Дороги скорби (СИ) - Серяков Павел. Страница 38

Гриммо не прятался, но во мраке ночи оставался невидим для глаз Волдо. С момента их последней встречи минуло немногим более десяти лет, и теперь ребенок, который когда-то играл в два болта и был во время этой игры убит, вырос в статного мужчину, и та часть его души, что принадлежала Лу-уху, рвалась наружу в виде прекрасных песен, авторство коих назвавшийся Яном Снегирем приписывал себе. — Ты же понимаешь, — прошептал он, — что это дорога в никуда? Волдо принял шепот сына Рогатого Пса за собственные мысли и не раздумывая ответил: — Да. А что мне остается? — В тебе больше Лу-уха, чем ты думаешь, — заметил Гриммо и вновь обратился к Волдо: — Ты станешь удобрением для Семени. Ты понимаешь это? Ян Снегирь глотнул водки, закупорил бурдюк и, не ответив, поднялся с земли. На онемевших ногах дошел до повозки, в которой на шкурах и укрывшись ими спали Фридрих и Фрида. Волдо приложил ладонь ко лбу девочки. Промочив водой самый чистый лоскут тряпки из всех, что смог найти, положил его на горячий лоб девочки. — Черный, как ночь, — прошептал Ян Снегирь. — Белый, как день. Блеклого мира яркая тень. Шелест листвы, белизна нежных рук… — Он не отрываясь смотрел на спящую Фриду. — Если ты слышишь, — начал он едва слышно, — подари этим детям покой. Хотя бы на ночь. Фрида спала и прекрасно понимала это. Черный баран пришел за ней и её братом. Баран о двух горящих глазах. — Идете за мной, — проблеял он, и голос его напугал детей. — Куда ты нас ведешь? — спросил Фридрих, пряча за собой сестру. — Отвечай. — На дороги Мертвых, — ответил им Гриммо. Мрак окутал все, до чего мог дотянуться человеческий взгляд. — В гости к моему брату. И тьма, еще более непроглядная, заговорила с бараном: — Зачем ты привел спящих на мои дороги, а, Гриммо? — Меня попросил Лу-ух. — Лу-ух мертв. — Аур, я знаю это лучше тебя, но тем не менее… — И что тебе нужно? — спросила тьма, именуемая Ауром. — Что я должен сделать? — Два мертвеца идут по твоим дорогам, и нужно отпустить их на эту ночь, нужно отпустить их с этими детьми. — Эбба, — произнесла тьма, — Ханна. Я знаю, кем они приходятся этим детям, но, Гриммо, никто не просил меня о подобном. Почему я должен помогать тебе? — Кто-то из них — Семя. Гхарр обещал прорастить его. — Семя на дорогах Войны? — Да. — Это печально. Гхарр не справится. — Аур. — Да, Гриммо. — Помоги нам исполнить замысел отца. — Только из любви к Лу-уху, — ответил Аур, и тьма рассеялась, извергнув из себя родителей Фриды и Фридриха. — Спасибо тебе, Аур, — Гриммо поклонился брату и продолжил: — Но это не все. — Наглый, наглый братец. — Мне нужно знать, кто у Кухара умрет дважды. И Аур произнес имя: — Иво… Он дважды будет убит в Ржавой Яме. Он дважды станет игрушкой в руках уродца, но зачем тебе это знать? — Возможно, эта информация поможет прорастить Семя. — Семя невозможно спасти. В том сне Фридрих и Фрида прожили прекрасный день и были окружены родительской любовью и заботой, а когда на зеркале озера заискрилось золото восходящего солнца, Гриммо отвел детей к телеге, в которой они спали крепким, безмятежным сном. Аур же забрал души Ханны и Эббы на дороги Мертвых, понимая, что позволил покойникам проститься со своими детьми и тем самым принял участие в исполнении воли Рогатого Пса.

