На пересечении (СИ) - Шерола Дикон. Страница 65

Затем мысли Лина переметнулись к тому, с какими надеждами он покидал западные земли, как обустраивался в этом городе, как нашел свою первую работу у пекаря Ронди. Несмотря на то, что поначалу начальник был очень добродушным, уже на третий день он уволил своего помощника. Лин никак не мог проснуться после гулянок в «Подкове», поэтому так ни разу и не растопил печи и не замесил тесто вовремя, чтобы Ронди сразу принялся за дело. В результате все эти три дня хлеб поставлялся на рынок не раньше полудня, отчего торговцы приходили в ярость и обещали отказаться от услуг столь безалаберного партнера.

В итоге Ронди нанял какого-то другого парнишку, а ему, Лину, велел больше никогда не показываться на глаза. Правда, Колокольчик не сильно расстроился. Ему всегда казалось, что работа в пекарне может повредить его нежные руки, предназначенные только для струн, поэтому юноша решил посвятить себя одному лишь искусству.

В трактире «Подкова» его песни пользовались успехом у пьяных купцов и приезжих, однако не настолько, чтобы жить в достатке. Лин арендовал комнатку на чердаке у обнищавшей семьи, которая жила неподалеку от Эристеля. В каком-то смысле Колокольчик и лекарь всегда были соседями, и судьба, словно поиздевавшись, решила не разлучать их до самого конца, столкнув напоследок еще и в склепе.

«Ужас какой!» — подумал Лин и поежился. Благо с уходом Эристеля сырая стужа тоже исчезла, и бард постепенно отогрелся. Но мысли о некроманте по-прежнему вызывали у него дрожь.

Внезапно барду почудилось, что он слышит слабый стон, доносящийся откуда-то с кладбища. При мысли о том, что нужно выглянуть и посмотреть, что там происходит, Лину снова сделалось не по себе. Он ведь поклялся, что не сдвинется с места до наступления темноты. И спустя какое-то время Лин искренне обрадовался своему решению: жуткие крики испуганных горожан донеслись до него со стороны западных ворот, и бард вновь закрыл голову руками.

«Я не могу им помочь», — убеждал себя Колокольчик. «Они сами разозлили чернокнижника. Если бы все действовали, как я, были вежливыми и почтительными, и к тому же позволили ему спокойно уйти, ничего бы этого не случилось!»

Но почему-то совесть продолжала терзать его, и Лин зажал уши ладонями, не в силах слушать крики, наполненные ужасом и отчаянием.

У западных ворот действительно происходило нечто страшное, хотя в первые минуты собравшиеся там люди даже не догадывались о своей судьбе. Когда до них донесся шум сражения со стороны кладбища, горожане почувствовали себя спокойнее. В их сердцах появилась надежда, что Элубио Кальонь наконец заставит некроманта заплатить за содеянное. Все это время новый смотритель города показывал себя не с лучшей стороны, но теперь его действия получались оправданными. Элубио закрыл город, чтобы Эристель не смог уйти, и сейчас городская стража загнала чернокнижника в угол. Мысли людей обратились к тому, что уже совсем скоро они вернутся в свои жилища и постараются как можно быстрее восстановиться после пережитого. Славную битву с чернокнижником воспоют барды, а имена героев-солдат высекут на городской стене.

Когда звуки сражения затихли, людей вновь охватила тревога. Но вот вдалеке наконец показались всадники, облаченные в доспехи, которые ярко блестели на солнце. Они шли стройным рядом, уверенные и непоколебимые, и, глядя на них, люди испытали своего рода трепет. Было в этих воинах что-то величественное, и даже отсутствие знамен не умаляло этого впечатления.

Вскоре один из горожан заметил среди всадников беловолосого колдуна и радостно воскликнул:

— В плен взяли! Смотрите, везут его, проклятого!

— Чудится мне, сегодня на площади разожгут знатный костер! — с ликованием подхватил другой горожанин.

Ощущение радости захлестнуло людей, и они невольно заулыбались, встречая победителей. Обманулись даже стражники, что стояли на стенах. Сверху они могли разглядеть не только всадников, но и идущих за ними горожан, видимо, спасенных от злодеяний чернокнижника. Скелетов среди них не было, потому что Эристель посчитал, что лучше растрачивать силы на конницу, нежели на «ходячие кости».

