À la vie, à la mort, или Убийство дикой розы (СИ) - Крам Марк. Страница 16

Позади был Батон-Руж. Мы находились где-то неподалеку от Джексона на границе со штатом Миссисипи. Дорога, озаряемая светом фар, поблескивала от недавно прошедшего ливня.

Забавно как еще вчера меня душили сомнения и сердце сотрясало тревогой, как гром ужасного предзнаменования. Но если где-то и вправду существуют трещины, позволяющие почувствовать эту незримую связь чего-то большего чем просто волнение души, — то кажется я случайным образом обрел эту брешь, ведь то что происходит сейчас нельзя назвать обыкновенным- по крайней мере, мне хотелось бы в это верить.

Душа как переменчивая река Темзы, в отраженной глади которой переливаются отблески городских фонарей, делая ее похожей на расплавленный свинец.

Машина медленно въехала на деревянный мост и из окна открылся дивный вид на серебристую речушку, где исполняли грустный танец блики луны. Ветви плакучих кипарисов, склонившись над рекой, поникшие касались вод. Безмолвно гладили ее размягченными чешуйчатыми листьями, которые от напитавшей их влаги неизбежно гнили. Луна была так близко, что можно было дотянуться до нее рукой, что я неосознанно и попробовал, протянув из окна раскрытую ладонь… Попалась! Она ускользнула от меня, такая недосягаемая.

Я улыбнулся ей, вдыхая запах прохладного легкого ветра, дувшего навстречу из открытого окна, и представил себя путешественником открывающим новые земли. На ум вспомнилась одна песня, которую я тихо запел:

— Ветер, я бы послушал твои мудрые речи. Ведь небо плохого не скажет. Ты задуешь мирские все свечи. Но пламя в душе не погасишь…

Потом понял, что такой песни не существует в мире, и я только что ее выдумал. И продолжил, следуя придуманному в голове мотиву.

— Ветер, я бы послушал твой тихий шепот. Как будто отпевающий мертвецов. Твои песни от века в век ласкают. И будят меня от снов. Который откроется мне в конце концов… который откроется мне в конце концов…

Что там впереди? За той бесконечной дорогой, тянущейся непрерывной линией? Необъятные королевские земли, засеянные живой растительностью, цветами и красивыми маленькими домиками с такими забавными крышами-шляпками, резной деревянной террасой и синей овальной дверью, на коврике перед которой посапывает белый пушистый кот…

— Какой ужасной сон, — пробормотала спросонья Ада.

— Привет, красавица. Приснился кошмар?

— Услышала как ты поёшь, — улыбнулась она.

— В таком случае, буду петь чаще, соня.

— Где мы? — спросила она, потирая глаза, чтобы проснуться.

— Неподалеку от Бринбака, что в десяти милях от Уолкинстоуна, который рядом с Уайтчепелом. Сейчас мы будем проезжать Шир.

— Что? — девушка удивлено захлопала длинными ресницами, совсем не понимая, что я говорю. Глядя на ее растрепанный сонный вид, я не смог сдержать смеха.

— Мы только выехали из города. Нам предстоит еще долгая дорога.

Машина летела по длинному полуночному шоссе, которое находилось вне времени и пространства, потерянное в изобилии огней, проплывая мимо высоких сосен и теснящихся к берегу елей, преодолевая милю за милей, в пределы запредельного, где мир оживал и жизнь обретала новую непостижимую форму.

***

Мы остановились в придорожном мотеле, чтобы переждать дождь, который лил как из ведра. Брызги прозрачных капель, блестевших в фиолетовом тумане, разбивались о черепичную крышу мотеля и струями стекали по карнизу вниз. Падали на лицо и остужали мое тело — Аделаида осталась в номере, а я вышел на парковку, ибо чувствовал себя в комнате не важно. Словно зажатым между стенками коробки.

Метали искры молнии, разрезая воздух ярко-синими узорами. Они вспыхивали и сверкали в моем распыленном сердце, сопровождая это раскатами грома. Отражались в глазах и я, зараженный пиетистическим настроем, оставался неподвижен и слаб перед этой красоты.

Реальность и вымысел сплелись вместе в едином экстатическом страстном поцелуе и образовали невыносимую картину — невыносимую, потому что я хотел быть частью ее, но был настолько далек…

Я безумно люблю этот мир за его красоту и так его ненавижу за то, что он с собой делает. Не перестаю задаваться вопросом: неужели по соседству с этой неисчерпаемой, непостижимой гармонией может каким-то образом сосуществовать зло? И я могу быть частью этого зла. Как это странно.

