Рыцарь духа (Собрание сочинений. Том II) - Эльснер Анатолий Оттович. Страница 32

Войдя на кладбище, Леонид стал подходить к отцу. Старик стоял, поглядывая во все стороны на заросшие травой могилы грустными, растерянно смотрящими глазами. Услышав шаги, он поднял голову и, указывая сыну на могилы, с глубоким вздохом воскликнул:

— Мертвые, мертвые, мертвые! Как много их, как много!..

Леонид посмотрел вокруг себя грустными глазами.

— Лес из крестов, — сказал он.

— Лес, да… из крестов! — повторил старик и в лице его отразился ужас. Сын видел это, но, желая, чтобы одна истина светила в душе отца, пристально глядя в его глаза, с горечью сказал:

— И на каждом кресте притаились птички — души их.

— Птички — души их! — повторил старик, мучительно вздыхая, и губы его судорожно передернулись в выражении страдания. — Ты рвешь мое сердце, сын. Так грустно говоришь и больно мне, больно!

Он снова посмотрел вокруг себя на ряды деревянных крестов, возвышавшихся один за другим и казавшихся ему во мраке наступившего вечера большими и страшными.

— Да, лес из крестов! Я — сеял смерть и выросла вот она и смотрит на меня из впадин каждого пустого черепа над каждым крестом. Ах, сынок, тяжко думать это! <…>.

Мучения сомнением часто являлись в его уме посреди страданий, и в такие минуты он настойчиво требовал, чтобы сын разбил его сомнения.

— Истина должна сиять в уме вашем и потому жестокую правду говорю, несмотря на жалость к вам.

Дрожащим, волнующимся голосом старик заговорил:

— Ой, тяжко! Кремень-то я был и вот шелуха распалась эта и под ней сердце мое в огне пылает. Каин я, Каин, и вот стою посреди леса крестов над телами и черепами их и ни один не подымется из гроба…

Он повернул голову к сыну с развевающейся от ветра бородой и, вопросительно глядя, воскликнул:

— А?

Теперь Леонид стоял, выпрямившись, глаза его горели, точно излучая в душе его таившуюся силу, и его голос зазвенел в воздухе необычайной уверенностью:

— Авели со светильниками истины в руках, поднявшись из могил своих, смотрят на вас.

Слова сына, сила, исшедшая из него, имели на старика такое действие, как если бы по его нервам ударил электрический ток и, сразу теряя всю свою волю, он только испуганно воскликнул:

— Смотрят на меня — что ты!..

Он стал испуганно озираться и ему казалось, что в темноте кресты, возвышаясь один над другим, уходят высоко в темное пространство и угрожающе раскачиваются, а Леонид еще с большей силой проговорил:

— И светильники их озаряют прожигающим светом пропасть души вашей.

— Пропасть души моей! — упавшим голосом повторил старик, вглядываясь в глубину себя. И с такой силой вспыхнула в нем мысль эта, что ему казалось, что он видит пропасть души своей, озаряемую светом своего ярко вспыхнувшего факела, выступившего из оков материи — вечного ума. Ему ярко представилось, что в пропасти этой — вечность, мудрость, всеведение, совесть, но что свет и голоса, исходящие из его глубин и бывшие в нем до его земного рождения, всегда в этой жизни заволакивались тучами его зверских пороков и страстей и сетью ядовитых мыслей его временного повелителя, слепого практика-ума. «Так вот я кто?» — как молния, прорезавшая тучи, зазвучал голос в нем, как бы исшедший из вечности. И почувствовал старик, что он как бы выходит из тела своего. Восторг, ужас и вера в могущество свое, все это одновременно явилось в его душе, и уверенность в свои способности видеть невидимое глазами сделала то, что ему показались над могилами чьи-то чуть заметные облики… Они светились и гасли… <…>.

Это были как бы светящиеся контуры головы и рук человека. Согнутые руки упирались о дерево и между ними светилось кроткое, тонко очерченное лицо, и два блистающих глаза были устремлены в глаза старика.

— Видение ты! — в смертельном страхе и одновременно с этим в восторге воскликнул он, отступая назад.

