Синий лед (СИ) - Ланской Георгий Александрович. Страница 6

Машина на сей раз не капризничала, завелась сразу, дай бог здоровья мастеру. Так что до вокзала, по пустым ночным улицам, Кирилл долетел с ветерком, отчаянно зевая и сожалея, что не додумался хотя бы кофейку хапануть перед выездом. Чтобы не уснуть, он включил музыку погромче. В динамиках стонал погибший шансонье, застреленный грабителями у себя дома, что теперь придавало его песням большую чувственность и пророческую жуть. Словно знал этот грузный мужчина, с небогатым голосом и кривоватыми текстами, что до старости не доживет, и получит пулю в спину, пытаясь защитить свою жену, дом и собственную жизнь.

Ольга, жена Кирилла, шансона не признавала, и всячески сопротивлялась тому, чтобы такая музыка вообще звучала в доме, оттого погибший шансонье со всеми своими альбомами был навеки изгнан в машину, да и там звучал лишь в отсутствии супруги.

— Нахватается сын блатной романтики, вперемешку с ментовским фольклором, и сам таким же станет, — пророчила она. — Глазом моргнуть не успеем, как будет по фене ботать.

— Ты же за десять лет не начала, — огрызался Кирилл.

— Я — взрослая женщина. А он пацан семилетний.

— Ну да, конечно. Пусть лучше по телевизору всякую лабуду для дебилов смотрит?

— И лабуду не надо, — назидательно говорила Ольга. — Ребенком заниматься следует, а не рыскать по подворотням в поисках маньяков и убийц.

— Давай я работу брошу? — с ядовитой лаской предлагал Кирилл. — По фигу ипотека, кредит. Буду дома сидеть с сыном, сделаю из него хорошего человека, воспитанного. А жить и на вокзале можно. Не графья, в конце концов.

На этих словах обычно начинался скандал, непродолжительный и вялый, после которого оба дулись и не разговаривали до утра, а утром вставали, как ни в чем не бывало, потому как признавали правоту друг друга. И сына воспитывать надо, только когда это делать, если оба допоздна на работе? А с другой стороны кредиты сами не погасятся, а родное государство к великодушию не приучено.

К вокзалу, перекатывая в голове мысли о сыне, которому было бы неплохо купить новую клюшку (пусть лучше в хоккей во дворе играет, чем за компьютером портит зрение), Кирилл подъехал уже за полночь. Электричку отогнали на запасной путь, вагон с покойниками отцепили. По перрону бегал начальник вокзала, истерически приседая перед полицейскими. Шутка ли, два трупа в поезде. Хорошо еще, что электричка последняя, не придется расписание менять.

Скупо кивнув оперативникам, Кирилл влез в вагон, аккуратно пройдя по газеткам, разбросанным по полу для сохранения улик, и сразу увидел судмедэксперта Милованова, пожилого, крепенького, как боровик, вечно ноющего и жалующегося на работу в неурочный час. Перед экспертом, на полу, разбросав руки-ноги, лежал труп мужчины, с безвольно отвалившейся челюстью. Кирилл мельком отметил недешевую одежду и аккуратно присел на деревянную лавку, напротив эксперта.

— Здорово, Дмитрич. Ну, что мы имеем?

Милованов глянул на Кирилл из-под кустистых бровей, но привычной жалобной скороговорки Кирилл так и не дождался, видимо, устал уже эксперт, пропало желание балагурить.

— И тебе здравствуй, — хрипло сказал Дмитрич, наморщился и, прижав ко рту ладонь, оглушительно чихнул. — Вот же блин, зараза… Простыл, как собака… Что имеем? Двух первоклассных жмуров. Глянь. Это вот у нас мужчинка. А вон там — дамочка.

Кирилл посмотрел вправо, где в конце вагона наблюдалась похожая возня, сверкали фотовспышки и негромко беседовали опера. В середине вагона сидела обмотанная платком баба, поглядывая на действия полиции с испугом и жадным любопытством, маячили люди в форме железнодорожной охраны, явно не зная, что делать.

— Криминальные жмуры? — спросил Кирилл.

— А тебя бы линейщики вызвали, кабы трупы были не криминальными? — вяло улыбнулся Дмитрич и снова закашлялся. — Ох, я ж тут щас соплями все забрызгаю… Конечно, солнце мое. Оба клиента зарезаны, глянь, вон дырища какая в груди. Один удар, прямо в сердце. Причем мужчинку завалили чуть раньше, дамочку позже. И я уверен, мужика мочканули где-то в другом месте, а в вагон втащили уже мертвым. Кровушка свернулась как пять-шесть часов, а у женщины часа три.

