Орлята (Рассказы) - Гельфандбейн Григорий Михайлович "Составитель". Страница 27

— А это вот нюхала? А ну, говори правду, а не то зараз дух вышибу…

И так наганом нажал, что носу больно стало.

Я еще громче заплакала и говорю:

— Я вам правду сказала.

— Нет, ты неправду говоришь! Ты врешь! Отвечай: кто тебя сюда послал?

Я говорю:

— Никто меня не посылал. Я за коровой приехала. Пустите меня, пожалуйста, у меня корова с утра недоенная ходит.

Они друг на дружку посмотрели, головами покачали и говорят:

— Ловко придумано. Ничего не скажешь…

А потом этот, который в шляпе, взял меня за плечо, сдавил его со всей силы и говорит:

— А ну, пошли к атаману. Разберемся…

КОРОВЫ. Я всю дорогу плакала. Да так еще плакала, так орала, что даже бандиты не вытерпели. Один какой-то с бородой, в бриле соломенном, остановился и говорит:

— Тьфу! Не могу. Все уши заложило от ее крика.

Тут и другие остановились. Говорят:

— А ну ее! Таскаться с ней… Может, она, и верно, за коровой приехала!

А тот, который в шляпе, ногой топнул и говорит:

— Брось? Знаем мы, какие тут у них коровы. Никаких тут коров нема! Тут…

И только сказал «тут» — будто назло ему где-то впереди как загудит:

«М-у-у-у-у!..»

Я сразу очухалась и плакать перестала.

Вижу: навстречу нам из лесу на лужок выходят коровы. Впереди — белая, за ней — пегая, потом еще какие-то, а потом — кто вы думаете? — а потом вижу — Ноченька, красавица наша, идет!

Я как закричу:

— Вот она! Вот она, моя корова! Видите — черная, которая с беленькой звездочкой!

И бежать уж хотела. А бандит в шляпе схватил меня за плечо и говорит:

— Стой!

Потом говорит:

— Вот я тебе что скажу. Это твоя корова? Да? Так ты ее позови. Кликни. Если она отзовется, если пойдет, — значит, правда. А если не пойдет, — значит, неправда, значит, ты брешешь, значит, ты — красный разведчик.

ИСПЫТАНИЕ. Я обрадовалась. Говорю:

— Ладно!

А сама думаю:

«А вдруг не пойдет Ночка? Вдруг не откликнется?» Ведь все-таки, сами понимаете, это корова, а не собака…

Вздохнула я тихонечко и говорю:

— Ноченька! Ночка!..

Она — хоть бы что. Даже головы не повернула. Идет, не спешит, травку жует.

Тогда я погромче говорю:

— Ночь, Ночь, Ноченька!

Вижу — Ноченька голову подняла, губами шевелит, будто воздух нюхает. А потом в мою сторону посмотрела и пошла. А я — к ней навстречу.

За шею схватила и — целовать. И опять чуть не плачу.

— Ноченька ты моя, Ноченька! — говорю. — Бедная ты моя, бедная! Вымечко-то у тебя как разбухло. Пить ты, наверное, хочешь, бедняжечка!..

А Ночка меня узнала, трется об меня и локоть мне своим шершавым языком лижет.

Тут уж, конечно, бандитам пришлось поверить, что я за коровой приехала, а не за чем-нибудь. Даже этот, который в дамской шляпе, и тот поверил.

— Ну что ж, — говорит. — Твое счастье. Шут с тобой! Забирай свою дочку или бочку и катись отсюдова.

А я думаю: «Куда же мне катиться?»

Потом думаю:

«Ясно — куда. К Стахеевской мельнице. Сейчас, как они только уйдут, я потихонечку по кустикам да по залескам и погоню мою Ночку к плотине. Может, успею еще. Может, еще наши ребята, на счастье, не взорвут ее к тому времени…»

АТАМАН СОКОЛОВСКИЙ. Но и тут мне не повезло.

Только мы с бандитами разговор кончили, не успели попрощаться, слышу: копыта стучат. Вижу: из лесу на лужайку всадники скачут.

Мои бандиты, как увидели их, испугались чего-то, побледнели.

— А ну, — говорят, — ребята, сторонись! Атаман едет! А он, атаман этот, к ним подскакал, плеткой взмахнул и кричит:

— Вы чего тут треплетесь?.. Варнаки!..

Сам он усатый, в папахе, седло у него шелком вышито, а на боку целых две сабли — одна с золотой ручкой, а другая с серебряной.

