Белла (ЛП) - Грэм Уинстон. Страница 68

— Два банка в Труро, — ответил Росс, — захотели организовать спасательную операцию для оловянной шахты, которая, как стало известно, прогорала из-за нехватки капитала. Не будем вдаваться в причины, но ни один банк не захотел участвовать в этом публично, поэтому придумали механизм, с помощью которого создали новую компанию для погашения долга этой шахты. Нам понадобился переговорщик, или председатель, если хотите, то есть независимый управляющий, подотчетный банкам, который сам останется на заднем плане. Мы искали кого-то совершенно нейтрального, не имеющего отношения к мелкой зависти и интригам мира горнодобытчиков, и так мы нашли Придо, который согласился сыграть эту роль и выполнил то, о чем его просили.

— Прости, если я встреваю не в свое делоо, — сказала Демельза, — но за исключением Фортескью, совсем мелкого, в Труро есть только два больших банка — Банк Корнуолла и «Уорлегган и Уильямс». Ты сказал «два банка в Труро»?

Росс колебался.

— Да, эти два банка.

— Действовали... Действовали вместе?

— Э-э-э... ну да... это оказалось в обоюдных интересах.

— Клянусь призраком моего дедушки! — воскликнула Демельза. — Боже всемогущий!

— Зачем столько эмоций? Это просто расчет. Джордж продолжает рычать на меня всякий раз, когда бы и где бы мы ни встретились. Но так случилось, что я повидался с ним вскоре после несчастного случая, и обстоятельства вынудили нас обоих пойти на это.

— Какой шахте вы помогли?

— Уил-Элизабет. Шахте Валентина.

— Он в беде?

— Мог в нее попасть.

Демельза обмахнула лицо салфеткой.

— И как там Джордж?

— Я видел его две недели назад. Тогда он лежал в постели.

— И все еще лежит, — сказала Клоуэнс. — Харриет говорила, он встает к обеду и остается на ногах примерно до шести.

— Харриет тоже участвовала в этом деле? — поинтересовалась Демельза.

— Она только предложила Филипа в качестве независимого представителя.

Демельзе хотелось бы знать, как случилось, что ее муж приехал в Кардью повидать Джорджа, да еще так быстро после его падения. Но слишком много вопросов задавать не стала. Все равно вскоре все само прояснится.

— Что ж, Филип уже прямо как член семьи, — сказала она.

Глава девятая

— Хайдер, — обратился к нему Морис, спускаясь с дирижерского подиума, — отодвинься влево и чуть вперед, когда начинаешь дуэт. Ваши с Жан-Пьером цвета красиво сочетаются друг с другом, но в зале его голос звучит совершенно иначе.

Надувшийся Фигаро отодвинулся на пару шагов влево, затем еще на пару, поскольку Морис продолжал ему махать.

Хайдера Гарсию позже остальных задействовали в постановке. Белла знала, что Морис Валери ищет кандидатуру помоложе, но пока не нашел. По возрасту Фигаро не обязан быть молодым, но должен таким казаться и вести себя, как молодой.

Гарсия был опытным певцом и выступал в опере уже тридцать лет, он спел все партии, подходящие для его высокого баритона. Родственник двух более известных Гарсия, он немного сдал, доказательством чему служило выступление с провинциальной и неиспытанной труппой. Он считал себя выше других и почти не обращал на Беллу внимания, не считая того времени, когда пел с ней на сцене, что происходило довольно часто, но даже в эти минуты был скуп на общение. Он считал себя центральным героем пьесы, всячески показывая это своим пением и игрой.

Уже дважды Морис отводил его в сторонку и объяснял, что это дебют Беллы, что она любительница, желающая стать профессиональной певицей, бедняжка (само собой разумеется) не представляет для него никакой угрозы, наоборот, будет бесконечно благодарна за помощь. Поэтому не стоит стараться, а именно это и происходило, вытеснять ее на второй план.

Теперь Морис старался ради Жана-Пьера Армана, который был вполне в состоянии за себя постоять. Но в том и заключается задача постановщика — давать такие указания, чтобы члены труппы не перессорились друг с другом.

— Ты вымотаешь себя до смерти, — сказала Белла за ужином с ним тем вечером.

