Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович. Страница 31

рию создания песни (поет):

Кто тебя до самой зорьки ждал

И по переулкам замирал от страха,

Кто тебя по кабакам спасал

От ударов финского ножа.

Так что же, брось, ну брось,

Жалеть не стану, я таких, как ты,

Мильон достану (или «вагон»),

Ты же поздно или рано

Все равно ко мне придешь.

Так вот эту песню написал Николай Алексеевич Куштум. История

очень интересная. Он, как вы знаете, был невысокого роста… Очень ча-

сто (это просто закон природы!), когда мужчины, скажем, «моего разме-

ра», они безумно любуются вот такими орлами, мужиками! Это правда,

всем охота таким быть! Тут природа права. И вот Николай Алексеевич

точно также поступал. Однажды в городе Ростове-на-Дону, который тог-

да был бандитской столицей («Одесса – мама, Ростов – папа»), едет он

в автобусе или трамвае, и вдруг видит: стоит эдакий мэн: плечи – во!

голова – во! И подходит к нему кондуктор и говорит: «Билет!» И тут

он втягивает плечи… – понятно, что билета нет. И тут Николай Алек-

сеевич сует ему свой билетик, спасая мужскую честь. Мужик билетик

предъявляет, соскакивает на остановке и уходит. И вот через несколько

дней идет он по улице, к нему сзади подходят два таких же орла и гово-

рят: «С нами пойдешь, Ваня». Приводят его в какой-то дом, сидит там

этот товарищ: оказалось, «пахан», авторитет номер один. Вот он говорит:

«Ты меня выручил, я твой друг, тебя больше никто не тронет, все девки –

твои, вся водка – твоя. Все. Живи, как хочешь! Я тебе гарантирую, что

я тебя прикрою». Николай Алексеевич, надо сказать, с одной стороны,

обрадовался, с другой – испугался… Такое освоить, знаете, тоже нужно

иметь ресурсы… Вот так. Но само по себе, что он вот в это «орлиное

гнездо» попал!.. Да… Сколько-то они там пообщались, потом сложилось

так, что надо было уезжать, и он оттуда уехал. И вот эту песню он на-

писал. Эта вот песня, она вполне «контачит» с тем его молодым голосом,

от которого он категорически отказался… Знаете, не думаю, что потому

что его заставили, нет. Вот просто время «пережало». Дело в том, что не

обязательно нужно было наступать на горло своей песне, иногда просто

время решало за тебя. И вот так, если его читать, по строчкам кое-где это

прослеживать, то просматривается, что этой залихватской лихости уже

нет. Чего очень жалко.

Надо сказать, для того, чтобы устоять, надо быть, товарищи, как

Тарковский. Тогда, чтобы тут ни творилось, нужно жить не в конкретном

сегодняшнем дне, а в каком-то ином. И, решая свои проблемы в конкрет-

ном времени, так сказать, оставаться в этом, что, в общем-то, не каждому

дано. И для этого нужно иметь, правда, другую закалку. И вот с очень

многими людьми вот это произошло (как с Куштумом).

А дальше скажу так: поэтому никого особо выделить не могу, что тут

вот кто-то, например, очень хорошо писал. Не знаю. На Урале есть один

путь – путь Мамина-Сибиряка. И то – номер два. Номер один, конечно,

Павел Петрович Бажов. Здесь есть одна фигура, очень мощная фигура

человека, который чрезвычайно, очень много сделал для нашего миросо-

знания, мировоззрения. Вы представляете, что получилось: когда вышла

«Малахитовая шкатулка», Урал был весь в заводах, в лагерях, весь уже

в предвоенной горячке и флагман социалистической индустрии. И вдруг

выходит… Люди читают Данилу Мастера – и все немедленно заявляют:

«Да, это я». То, что произошло, было абсолютно невероятно. Надо сказать,

что до сих пор никто, кто бы ни предлагал нам какого-нибудь «Каменного

пояса», где там облаяли Демидовых, никто никогда не стер впечатления,

оставленного «Малахитовой шкатулкой». Что правда, то правда. Больше

того – собственный его жизненный опыт… как вам сказать… Вот если

я – это земля, я буду жить так, как все живут. Вот маленький дом без

удобств, грядка картошки во дворе, подшитые валенки… Как все, так и я.