Бандиты, я вижу, еще больше испугались, потемнели все и говорят:

— Да ты не ругайся, Соколовский! Чего там. Мы же в разведке тут.

А он их не слушает. Кричит:

— Какая разведка? Какие вы, к черту, разведчики? Пока вы тут баклуши бьете, красные черти мост успели спалить!..

Бандиты ему говорят:

— Мы же не виноваты.

А он им:

— Не виноваты?!

Раскраснелся весь, зубами залязгал.

— Я вот, — говорит, — вас всех сейчас постреляю за такое дело.

Потом он меня увидел и говорит:

— А это кто такая?

— А это, — говорят, — девочка. За коровой пришла. Он еще больше покраснел, даже позеленел и говорит:

— Видали? Красные там оборону готовят, мосты жгут, а они тут, черти, с грудными младенцами прохлаждаются!

Я не обиделась, правда, что он меня грудным младенцем назвал, но только думаю — надо сматывать удочки. А то, глядишь, и тебе попадет от такого бешеного.

Их уж там полная лужайка набилась, этих бандитов. Кто на коне, кто пеший… Коляска еще какая-то приехала. Шумят, орут, ругаются на чем свет стоит. Я думаю:

«Ну, до свидания. Я пошла».

Подняла какую-то хворостинку, огляделась и под шумок погнала свою Ночку в кусты.

Орлята<br />(Рассказы) - i_012.jpg

«КИРПИЧОМ ПО ГОЛОВЕ». До кустов не дошла — слышу за спиной: — Эй, дивчина!..

Оглянулась — вижу: ко мне атаман подъезжает. У меня сердце захолонуло: «Что еще? — думаю. — Этак, — я думаю, — с вами и через час до плотины не доберешься».

А он на меня зверем посмотрел и говорит:

— Ты тутошняя?

Я говорю:

— Да, тутошняя.

Тогда он пониже ко мне нагнулся, по сторонам посмотрел и говорит:

— Скажи, далеко отсюда будет Стахеевская мельница? У меня сразу и хворостинка на землю полетела.

Меня будто кирпичом по голове стукнули. Даже губы затряслись. Я говорю:

— Какая мельница? Не знаю я никакой мельницы. Никакой мельницы тут нет.

— Как это нет? Ты зачем брешешь? Нам же хорошо известно, что тут где-то есть мельница, и около мельницы — плотина.

У меня в голове мысли, как колесики в часах, завертелись. Я думаю:

«Как же это? Откуда они узнали? Ведь если они раньше, чем плотину взорвут, до нее доберутся, это ж — городу крышка. Это же значит, что они у нас всех перережут. Вы посмотрите — их сколько? Вона — у них и пулемет, и второй пулемет из коляски торчит… А у наших мальчишек — только ружья да наганы заржавленные…»

Я думаю:

«Нет, нет. Надо что-то такое придумать. Надо их обязательно задержать, обмануть. Давай, — думаю, — покажу им не в ту сторону. Пускай-ка побегают. Пока они там разберутся, пока догадаются, а уж от плотины одни щепочки останутся!»

Все это я в одну секунду обдумала.

Атаман говорит: — Ну что? Вспомнила?

А я перед ним дурочкой представилась и говорю:

— A-а! Это вы про плотину спрашиваете? Так это ж далеко. Это — в ту сторону. Это за мостом…

Он говорит: — А ну, проводи нас.

ВЛИПЛА. Уж этого я никак не ожидала.

«Вот, — думаю, — влипла, девочка!»

Ну, сами подумайте, — что мне делать было? Отказываться? Попробуй, откажись — он тебя так плеткой погладит, что от шкуры ничего не останется. А если не откажусь — тоже хорошего мало. Куда ж их вести? Не в ту сторону? Так они тебя после в куски разорвут, из пулемета застрелят.

Да, ничего не скажу, испугалась я в эту минуту. Даже подумала: не сказать ли им правду?

А потом, как вспомнила, что в городе одни мальчишки да женщины остались, — стыдно мне стало.

«Э, — думаю. — Ладно! Чего там! Уж коли назвался груздем — полезай в кузов».

Думаю: «Так и быть! Поведу их не в ту сторону».

В ЛЕСУ. А уж Соколовский командует:

— Построиться!..

Вот они построились кое-как — конные на коней полезли, пешие ремни на винтовках подтянули, — и вся эта банда, вся орава двинулась за мной следом.

Впереди у нас, за самого главного командира, Ночка моя выступает. За ней — я с хворостинкой. Со мной рядом — атаман Соколовский на кауром коне, а за ним следом — его есаулы, помощники и вся шайка.