Круг двенадцати душ - Матлак Ирина. Страница 44

От обрушивающегося на меня потока информации голова шла кругом, но уловить главное мне все же удалось: Габи такая же, какой была прежде, и она не пьет лишающий воли чай.

— Я еще вот что думала, — продолжала она. — Со мной-то все понятно, в Сторм-Делл приехала по своей воле, а вот с семьями тех, кого отправляли насильно, не все чисто. До того, как впасть в это жуткое безразличие, Виола говорила, что ее родителям стали поставлять дорогой красный чай, на котором те буквально помешались. Возможно, свойства у него несколько отличались от того, что дают нам, но в него однозначно что-то подмешивали!

От изумления сон слетел окончательно, и я поняла, что Габи права. В отличие от меня она сумела додуматься до элементарной вещи, которая почему-то даже не пришла мне в голову. Дяде ведь тоже присылали этот чай — кажется, он упоминал, что покупает его у респектабельного заезжего торговца, но кто знает, кем тот являлся на самом деле? Чай из ариданской розы появился в доме лорда Кендола несколько месяцев назад, и этого срока вполне доставало для того, чтобы пошатнуть волю такого уверенного и проницательного человека. Тем, кто находится под влиянием дурмана, гораздо легче манипулировать. Ничто не стоит внушить ему мысль поступить так, как нужно. Вероятно, такой же чай пили и родители остальных девушек перед тем, как отправить их в поместье Сторм-Делл.

— И еще кое-что, — выдернул меня из вихря мыслей голос Габи. — Дженкинс заметил, что ты не пьешь чай, и сегодня добавил его порошок в панировку баранины.

— Что? — невольно вскрикнула я и, спохватившись, уже тише добавила: — Откуда ты знаешь?

Габи покачала головой.

— Не знаю наверняка, но практически уверена. Цвет панировки на твоей тарелке несколько отличался от остальных порций. К тому же видела бы ты себя после того, как все съела — даже блеск глаз потух. Я сперва подумала, что ты притворяешься, но сейчас лишний раз убедилась, что на тебя действительно подействовала еда.

После нескольких секунд раздумья я признала правоту Габи. Внезапно навалившаяся сонливость и тупое спокойствие являлись лучшим подтверждением ее слов.

— Ты не видела Бекки? — спросила я, чувствуя неожиданное облегчение оттого, что еще один человек в этом доме оказался вменяемым.

— После того, как за завтраком она сказала, что ты читаешь, — нет, — разочаровала меня девушка, но тут же предложила: — Если хочешь, могу помочь в поисках.

— Но нам запрещено выходить из комнат без веских причин. Вдобавок обо мне они знают, но ты привлечешь к себе ненужное внимание.

Габи криво усмехнулась:

— Брось. Девчонки вроде меня, выращенные улицей, лучше всего умеют держаться в тени и не попадаться на глаза. К тому же правила создаются, чтобы их нарушать, верно?

С последним утверждением можно было поспорить, но сейчас оно имело смысл. Сложившаяся ситуация с Бекки слишком напоминала ту, в которую попала Делора, и тревога за нее усилилась.

Невольно вспомнив о Делоре, я ощутила, как болезненно сжалось сердце. Слова ведьмы о том, что ее сознание заснуло, стали настоящим мучением, и я корила себя за то, что не могу ничем помочь. В памяти всплывал образ длинноволосой девушки с ветвистыми оленьими рогами, меж которыми протянуты тончайшие кружева паутинок с поблескивающими в них каплями. Свежая, тихая красота Делоры являлась отражением ее чистого внутреннего мира, и принадлежность к древнему, обладающему магией народу не могла этого изменить.

Должно быть, нет ничего хуже, чем смотреть на дорогого тебе человека и понимать, что он и здесь, и одновременно далеко. Видеть смотрящие в пустоту глаза и сознавать, что не в твоей власти что-то исправить…

Не позволив себе задержаться на печальных мыслях, я решительно поднялась, и мы с Габи бесшумно вышли из комнаты. Коридоры утопали во мраке, и даже несмелый дневной свет, пробивающийся через оконные стекла, не мог разогнать заполнившую особняк тьму.

