Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович. Страница 40

домой, прошли квартала три, он остановился и говорит: «Чем я могу тебе

помочь?» А это был период, когда у меня все болели. Я сказала: «Я не

могу пользоваться твоей любезностью…» Тем не менее он меня спасал,

маму спасал, Машу спасал, Гришу спас. И перед смертью своей он мне

сказал, какие лекарства можно, какие – нельзя.

Марк переводил армян и притом очень хорошо. На мой ум, это луч-

шие переводы с армянского. Переводил он следующим образом: он шел

напролом, не зная, как можно, а как нельзя. И поэтому все получалось.

49 Ю. В. Казарин. «Каменские элегии. Часть вторая» (2010).

120

А еще он не отличал плохих стихов от хороших. Движим он был только

одним: любовью к армянам и к армянскому языку.

Однажды он поехал в Ереван. Самолет прилетел ночью, а до первого

автобуса еще оставался временной зазор. Марк стал оглядываться в тем-

ноте и вдруг различил в небе розовый треугольничек. Он спросил: «Что

это я вижу?» Ему ответили: «Арарат». А Арарат видно очень редко, гора

находится  за  пределами  Армении.  Это  знак  доброжелательности,  ему

ужасно повезло. Его потрясла Армения и армянский язык.

Армянский язык похож вот на что: в нем есть призвук такой, как буд-

то на металлическом блюде подкидывают железную мелочь. Этот язык

полюбить можно. Мне трудно представить, что можно полюбить англий-

ский или французский, но армянский – можно. Армяне – народ интерес-

ный: у них мифологическое сознание, они от всей души рассказывают,

что была великая Армения от моря до моря… Но при всей мифологиче-

ской,  красивой,  детской  привязанности  к  своему  отечеству,  полумифи-

ческому, я не встречала там людей, которые читают и знают армянскую

поэзию. Это не входит в «джентльменский набор» для массы людей.

Марк познакомился там со многими поэтами. А переводить он стал

исключительно для того, чтобы этот контакт с Арменией был максималь-

ным. Любовь была такова, что каждый год, когда он ездил на курорт, он

поступал следующим образом: договаривался с врачом и с курорта сры-

вался в Ереван. Я его абсолютно понимаю, потому что сама многие годы

ездила в Севастополь, в Севастополь, в Севастополь. Начал он переводить

все, что ему попадалось. Были и плохие, и хорошие поэты. Но он этого

не понимал и не замечал. Доблесть его переводческая был такова, что он

даже Паруйра Севака перевел, перед которым пасовали все московские

переводчики.  Обычно  московские  переводчики  переводят  плохо.  Даже

Пастернак переводит плохо. Они не соблюдают интонацию, поступь сти-

ха меняется… Ахмадулина плохо переводит. Я не хочу их за это ругать,

потому что они были при своих стихах… А Марк писал свои стихи, но он

понимал, что это не высокая поэзия. А это мало кто понимает.

Как-то ко мне в журнал «Урал» ходила женщина со своими стиха-

ми: ходила-ходила, женщина неглупая, приятная, но говорить не о чем…

Как-то я ей говорю: «Мне понятно Ваше желание выразить жизнь, ко-

торая уходит, время… Но ведь поэт – это еще избранник Господний…».

А она: «Ну, какая разница!» Вот типичный ответ графомана. А Марк по-

нимал. Вся наша дружба и содружество началось с того, что он стал мне

показывать  свои  тетрадки  и  листки.  Марк  Николаевич  спасал  и  лечил

весь город Екатеринбург. Кто бы к нему ни обращался, он всех спасал.

Ю. К.: Он был терапевтом?