— Смотри, мой сын, мертвый смотрит с вершины креста своего. О, о!.. Какой страшный свет в его глазах. Дух в эфирном облачении, что хочешь мне сказать? Ужас, ужас, что делал я в этой мрачной жизни. О, говори, замучил, истерзал тебя безумный, жалкий Серафим! Говори, или пусть трубы архангелов прозвучат надо мной проклятия.

Он ждал ответа, не отводя своих страшно смотрящих глаз от видения, и ответ этот был в глубине его самого. Там громко звучал голос терзающейся в оковах грехов, мятущейся совести, там звучала истина, но, так как дух старика был в волнении, по нервам пробегала сила, неведомая нам, то опять случилось то, что психиатры для удобства своего называют галлюцинацией: слова прозвучали с вершины креста.

— Да, жизнь моя была страдание <…> убит был я во цвете лет, но здесь, за гробом, вкушаю мир и радость, которые недоступны богачам земли под ношей их кровавого золота.

И светящаяся голова на вершине креста рассеялась, как столб крутящегося дыма.

Старик стоял неподвижно.

— Исчез!

Он бросился к сыну, положил руки на его плечи и, глядя на небо и на могилы, закачал головой.

— О, Леонид, небеса опустилися на землю и шепнули земле: подымайтесь, мертвые, из могил своих… Смотри!

В смятении обернувшись, он стал неподвижно смотреть на вершину небольшого креста, стоящего над маленькой могилой. Над крестом клубилось сияние и из него стал обрисовываться силуэт детской головки, с согнутыми ручками, положенными на вершину креста и подпирающими подбородок. Головка светилась бледным пламенем, губы кротко улыбались и голубой свет лился из глаз.

— Ребенок! — в трепете закричал старик и умолк <…>.

Свет над крестом внезапно погас, как свеча, на которую дунул кто-то незримый. Колодников продолжал стоять и под глазами его и в углах рта конвульсивно бились какие- то больные нервы. Он поднял руки кверху и как-то простонал, глядя на небо <…>.

Стоя с простертыми руками, он стал оборачиваться в разные стороны, глядя на могилы. Воля его теперь и обычный здравый ум были задавлены силами, кружившимися в нем, как огненные вихри, и силы эти, исходя из него, как неизвестные еще нам лучи, очерчивали линии вокруг его видений.

Куда он ни смотрел, всюду над могилами показывались призраки и исчезали. Он видел себя как бы перенесенным в иной мир, с иного рода явлениями, и в это время для него мир вещественный, все интересы его, и все, чем жил он, перестали существовать. Падая на колени, подымая руки кверху и глядя на небо, он закричал каким-то чужим голосом:

— О, громы небес, обрушьтесь на голову мою, и огненные вихри, подымите меня, и пусть гореть я буду, как живая свеча среди вселенной.

Леонид подошел к отцу, скрестил руки на груди и лицо его светилось радостью и любовью.

— Отец, верьте мне, что с этой минуты вы перешли из этого мира грехов и тления в иной светлый мир, и тысячи существ смотрят на вас с радостью и умилением.

В это время откуда-то из оврага поднялись два человека и, осторожно ступая, начали спускаться с вершины холма в поле. За ними шли управляющий и его сын. Все они весело и насмешливо улыбались. Пройдя некоторое расстояние, все остановились. Господин, высокий и толстый, с выпученным, круглым животом, на котором светилась цепь, и с очками на глазах, проговорил, обращаясь к Петру Артамоновичу и его сыну:

— Ну-с, констатирую голый факт: оба безумны, отец и сын.

— Безусловно, — басом подтвердил другой господин, такой же толстый, как и первый, но гораздо ниже его.

Это были два психиатра, приглашенные из сумасшедшего дома.

— Теперь мы со спокойной совестью можем выдать желаемое вами свидетельство и посодействуем во всем остальном, — говорил высокий доктор-психиатр.

— Никакого сомнения: всего, что мы видели в эти дни, совершенно достаточно. Старик страдает бредовыми идеями, сопровождающимися галлюцинациями слуха и зрения.

Оба эскулапа быстро направились к дому, а Петр Артамонович, радостно улыбаясь, проговорил, глядя на сына:

— Сыночек миленький, так ты на линии, значит, к денежкам, и будет он у нас под опекой, как мальчик.

— Не сомневаюсь я уже нисколько, — ответил сын.