***

Мы прибыли в городок с неброским названием «Потерянные души», Северная Каролина. Люди там вампиры. Сюда как на шабаш слетались почти половина музыкантов — представителей «темной» культуры. Это было что-то вроде местного вудстокского рок-фестиваля с готическими декорациями. Вечеринка вампиров.

Здесь же мы повстречали нимфоманку Стеллу… Это имя звучало как танец или сладкий леденец. Стел-л-ла. Ее верный друг и напарник, Виселица, был весьма образованным и галантным субъектом. Мы познакомились с ними в клубе «Полночный поцелуй». Девочки отошли в уборную, чтобы припудрить носик, и мы с Виселицей остались впервые наедине. Он с презрением оглядывал посетителей заведения, искоса смотрел на меня. Затем положил локти на стол, мы разговорились с ним об искусстве, тема зашла так далеко, что не могла уже пройти мимо любви. Тогда он немного разгоряченный выпивкой сказал мне:

— У тебя бывают приступы панического страха?

— Что?

— Ты когда-нибудь чувствовал, что это тело тебе не принадлежит и вообще это не твое тело? Ты словно в чьей-то оболочке. Загнанный в клетку зверь, плененный чужой волей.

— Нет, такого я не испытывал… Хотя не знаю, возможно было дело… Только я уже этого не помню.

Он усмехнулся.

— Ты не знаешь самого себя, а уже пытаешься что-то понять в этом мире. Любовь, страдания, красота… Знаешь что такое любовь?

— Это самый сильный наркотик смерти. Поэтому она нас так привлекает.

— Неплохо, — похвалил он, откидываясь на спинку дивана. — Любовь — это всегда разрушение. Разрушение себя старого во имя другого существа. Либо разрушение того существа, как идола, которым ты не владеешь. С этой штукой есть два пути. Любовь всегда находится во тьме. Мы ищем ее и когда находим, исполняем роль героев и как истинный герой всех сказок, берем ее замуж, сочетаемся с ней святыми узами брака, — он произнес это с нотками сарказма. — Но есть и второй путь: все это время мы искали любовь только чтобы ее убить — окончательно и бесповоротно, без шанса на воскрешение. Здесь мы исполняем роль убийцы. — он на секунду замолчал, пригубляя свой коктейль, — Знаешь, — заговорил он чуть спокойней, — там, во тьме, я нашел свою любовь. И убил ее. Больше ее нет и никогда не будет… Ты спросишь, как мне живется после совершенного мной деяния? И я скажу тебе, в этом мире кому-то нужно играть роль убийц. Да, я убил свою любовь, но таким образом подарил для этого мира другого героя. Возможно, ты не поймешь того, пока не найдешь свою любовь и не примешь решения какому пути последовать.

Виселица взглянул на меня сквозь копну черных вьющихся волос. Его юное мальчишеское личико и эти недетские глаза, исполненные грязи и похоти. Он видел многое за свою краткую жизнь, но не переставал искать.

— Ты давно знаешь Стеллу? — спросил я.

Он задумался, засмотревшись на белокурую официантку, что принесла за соседний столик поднос с бокалами, а затем вдруг внезапно произнес:

— Стелла — сок, который сейчас в моем стакане. Стелла земля, от которой исходит свежий запах могилы и это приводит меня в возбуждение. Стелла мой путеводитель по миру вечного перерождения. Стелла — камень, о который я разбил свою голову и пролил свою кровь. Она кобра, она черная дыра, способная засосать в себя все что угодно. И меня засасывает в нее. Я уже себе не принадлежу. Я знаю о чем ты сейчас подумал, это не любовь, нет, не смейся надо мной, это нечто иное… гораздо хуже любви, будь она неладна.

У Стеллы была средних размеров грудь и упругая задница, способная вместить в себя любые извращенные фантазии больного безумца. Но она не каждого пускала в свой соблазнительный храм. Она жестоко играла, могла быть доброй, нежной и ласковой, и в любой другой миг совершенно холодной и отчужденной- она была мастером в этой игре. Не знаю, как она встретила Виселицу, но он единственный кто продолжил идти с ней дальше творить безумства в бренном мире.