. Я недоуменно пожал плечами. Цецилия, вновь проверившая пульс, взволнованно вскрикнула:

— Двести пять!

Грэга затрясло, глаза его вновь закатились, лицо посинело, Циля едва успела сунуть деревяшку ему в рот.

Блюмберг уже вводил в вену репортеру содержимое второго шприца.

— Потерпи, сейчас станет лучше!..

Но репортер не выдержал. Внезапно его тело напряглось в последний раз и обмякло, глаза закрылись, он судорожно вздохнул пару раз и затих.

— Сердцебиение отсутствует, пульс пропал! — Циля скорбно склонила голову. — Пациент мертв!.. Фиксирую время смерти.

— У меня так просто не умирают! — взревел доктор Блюмберг. — Быстро неси запускатель!

— Но он же не проверен! — всплеснула руками Циля.

— Неси, я сказал! — заорал Блюмберг. — Живо!

Циля бегом рванула к одному из шкафов и вытащила оттуда пугающего вида металлическую конструкцию со странными полудугами наверху, торчащими во все стороны проводами и несоразмерно огромной рукоятью.

— Что это? — Я застыл столбом рядом с Грэгом, не в силах поверить в случившееся. Как мне теперь смотреть в глаза его жене?

— Запускатель. Мое собственное изобретение! Сейчас и проверим, работает ли эта штукенция!

Блюмберг ловко приладил провода к груди Грэга.

— Эта коробка вырабатывает переменный ток, который проходит по проводам и запускает сердце пациента. Поэтому — запускатель. Я пока только на хомяках пробовал, срабатывало с каждым десятым! Остальные девять сгорали!..

Игнат Михаэлевич споро начал крутить рукоять, между полудугами прибора сверкнули искры.

— Импульс пошел!

Резко запахло паленым, тело Грэга вздрогнуло, но тут же вновь упало на стол.

— Еще импульс!..

Я безучастно наблюдал за происходящим. Мой друг мертв, и я один в этом виноват. Его уже не воскресить — никакие доморощенные запускатели тут не помогут. Если бы это была технология чужаков, я бы еще мог поверить в чудо, но кустарный механизм доктора Блюмберга не давал репортеру ни малейшего шанса.

— Импульс! Циля, проверь пульс!

— Отсутствует...

— Еще импульс!

Теперь на моей совести до конца жизни останется вопрос: стоил ли наш последний разговор с Грэгом его жизни? Стоит ли вся чертова дипломатия жизни одного хорошего человека?..

Нет, право слово, проще застрелиться.

— Импульс! Пульс?

— Появился. Редкий.

— Массаж сердца. Руки прочь! Пошел импульс. Пульс?

— Средний. Стабильный.

— Убрать провода. От пациента не отходить. — Блюмберг, широко улыбаясь, вытер пот со лба. — Ваш друг оказался куда крепче моих хомяков.

До меня только сейчас дошло.

— Он что, живой?

— Вполне себе. И, надеюсь, будет здоров. Я возьму это на себя. Повторять опыт нельзя, так что в следующий раз вопросы сможете задавать после выздоровления пациента. Иначе помрет... Оставите его тут на несколько дней. Берусь поднять его на ноги. Заодно и от психического расстройства излечу. Своими методами...

XII

СТАРЫЙ ДОМ

Не могу сказать, что мы едва не угробили Грэга совсем напрасно. Кое-что он все же успел сказать, а именно — назвал имя Симбирского. Не зря ушлый деловой, сумевший за короткий срок стать одним из бонз криминального Фридрихсграда, влез в эту историю. Наверняка он знал гораздо больше, чем хотел показать, и стоило уже поговорить с ним на эту тему. Это его люди помогли Белле связаться со мной, они же привезли Валера на встречу и успокоили буйных граждан в кабаке.