Хотя, между прочим, как депутат Верховного Совета, мог спокойно жить

в Москве в квартире со всеми удобствами. Никогда бы этого не было!

Урал в этом отношении… и сейчас кое-что осталось. А тогда это было

четко: это ему все помнили, это все понимали, и когда он умер, в лю-

тый мороз, несколько кварталов очередь стояла – «Вот это наш человек!»

Этот масштаб и калибр еще никто не переплюнул. Еще и потому, что этой

работы больше никто не выполнит. Никто больше не может вернуть нам

память на 10 тысяч лет в глубину только потому, что он это уже сделал.

То, что он сделал, – это потрясающе, ибо он этот мощный угорский пласт

поднял, всех этих угров древних (потому что все эти древние металлур-

ги, все это были угры)… Мы пришли на землю, насыщенную памятью,

и мы, в силу безумной нашей восприимчивости, эту память вдохнули и

понесли в себе. Сами того не понимая. И Бажов преподнес нам это как

наше собственное. И мы это восприняли – как родниковую воду выпили.

Это очень здорово. Вот так, так что, на мой ум, это фигура титаническая.

Так, что касается того, что было здесь в мои молодые лета. Что каса-

ется, допустим, Льва Сорокина, Шкавро, Станцева… Ой, такой был май-

ор! Крутой, лихой… Кстати, очень хороший был товарищ, очень хорошо

ко всем молодым относился. Я вам так скажу: меня никогда не волновало

печататься, издаваться и быть признанной – меня никогда это не волнова-

ло! Поэтому я никаких сложностей, перипетий не знала, меня это не му-

чило – не нужно мне это было. Но надо сказать, то, что касается вообще

молодых, то да. Конечно, особо дороги не давали… Вы знаете, все было

как (я вам об этом уже говорила): в советское время все было исключи-

тельно честно. Все было гораздо честнее и правдивее, чем сейчас. Если

ты работаешь на власть – она тебя оплачивает, чем лучше ты работаешь,

тем лучше она тебя оплачивает. Писателей это касалось в полной мере.

Если ты к ней нейтрален – то и она к тебе нейтральна. Все было абсо-

лютно ясно. Но тут существовала градация гонораров: самые высокие и

ниже. Я никогда не получала много, самая низкая зарплата всегда была

моя. Но я, кстати, об этом только потом узнала, меня это никогда не вол-

новало, это действительно чепуха.

Но были люди молодые… Скажем, Слава Терентьев, Володя Кочка-

ренко, мне за них очень обидно, потому что для них это… Они бы работа-

ли иначе. Дело в том, что есть люди, которым это очень надо. Что же ка-

сается мужчин, то это вообще им надо. От природы. Их труд должен быть

замечен, отмечен… Это правильно. Что касается бабы – она и есть баба:

если я ребенка на коленки посадила – «Да идите вы со своим призна-

нием! Вот у меня какая Манечка…». Я и сейчас знаю, что моя Манечка

гораздо лучше Нобелевской премии. Нобелевская премия рядом с моей

Манечкой – просто прах. Вы что! Так что вот… Мужчины устроены ина-

че. Когда у человека первая книжка выходит в 40 лет – конечно, это под-

ло настолько… Для человека талантливого нет ничего разрушительнее

в жизни, чем обида. А никакое там не сидение в кочегарке!.. Да что вы

там говорите! Это были салоны тогда литературные, там классные люди

тогда сидели… И больше того – это никого не унижало. В то время ника-

ких сильно талантливых людей здесь не припомню.

Что касается Бори Марьева… Боря Марьев был человеком значи-

тельным, интересным, он был фигурой. Боря жил в своем времени. Боря

болел проблемами марксизма, его очень увлекал этот Маркс. Я ему гово-

рю: «Боря, ты что, с ума сошел? С чем ты носишься?», а он мне говорит:

«Вы, женщины, не понимаете». Как он сказал когда-то: «Ну вы пони-