121

М. Н.: Ну, он врач широкого профиля был. А вообще он был глав-

ным патологоанатомом города. Поскольку он человек был в высшей сте-

пени жизнеутверждающий, он в морге устроил так называемый живой

уголок: картины, музыка… Он в морге проводил очень много времени,

работал в две смены. Паруйра Севака он перевел просто классно. Самое

удивительное, что при своей жуткой загруженности, при своей занято-

сти, он был человеком невероятных достоинств. Расскажу одну историю:

то ли у него, то ли у его жены умер кто-то из родителей, и достался им

в наследство старый «москвич». И дальше началась у него адская жизнь,

потому что он возил всех: у кого-то бабушка приехала, кому-то картошку

привезти,  у  кого-то  кошка  заболела…  Отказать  он  никому  не  мог,  воз-

ил абсолютно всех. Возил-возил, изнемог совершенно! Но ему никогда

не приходила в голову мысль, что можно кому-то отказать. Но однажды

машина  сломалась,  и  нашелся  какой-то  автолюбитель,  который  взялся

эту машину чинить. Но починка затягивалась: то купить, другое купить.

А автолюбитель тот в полном кайфе от этого. И вот, с одной стороны, по-

чинка никак не кончится, а, с другой стороны, хорошо ведь… Вот чинят

они, чинят, и Марк говорит: «Вообще-то, мне эта машина не нужна». Де-

тали все стоят дорого, достать их трудно. Машина старая, никому не про-

дашь…  (полушепотом) Бери ее… И тут они нашли друг друга. Не знаю,

отдал он ему деньги или не отдал, но он ее продал.

А однажды он приехал на курорт. Пил чай в аэропорту, пиджак свой,

поскольку было тепло, повесил на спинку стула. Подошел к нему какой-

то  товарищ,  чтобы  что-то  спросить.  Пока  этот  товарищ  у  него  что-то

спрашивал, другой товарищ вытащил у него из пиджака кошелек. Когда

Марк пиджак надел, оказалось, что денег у него нет. Но, заметьте, он не

бросился Лере, жене, домой звонить, чтоб ее не волновать, он позвонил

какому-то приятелю. Никогда я не видела ни одной бабы-дуры, которая

бы желала своему ребенку, чтобы он добрым был, великодушным, мило-

сердным, всем помогал.  (Общий смех.) Это такой божий дар, это происхо-

дит само собой. А врач он был божьей милостью, это правда. Общаешься

с  ним  –  и  лекарства  не  надо!  Как-то  он  мне  сказал:  «Если  ты  хочешь,

чтоб я тебе сказал, что с твоей головой все нормально, пожалуйста, я тебе

скажу».

Ю. К.: А Яше он помогал?

М. Н.: Да.

Ю. К.: Он же умер раньше Яши?..

М. Н.: Да, ему было пятьдесят три.

Ю. К.: А Марк просто любил людей или для него имело значение то,

что ты – поэт?

122

М. Н.: Да, он имел склонность к людям талантливым… Это вне вся-

кого сомнения. Он сам переводил талантливо. До сих пор люди, которые

его знали, вспоминают его с благодарностью и восторгом. Никогда я не

слышала, чтоб он жаловался на жизнь или на людей.

Ю. К.: Он же был смертельно болен?

М. Н.: Я ему как-то говорю: «Марк, ну что вот ты опять с курорта

поехал в Армению?.. Может, лучше было остаться там…» Он ответил:

«Не имеет значения». Наверно, он знал.

Ю. К.: А Костя Мамаев как появился?

М. Н.: Мама Кости Мамаева преподавала у нас в школе литературу.

Преподавала она весьма своеобразно, но правильно. Я считаю, что учить

надо только тех, кому надо и кто может учиться. Недавно где-то я услы-

шала, что в Германии 6 миллионов неграмотных. Они знают, где кафе, где

заправка, но Рильке они читать не могут. Мы знали, что есть у нее сын

Костя. Марья Львовна, его мама, была очень интересная женщина. Как-то

она меня во дворе встретила и к себе зазвала. Она мне сказала очень инте-

ресную вещь: «За свою жизнь я испытала и очарования, и разочарования

в своей работе, поиски разных методик и так далее. Но я поняла, если ты

чему-то научил, куда-то двинул хотя бы одного человека – это неплохой

результат твоей жизни». У них была роскошная библиотека. В те годы об

их библиотеке ходили легенды, лучшей библиотеки в городе просто не

было. Ю. К.: Я бывал у них, но не видел библиотеку. Они мне ее не по-

казали.

М. Н.: Костя закончил УПИ. А он человек очень умный. А у тако-