Наутро они отправились в путь. Вчетвером. Путешествие по Гриммштайну запомнится детям на всю оставшуюся жизнь как Божий дар, как награда за то, что им пришлось пережить, и как отдых перед тем, что пережить им только предстояло. Дорога по торговым трактам страны сопровождалась прекрасными песнями самого известного в те времена музыканта. Песни и музыка очаровали Фриду, насколько могли, исцелили от душевных ран, и вечерами она не отрываясь глядела на бег пальцев Яна Снегиря по струнам лютни, еле слышно подпевала его песням и как-то раз, почти на самом закате теплого лета, она попросила Волдо написать песню для нее. — Наш Ян не пишет по заказу, — захохотал тогда Юрек. — Если бы он так умел, давно бы прослыл самым состоятельным человеком страны, но он, к моему сожалению, дурак, ведомый по жизни тем, что именует вдохновением. Более Фрида не просила у Волдо песен, но с удовольствием слушала уже сочиненные. Слушала и запоминала. Фридриха поэзия не трогала, и потому он без устали крутился вокруг купца с расспросами о военном ремесле, в котором Юрек почти не разбирался, но с удовольствием просвещал парня, сдабривая правду внушительной долей вымысла. Дабы ты, дорогой мой друг, имел понимание о том, сколько длилось их путешествие, скажу — в те времена Трефовы земли занимали треть Гриммштайна и за то время, что они потратили на их пересечение, мужчины успели сродниться с детьми. Юрек видел во Фриде и Фридрихе детей, коих ему не посчастливилось и никогда уже не посчастливится иметь, а Волдо — младшую сестру и брата. Семью, которую давным-давно у него отняла война. Когда осень окрасила листья в цвета огня, они, наконец, пересекли границу Трефовых земель, и именно тогда, глядя на уходящие за горизонт поля, Волдо сказал: — Знаешь, Юрек. Я думаю, что не стоит оставлять наших компаньонов в Вихрах, серьезно. У меня есть прекрасная идея. — Какая же? — В Златограде живет одна очень состоятельная дама. Очень, — Волдо развел руки в разные стороны и подмигнул Фриде: — Во-о-от насколько состоятельная. — Опять ты про своих любовниц… — И это тоже, — поэт взъерошил волосы на голове Фридриха. — Юрек, ты же все равно едешь в Златоград, так давай же не будем разлучаться с нашими друзьями. Моя подруга вдовствует, а дети её уже взрослые и живут своими делами. — Ты хочешь посадить на ее шею двух голодранцев? — Хочу! — воскликнул Волдо. — Хочу, и, более того, она тоже захочет! Уж я-то её знаю! — И как же зовут эту сумасшедшую? — А вот это секрет. Я поклялся не разглашать её имени, дабы сберечь нашу тайну. — Выдумал ты все! — выпалил Фридрих. — Как и песенки свои выдумал! — Фридрих! — Не лезь, сестра! — Хватит щебетать! — гаркнул на детей Юрек. — Скажи мне, Ян, мальчишка прав? — Как правило, во всем, но не на этот раз. — В таком случае мы не станем задерживаться дольше, чем нужно, в Братске, — заключил купец, — но одно гнетет меня, друг мой. — Рассказывай. — Группа людей, что идет за нами с самого раннего утра. — Ты о тех всадниках? — поэт оторвал взгляд от проплывающих над повозкой облаков и приподнялся. Он отлежал всю спину, и потому его ребра, поврежденные еще в детстве, отозвались болью. Он прищурился и увидел тонкую струйку дыма за дальними холмами. — Отстали они давно. — Да, о них. — Едва ли они представляют угрозу. Не думаю, что они преследуют нас. — Хотели бы — уже давно нагнали, — произнес из телеги Фридрих, — мы плетемся, как беременные тараканы. — И то верно, — ответил мальчишке Юрек. — Надеюсь, что правда на вашей стороне. В любом случае до Братска не меньше недели, а там и до Златограда рукой подать. До зимы доберемся, даст Бог.

