Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович. Страница 30

воздух.

Ю. К.: Это не та культура.

М. Н.: Это очень высокая культура! Дело в том, что металлургиче-

ское производство – это очень наукоемкое производство, умные люди обя-

зательно при печах были, без этого не мог работать завод. Но совершенно

определенного профиля. Притом раньше, в XVIII веке, это были просто

мастера, стоящие при печах. В XVIII веке начали появляться инженеры

(в XVIII веке поначалу совсем не было своих специалистов: брали ино-

странных. Они, конечно, были очень честные и достойные люди, хотя бы

тот же де Геннин, но они не были людьми нашей культуры и не работали

на создание этой структуры. К тому же они жили тут временно. Потом

начали появляться наши). Что касается каждого иностранного мастера,

в договоре у каждого было, что он должен обучать русских, но это не все

делали. Многие относились к нашим точно так же, как нынешняя Европа,

с неким таким презрением, поскольку они лучше, а мы – хуже. Но люди,

преданные делу, скажем, такие титаны, как Демидовы… Но сами пони-

маете, что это были люди только при печах и т. д. Хотя, если разобраться

в том, что они знали, почитать их письма, где они пишут все: о качестве

известки, песка, глины – ну это что-то просто невероятное, как много

знали. Но это совершенно профильные люди. И вот когда у нас стали

появляться русские инженеры в XIX веке, в 30-е гг., например, стали по-

являться горные журналы и т. д., то есть появились люди, которые не

просто работали, но были еще и людьми, выполняющими культурную

миссию. Так их и учили: горных инженеров, металлургов, дорожных и

т. д. Ну вот, например, Гарин-Михайловский был дорожный инженер –

очень такой пример выразительный. Так вот, когда они стали появлять-

ся, климат стал несколько меняться. Почему трудно было измениться

здешнему климату? Здесь все называлось не «город», а «завод» – и были

только те люди, которые необходимы заводу. Лишних людей здесь просто

не было. Человек, который, так сказать, пишет стихи или прозу, просто

заводу был не нужен. Канцелярист, который записывал, – это ладно, эко-

номист там, бухгалтер… А этих просто не было. А начали появляться они

достаточно поздно. Начали они появляться, когда в 61-м году отменили

крепостное право на Урале… «Золотой век» на Урале – это ужасно инте-

ресно. Вообще, промышленники на Урале, купцы – это все жутко инте-

ресные люди, широкие, крутые, орлы, но они все старообрядцы. Вообще,

промышленные церкви старообрядцы поставили. Но, надо сказать, что

правительство всячески препятствовало тому, чтобы дети старообрядцев

получали хорошее образование. И поэтому, когда в XIX веке начались вот

эти единоверческие церкви как раз для того, чтобы ослабить старообряд-

цам, во-первых, карьерный рост, а во-вторых, чтобы их дети не учились,

и вот когда стали появляться здесь инженеры другой закалки, а тем более,

когда стали появляться ученые мощного, крупного масштаба, допустим,

тот же Фёдоров, который стал основателем науки кристаллографии…

Урал был настолько богат, всего здесь было настолько полно, что по-

мощи ученых долго не требовалось. Я беру каелку, руду кайлаю и в печь

везу. И вот когда стали иссякать в какой-то мере месторождения, то воз-

ник вопрос: почему? И тогда стали приглашать ученых, например, Фёдо-

рова, Карпинского. Эти ученые, когда сюда попадали (скажем, завод их

приглашал на зарплату), очень многие жили здесь подолгу, потому что

трудно было расстаться. Человек, который занимается геологией, с Ура-

лом расстается с большим трудом, потому что здесь невероятный гео-

логический рай, здесь сплошные геологические чудеса. Но когда здесь

появились вот эти инженеры, ученые, и когда появились эти химии, сразу

атмосфера начала меняться. Музыкальные вечера, домашние театры – это

все началось очень бурно. И еще одно (я об этом уже говорила): во вре-

мена Мамина-Сибиряка в городе было 30 тысяч населения. Города же

были просто очень маленькие, потому что, действительно, главное – про-

мышленность.