Степан Симбирский... интереснейшая личность. Человек, поднявшийся из низов без каких-либо связей или знакомств. Сделавший сам себя, если можно так выразиться. Я был наслышан о лихих делах, проворачиваемых Степаном, и не мог не восхититься дерзновенностью его мысли, нахальством и расчетливым умом комбинатора, просчитывающего свои ходы вперед.

Оставив Грэга на попечении доктора Блюмберга, я вернулся в отель, умылся и вновь переоделся. Хорошо, что мне как раз доставили обещанные костюмы и второе пальто — после взрыва на проверочном пункте мой внешний вид оставлял желать лучшего, а вещи пришли в негодность.

После этого я выписал чек на изрядную сумму и попросил консьержа отправить посыльного в банк его обналичить. Через час посыльный вернулся, выложил передо мной на стол две тысячи марок мелкими и средними ассигнациями — все как я просил — и получил на чай целую десятку.

Марок пятьсот я сунул в карман, остальные оставил в сейфе отеля, в портфеле. Пусть находятся под надежной охраной, денег мне может понадобиться очень много...

Перед тем как начать реализовывать зародившиеся в моей голове планы, я решил посетить родной дом. Давненько я там не бывал, с тех самых пор, как заколотил досками выбитые окна и двери и отблагодарил местного городового небольшой суммой, дабы он приглядывал за домом, не позволяя селиться в нем бездомным.

Честно говоря, я ожидал увидеть худшее — разруху и запустение. Все же прошел целый год, а я и палец о палец не ударил, чтобы привести дом в человеческий вид. Но действительность оказалась ко мне благосклонна. Дом был цел и даже не разграблен — городовой честно отработал вознаграждение.

Сейчас же здесь кипела активная жизнь — Белла не обманула и не забыла о своем обещании. Десяток рабочих перестилали крышу, еще несколько вставляли окна, обновляли фасад здания и замазывали выбоины и дыры от пуль — когда-то мои враги знатно постарались, расстреляв дом из «томми-ганов».

Мой знакомый городовой — все время забываю его фамилию — околачивался рядом с домом, с интересом наблюдая за деятельностью рабочих. Дородный, широкий в плечах, одетый в зимнюю форменную шинель темно-серого сукна, он каланчой торчал рядом с телегой, на которой работяги привезли инструменты и необходимые для строительства материалы. Городовой являл собой наглядную агитацию успешной полицейской службы и полностью соответствовал предписанию начальства: «Нижние чины городской полиции и городовые должны комплектоваться из отслуживших срочную и сверхсрочную службу солдат и унтер-офицеров возрастом не младше двадцати пяти, но не старше тридцати пяти лет, приятной внешности, ростом не ниже ста семидесяти двух сантиметров, с мощной фигурой, хорошим здоровьем, острым зрением (в том числе отсутствием дальтонизма), без дефектов речи». Особым указом всем полицейским было предписано носить усы.

Заметив меня, городовой поспешил подойти и поздороваться, лихо подкручивая отращенные по указу усы.

— Господин Бреннер, вы ли это? Давненько не появлялись в наших краях. Все дела?..

— Совершенно верно, дела, — кивнул я, вспоминая, как бездарно проводил последние месяцы. — Эти дела такие... знаете ли. Весьма важные!

— Понимаю, понимаю, — покивал в ответ и городовой, а я все пытался вспомнить его фамилию. Смешная такая, из животного мира... Барсуков? Лисичкин?

— Смотрю, вам выдали новые бляхи? — без особого любопытства поинтересовался я, заметив сверкающий значок на груди у жандарма.

— Да! Особым распоряжением нового шефа Департамента! Теперь именные!

Я пригляделся. На бляхе, помимо личного номера, была выбита фамилия Ежов. Весьма нетипично для Департамента! Раньше было проще: если полицейского увольняли либо он сам уходил из Департамента, то сдавал и бляху, и оружие, которые потом получал человек, заступавший на его место. Теперь же бляху сдавать смысла не было, новый работник должен был получить новенькую бляху со своей фамилией. Сплошное расточительство!