Кирилл без особого интереса поглядел на сизую грудь покойника, виднеющуюся из-под слоев пальто, пиджака и рубашки. Дыра в груди, действительно, впечатляла. Кирилл наклонился над трупом и брезгливо отогнул полы пальто и пиджака. Нож пробил их насквозь. Дмитрич наблюдал за действиями Кирилла с удовлетворением.

— Вот и я говорю, Кирюша, что силища у убивца была неимоверная. Это ж как надо ударить, чтобы мужика, словно бабочку, насквозь пришпилить. Я, кстати, над ним еще поколдую. Что-то мне не нравится в характере раны. Угол странный. Есть у меня мнение, что в момент убийства и жертва сидела, и убийца тоже.

— Поколдуй, — рассеяно разрешил Кирилл. — Орудие убийства нашли, не в курсе?

— Нету пока. Видать убивец с собой унес. А, может, ножичек валяется где, хотя мы вагон обшарили.

— Нож?

— Нож. Причем такой характерный, армейский, возможно. И, что любопытно, Кирюша, мужика завалили сразу, он, ручаюсь, и пикнуть не успел. А вот дамочка сопротивлялась. На руках порезы рваные, видать бедолажка, ручонками-то и закрывалась. Вот ее как раз в вагоне и убили. Тут и брызги крови соответствуют, и потеки, ну и свертываемость. Время смерти я точно не скажу, она в аккурат на электропечи сидела. Так что только после вскрытия. Иди, глянь пока, а я еще поковыряюсь.

Кирилл послушно отошел, бегло взглянув на сидящую на лавке бабу. Та сжимала в руках корзину, словно величайшую ценность. В корзине, насколько было видно, лежали овощи, укутанные в старую дырявую шаль.

Второй труп, женщина лет сорока, в дешевом пуховике, лежала на полу в той же позе, что и мужчина, но в отличие от него, выглядела хуже. Труп был залит кровью, засохшей на полу. Кирилл увидел отчетливые следы и ткнул в них пальцем, на что криминалист ответил кивком, мол, уже отсняли, запротоколировали. Напротив, на соседнем ряду, сидел Олжасик, сержант Олжас Устемиров, маленький худенький казах, недавно поступивший в распоряжение Кирилла.

Олжасика в деле Кирилл еще не видел, поскольку назначение пришло всего неделю назад, и по большому счету, это было его первое дело. Послужной список Устемирова был небогат. В родном Петропавловске он прослужил в убойщиках год, а затем продал квартиру и подался в Россию, решив, что на родине ему ничего не светит. Увидев Кирилла, он поднялся, пожал руку и вновь уселся, дописывать протокол. Рядом на скамейке, в куче барахла, лежали документы, бумажник, кошелек, свернутые бумаги, рассыпанная мелочь, телефоны и какая-то ерунда.

— Здорово, — буркнул Кирилл. — Документы, выходит, нашли?

— Нашли, — ответил Олжас и мотнул подбородком на паспорта. — И у мужика и у бабы. У него паспорт на имя… щас… щас… Панарин Олег Станиславович, шестьдесят шестого года рождения… прописочка городская, честь по чести. Вот телефон его, бумажник, часики, упаковка «виагры». А женщина — Наталья Ивановна Богаченко, семидесятого года, прописана в Михайловке.

Тот район Кирилл знал плохо, поэтому спросил наобум:

— Электричка Михайловку проезжает?

— Проезжает. От конечной — третья станция. Не думаю, что ее там вспомнят. На полустанке билеты не продают, разве что кто знакомый ее видел. Мы участковому отзвонились уже, обещал родственников пригнать на опознание. Панарин по прописке проживает вместе с женой, мы туда звонить не стали.

— Как думаешь, ограбление? Или разбой?

Олжас с сомнением покрутил головой.

— Вряд ли. У Панарина котлы на руке нехилые, печатка, цепь на шее, и в кошельке деньги и кредитки. У Богаченко серьги в ушах, по виду золотые. Не бог весть что, но в ломбард спихнуть можно. Ну, и раны, конечно. Гопота с такими ножами не ходит. И потом, много ли ты в вечерней электричке награбишь? Вагоны почти пустые. Контролеры и то через раз ходят. Но Богаченко они запомнили, и обилетили. Я и билет нашел. А вот у Панарина билета нет.