Когда такое изменение пошло, климат в городе стал решительно ме-

няться. Самым заметным был, конечно, Мамин-Сибиряк, хотя, скажем,

здесь был Казанцев, который на местные темы писал (он сам из семьи

золотопромышленников был). И даже ставили драмы, пьесы. Но высоко-

профильной литературы еще не было. Несколько позднее Носилов хоро-

шие этнографические сочинения писал… Что касается первой поэзии –

вот Елизавета Гадмер, женщина красивая с судьбой трагической, но вот

стихов хороших это еще не обещает. Правда, не было воздуха, которым

здесь можно было б дышать. Это точно. Хотя, между прочим, уже были

домашние библиотеки… Вот скажем, литературный салон, заметьте, был

один – у Марии Якимовны Алексеевой, жены Мамина-Сибиряка. Все-

таки один на город! Если посмотреть, чем они там занимались: всякие

эпиграммы друг на друга, розыгрыши, разговоры о литературе. Друже-

ский круг… Кто туда входил? Адвокаты, скажем… но это не то. Не люди,

которые будут профессионально заниматься литературой. Самыми про-

фессиональными там были как раз Мамин-Сибиряк и Мария Якимовна.

Мария Якимовна ему руку-то поставила. Это вне всякого сомнения. Это

конечно, я ничего не придумала.

Е. Д.: А в ваше время Вам хватало этого воздуха?

М. Н.: Когда?

Е. Д.: Ну вот в ваше время?

М. Н.: Сейчас, сейчас мы до этого времени дойдем… Действи-

тельно, воздуха было мало. Потом в какой-то мере он начал крепнуть,

город сильно вырос после революции. В революцию и Гражданскую во-

йну – это сильная разруха, заводы встали, что для Урала очень тяжело:

остановка заводов – это остановка жизни, это очень тяжело переносит-

ся. А потом начался подъем, когда стали строить большие заводы, когда

Свердловск стал флагманом социалистической индустриализации, когда

строили огромные заводы – Уралмаш и т. д. Вот тогда сюда пришло мно-

го народу, много молодого народу. Ибо это строили не только на костях

зэков, это не совсем так. Здесь правда было очень много людей, которые

любили это дело, и энтузиазм был неподдельным. В Магнитогорске был

Борис Ручьёв, который… ну, правда, почитайте – это все правда, ника-

кое не вранье. Более того, Борис Ручьёв – интересный поэт. Да это все

понятно: то, что он хотел сказать, это он и сказал – вот этот энтузиазм

комсомольской молодости, когда они построили город, и вот он стоит.

Какие-то лит объединения начали возникать там, где люди уже пробовали

заниматься литературой профессионально. Это было как раз где-то в эти

годы, перед войной. Во-первых, в эти годы заводы стали подниматься, это

правда, здесь повлялись умные люди, всякие инженерные, конструктор-

ские и пр. – они должны были быть здесь. Воздух категорически менялся,

но этого было еще недостаточно, чтобы здесь хорошо писали.

Что касается писавших в предвоенные годы, я никого не могу вы-

делить, чтоб сказать: «Вот классный поэт». По причинам, знаете ли, мно-

гим. Вот, скажем, возьмем Николая Алексеевича Куштума. Я говорю про

Николая Алексеевича, потому что я с ним была знакома, как-то с ним

разговаривала. Он сам подошел со мной познакомиться, я бы никогда не

подошла… У него был свой, такой интересный, приятный голос, такой,

знаете, фольклорно-частушечно-залихватский. Такой вот: «…та-та-та-та-

та, та-та-та-та-та, а к концу второй недели дружба в драку перешла»! Вот

это был он сам. Николай Алексеевич Куштум лично рассказал мне исто-