Всадники, идущие по следу повозки, не были хорошими людьми. Их даже тварями невозможно было назвать. Пять человек под предводительством изуродованного огнем садиста Гуго служили Лотару, сыну Грошевого барона. Гуго и его люди торговали невольниками. Жизнь этого гнуса оборвется погано и глупо, но до встречи с Иво у Гуго было достаточно времени. С самого конца войны Трефов и до глубокой зимы они похищали и продавали хозяину людей. Каторжный труд ожидал каждого, кто попадался в руки Гуго, а хватка его рук была крепка. Стоило стемнеть, а детям отойти ко сну, купец серьезно заговорил с другом, не дав тому даже отхлебнуть из бурдюка. — Уходим сейчас, — процедил он. — Не хотел говорить тебе этого при ребятах, но тянуть больше некуда. Чует мое сердце неладное, а в этих местах и закона толком нет. Нас преследуют, и мне это очевидно, — купец говорил тихо, так, чтобы лишь Волдо и мог слышать. Он слишком хорошо знал дорогу и знал, что между «потерять все» и «потерять жизнь» есть разница. — Берите коня, — предложил Юрек. — Мы с мальцом уйдем болотами к Грошевым землям. Конь будет ни к чему. На том и порешили, а договорившись о месте встречи, не тратя лишнего времени, разошлись в разные стороны. Торговец людьми не умел ждать, и под покровом ночи они окружили остановившихся на привал путешественников. Двое взрослых мужчин, двое детей и их пожитки — все это Гуго заранее считал своим. Обнаружив лагерь пустующим, а повозку, набитую шкурами, распряженной и брошенной, охотник за невольниками вошел в охотничий азарт. Утром, осмотрев следы беглецов, охотники поняли — группа разделилась надвое. — Выследим, догоним, продадим, — прогнусавил Гуго. — А возникнут сложности, убьем. Со мной нельзя так играть. Поганая ухмылка никогда не сходила с его лица, и в тот час, когда человек из Псарни рассек брюхо этого нелюдя, вывалив на пол корчмы его потроха, ухмылка превратилась в убогую посмертную маску. Но до этого момента Гуго успел причинить людям немало боли и страданий. Успел сожрать и выпить за десятерых. Купец с Фридрихом прошли через болота и без приключений пересекли Грошевые земли, заглянув в гости к приятелю Юрека, барону Хладвигу, с которым купец прежде обстряпал несколько грязных делишек и потому пользовался большим уважением барона-самозванца. Они гостили в усадьбе барона несколько дней, и сыновья его прониклись печальной историей ребенка. Гуннар — старший сын, так и вовсе дал Фридриху несколько уроков фехтования, отметив явный талант сына землепашца. — Ты будешь хорошим бойцом, — говорил Гуннар. — Ты крепко держишь клинок, хоть он и весьма тяжел для тебя. Домочадцы Хладвига наперебой твердили, что группе не нужно было разделяться надвое, а в усадьбе нашлось бы место для еще двух гостей, тем более здесь были бы рады Яну Снегирю. Никто не рассказал о том, что Юрек и Волдо спасались от дружины младшего сына барона, но каждый из них надеялся, что Ян и Фрида смогут убежать от погони. Каждый надеялся и понимал, что убежать от Гуго невозможно. Переведя дух, Юрек продолжил путешествие в Златоград, но уже не пешком, а на подаренном Хладвигом скакуне и со значительной суммой в кошельке. Глядя на уезжающего Юрека, Хладвиг сказал младшему сыну: — Если поэт и девчонка попадут в твои шахты, сделай все возможное, чтобы они не вышли из них. — Я думал, что Юрек твой друг, — отвечал Лотар своему отцу. — Я считал… — Он мой друг, все верно, но сын. Юрек не из тех, кто умеет прощать. — Этот жирдяй? — Этот жирдяй водит дружбу не только со мной. — С кем еще? — вмешался в разговор Гуннар. — Неужели его дружки так страшны? — Юрек — четвероюродный брат Каца. Чтоб ты знал. — Кац? — Кац, — кивнул головой Хладвиг. — Тот самый, что верховодит Псарней. — Я услышал тебя, отец. Если поэт и девка попадут ко мне, на этом их жизнь закончится.