— Да здравствует Элубио Кальонь, наш отец и защитник! Да здравствуют бесстрашные воины нашего города! — закричал один из собравшихся, и люди хором подхватили эти крики.

Войско приближалось, и теперь присутствующие могли разглядеть кровавые пятна на их доспехах, одежде и лошадях.

— Тяжелая битва была, — пробормотал кто-то. — Ай, тяжелая!

— Слава нашим защитникам! — раздался радостный женский крик, уж больно знакомый окружающим. Амбридия Бокл сжимала в руках тканевый мешок и с улыбкой смотрела на всадников. Ей так и не удалось подкупить стражников и выбраться за стены, но теперь в этом уже не было необходимости. Элубио Кальонь победил.

Заметив среди воинов беловолосого мужчину, она представила, с каким удовольствием плюнет в лицо ненавистного лекаря, а затем еще долгие месяцы будет высмеивать его в своих спектаклях. В них же она откроет истинные лица Родона Двельтонь, Пехира Агль, доктора Клифаира, отшельника Закэрэль и остальных подлецов.

Эристель ехал, опустив голову, словно нарочно решил не разочаровывать горожан раньше времени. На самом деле ему попросту не хотелось, чтобы они разбежались. Их радостные крики несколько забавляли его, а брань в его адрес и вовсе вызывала улыбку.

— Небо, да они же все мертвые! — вскричал один из солдат на стене.

Его слова прозвучали как гром среди ясного неба, отчего радость на лицах собравшихся сразу померкла. Люди увидели, как всадники одновременно обнажили мечи, а затем, пришпорив коней, стремительно бросились на толпу. Позади остался лишь Эристель, чьи белые глаза равнодушно наблюдали за происходящим. Одного за другим мертвецы уничтожали горожан, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей. Группа солдат на стенах еще пыталась отстреливаться от нападающих, но Эристель прошептал заклинание, отчего стражники рухнули вниз, словно соломенные куклы, сбитые сильным порывом ветра.

Амбридия Бокл попыталась было выбраться из толпы, которая теснила ее, не позволяя толком понять, что происходит вокруг. Перепуганные люди умоляли открыть ворота, и кто-то из стражников даже попытался это сделать, но едва он коснулся деревянной поверхности, его тело обратилось в пыль.

В какой-то момент толпа начала редеть, и Амбридии наконец удалось выбраться из этой безумной давки. Не помня себя от страха, женщина попыталась убежать, но какой-то мужчина внезапно преградил ей дорогу. Она не узнавала его лица, так как сильные побои изуродовали его, но одежда этого человека показалась Амбридии уж больно знакомой.

— Лагон? — в страхе пробормотала она, узнав в юноше забитого насмерть кучера. — Нет, ты же умер…

В памяти Амбридии появилась сцена, где этот молодой человек пытался уберечь тело Шаоль Окроэ от сожжения, но толпа набросилась на него, повалила на землю и пинала до тех пор, пока Лагон не испустил дух. Госпожа Бокл вспомнила и свои собственные крики «Бейте пособника чернокнижников!», и ее лицо перекосилось от ужаса.

— Нет, ты не можешь быть живым! Не можешь!

Губы Лагона растянулись в хищной улыбке, и он медленно направился к Амбридии, словно смакуя приближающийся момент расправы. Женщина пятилась назад, чувствуя, что от страха вот-вот потеряет сознание.

— Лагон, родненький, я умоляю тебя, не убивай! — вскричала она. — У меня же сын растет, пропадет без матери. Вспомни, ты же знаешь моего Корше. Ты сам отгонял от него хулиганов. Пощади, родимый!

На миг Джиль остановился, словно прикидывая, как ему теперь поступить. Несколько секунд он смотрел на женщину своими белыми глазами, а затем отрывисто, словно каждое слово давалось ему с трудом, произнес:

— Тогда… На кладбище… Пока меня избивали… Я понял, что… Милосердия… Не существует…

Вскоре крики затихли, и у ворот воцарилась тишина. Она опустилась, точно тяжелое покрывало, и Эристель отчетливо различил, как хлопают на шпилях смотровых башен знамена семьи Кальонь. Лекарь направил коня к воротам, но прикасаться к ним не стал. Он все еще ощущал энергетику неизвестного чернокнижника, мотивы которого ему все никак не удавалось понять.