Сегодняшняя репетиция казалась бесконечной, Морис был как будто сразу во всех местах, раздавал советы и указания, уговаривал неустанно и с бесконечным спокойствием.

«Дорогая, так слишком громко. Если говорить тише, то звучит веселее. Понимаешь?» «Жан-Пьер, хотя это просто забава, но тебе надо вжиться в образ. Попробуй стать своим персонажем. Когда отворачиваешься, надо сделать это с настоящим отчаянием». «Этьен, не столь важно, где они, а какие они. Вот, давай покажу. Ты вот здесь и начинаешь арию. Но речитатив до арии вселяет в тебя надежду, что лестница еще там!»

Завтра предстояла генеральная репетиция, а в понедельник премьера. Была надежда дать не меньше трех представлений. После прискорбной вспышки летней холеры в городе велись разговоры об отсрочке спектакля, но планы решили не менять. Из-за этого актерам запретили заходить в кварталы, где разразилась эпидемия, вплоть до окончания представлений.

— Я вовсе не измотан, — возразил Морис, глядя поверх нее. — Внешне — да, я пыхчу, задыхаюсь, вздыхаю, кричу, рву на себе волосы, но внутри совсем иное. Там самая настоящая паровая машина, мой внутренний двигатель, который восполняет энергию во время сна.

— Сегодня тебе надо лечь пораньше, — посоветовала Белла. — Завтра будет много дел.

— Наверное. Но завтра — это завтра. А сейчас мы наконец одни, и я хочу узнать, выбрала ли ты песни.

— Кажется, выбрала. Все зависит от твоего мнения.

Во втором акте «Севильского цирюльника» проходил урок музыки. Уже в нескольких оперных постановках примадонна, исполняющая Розину, удостаивалась привилегии выбирать песни по своему усмотрению. В конце концов, это же урок музыки. В Англии миссис Диконс выбрала для исполнения две арии Россини из других его опер, но в Европе выбирали любовные песни, никак не связанные с оперой.

Морис предложил Белле спеть по-английски. Он прервал ее возражения:

— Уверяю тебя, сейчас к англичанам вообще нет неприязни. Война закончилась пять лет назад. Наполеон навечно в изгнании. Если зрителям нравишься ты — ведь никто не сказал обратного? — и твое пение, то это доказывает, что у них отличное чувство юмора и хороший вкус. Не зайдешь ко мне на часок?

Белла так и не выбрала две песни, Морис отправил кузена в Париж, и тот вернулся со сборником английских песен.

— Ладно, — согласилась Белла. — Только на часок.

Его комнаты располагались на первом этаже высокого здания пансиона, где, разумеется, стояло бесценное фортепиано. Морис опустился на табурет рядом с Беллой, пока она исполнила выбранные песни. Первая — песня композитора конца шестнадцатого столетия Томаса Морли под названием «С любовью моя жизнь обрела смысл». Вторая — «Возложим лавровый венец» Генри Пёрселла.

— Они великолепны, — одобрил Морис. — Можно мне присоединиться?

Он поставил табурет рядом с ней.

— Я сыграю басовом ключе, а ты играй в скрипичном.

— В две руки?

— В четыре.

— Мы запутаемся.

— Неважно. Раз, два, три.

Они начали с произведения Морли. Получилось отлично. Затем попробовали Пёрселла, и тут Морис попытался сыграть в том же ключе, что и Белла. Оба рассмеялись. Она переместилась на октаву выше, а он вслед за ней. И снова дотронулся до ее руки, и все окончилось смехом.

Морис поцеловал ее и произнес:

— Ну разве не здорово? Музыка и любовь? Что еще нужно в жизни?

Левая рука Беллы играла трель.

— Ты утверждаешь или спрашиваешь?

Морис снова ее поцеловал.

— Просто говорю. Ни больше, ни меньше.

Правая рука Беллы играла арпеджио.

— Любовь, говоришь? Ты же вроде не веришь в любовь!

— Я не верю в брак, поскольку женат на музыке. Но ради тебя я мог бы даже подумать о браке.

— Ах, какая жертва! — воскликнула Белла с притворным изумлением. — Как же ты меня впечатлил!

— Как же назвать мое чувство к тебе, если не любовью? Это не просто похоть. Не просто желание. Это истинное чувство. Белла, ты такая восхитительная и чудесная.