В то время как Габи отправилась исследовать второй этаж, я спустилась вниз. В какой-то момент поймала себя на том, что устала чего-то опасаться, и страх быть кем-то замеченной исчез окончательно. Я леди Кендол, знающая себе цену и никогда не отступающая перед трудностями. В каких бы обстоятельствах ни находилась, ничто не заставит меня трястись от каждого шороха и терять чувство собственного достоинства!

Сперва я обошла те комнаты, в каких Бекки иногда прибиралась, помогая Оливии. Несколько гостиных, оранжерея и холл оказались пусты, и тогда я пошла на кухню. Помимо того, что надеялась обнаружить там горничную, мне требовалось поговорить с Джиной. Ей я доверяла ровно настолько, насколько всем прочим обитателям поместья, но проблему с едой требовалось как-то решать. Морить себя голодом было бы неразумно, а принимать с пищей ломающее волю снадобье — тем более.

Кухарку я застала за приготовлением ужина: она отбивала мясо, одновременно помешивая томящееся на огне овощное рагу. Заметив меня, Джина замешкалась и стукнула кухонным молотком себе по пальцу, отчего тут же сдавленно замычала. Справившись с болью, вытерла руки о передник и присела в неумелом книксене. Было в ее поведении нечто жалкое, а во взгляде затравленность пойманного зверька — бесконечная усталость и такой же бесконечный страх, который в моем присутствии только усилился. Идя сюда, я намеревалась быть твердой, но сейчас, глядя на Джину и вспоминая наш последний разговор, резко поменяла планы.

— Это ведь ты готовишь тот чай. — В моем голосе звучало скорее утверждение, нежели вопрос.

Кухарка вздрогнула всем телом, машинально сделала один короткий шаг назад и, словно опомнившись, отрицательно замотала головой.

— Ты, — кивнула я, только убедившись в своей правоте. — Но не по своей воле. Знаешь, один человек не так давно сказал мне, что бояться — это нормально. Все чего-то боятся. Но я твердо уверена в одном: чем чаще мы позволяем страху брать верх, тем слабее становимся и раз за разом теряем себя. Человеку дана свобода выбора, и мы сами решаем, как поступать — в этом и есть наша сила. Можешь продолжать и дальше плясать под дудку тех, кого боишься, и подавлять зов совести, а можешь рискнуть. Что бы ты ни думала, от тебя, Джина, зависит очень многое.

В глазах кухарки, точно льдинки, застыли непролитые слезы, а дыхание ее участилось. Отдавшись во власть интуиции, я приблизилась и, взяв Джину за руки, посмотрела ей в лицо.

— Ты ведь знаешь, что произошло десять лет назад, и понимаешь, что происходит сейчас. Уверена, в прошлый раз ты делала то же самое — так же опаивала несчастных девушек, поэтому в их смертях есть и твоя вина. Долгие годы ты жила с этим грузом, и он давил не меньше, чем вечный страх. Но сейчас у тебя есть шанс хоть как-то искупить содеянное, так используй его. Прошу, помоги и себе, и всем нам!

Я никогда не пыталась взывать к чьей-то совести, давить на больное место и уж тем более брать на себя роль проповедника, но сейчас это было необходимо. Не только для меня, но и для остальных содействие Джины стало бы неоценимым подарком, и я отчаянно надеялась, что сумею до нее достучаться.

Кухарка смотрела прямо перед собой и не мигала, а ее мучительные переживания стекали по щекам солеными каплями. Она словно застыла и не пыталась ничего отвечать, руки отпустили измятый передник и сейчас безвольно висели, плечи поникли, отчего и без того невысокая Джина стала казаться еще меньше.

Внезапно мое внимание привлекло мелькнувшее за окном светлое пятно. Картинка была смазанной, но показалось, что это пролетела какая-то большая птица.

В то время как я отвлеклась, кухарка отошла в сторону и, достав с полки муку, высыпала ее на стол.

— Он не тот… — прочитала я, следя за движением ее пальца по столешнице, — за кого себя выдает.

Джина замерла и подняла на меня взгляд.

Выходит, писать она все-таки умеет?

— Он не тот, за кого себя выдает, — медленно повторила я и, поняв о ком речь, кивнула. — Да, мне известно, что Виктор не просто конюх, он…

Договорить мне не дал снова промелькнувший за окном силуэт, и на сей раз я была уверена, что это была крупная птица. Меня озарила догадка. Элуна, сова Делоры, исчезла в тот же день, когда ее хозяйка оказалась прикована к постели, и сейчас наверняка это была она.