Орлята (Рассказы) - Гельфандбейн Григорий Михайлович "Составитель". Страница 28
Идут они как попало: где у них конные, где пешие — не разберешь. Атаман на них кричит. Сами они ругаются. И на меня тоже все время покрикивают.
— Эй, — говорят, — босоногая! Чего спишь? Гони свою тварь, а то сейчас ее на говядину пустим…
А я не спешу, не тороплюсь. Думаю: «Куда мне спешить? Пока я веду вас, голубчики, ничего вы со мной не сделаете. А вот потом что будет — это другое дело». «Ох, — думаю, — лучше об этом сейчас и не думать…»
ПУГАЮ БАНДИТОВ. Я только об одном думаю: скоро ли взрыв-то будет? «Что ж они, — думаю, — черти, копаются там?» Ведь рано ли, поздно ли бандиты очухаются, вернутся. Тогда уж поздно будет плотину взрывать. Неужели они, косолапые, до сих пор до мельницы не могли добраться?
А уж мы из лесу вышли. Опять по реке идем. Над рекой туман. Уж темнеть стало. В городе на той стороне желтые огоньки замигали. И я как увидела эти огоньки, — мне до того худо стало, до того невесело, так мне домой захотелось, что прямо хоть в воду кидайся…
Я даже плакать опять потихоньку принялась.
Мне и себя-то до смерти жалко. И Ночку жалко. Бедняжка за день набегалась, нагулялась, — теперь еле бредет, еле ногами переступает…
Да и бандиты, я вижу, тоже чего-то приуныли маленько.
Атаман уж сердиться стал. То и дело спрашивает:
— Ну, что? Скоро ли?
Я говорю:
— Скоро. Скоро.
Он говорит:
— Да знаешь ли ты, где плотина-то? Может, ты путаешь чего-нибудь?
Я говорю:
— Нет, не путаю.
— Ты сама-то была на мельнице? Какая она — плотина? Широкая?
Я говорю:
— Очень широкая.
— Тачанка пройдет?
— Нет, — говорю, — тачанка, пожалуй, не пройдет. Это я нарочно сказала. Я думала, может, они испугаются и не поедут дальше, если тачанка-то у них не пройдет. Но, вижу, — нет, не испугались. Едут.
Они меня по дороге много о чем расспрашивали. И сколько в городе красных, и какие части, и много ли у них при себе оружия. А я, хоть и знаю, что мало, а говорю:
— Ох, до чего много! И винтовки, и пулеметы, и револьверы.
Они только посмеиваются.
— Да ну? — говорят. — Неужели не врешь? Неужели даже револьверы?
Я говорю:
— А что вы думаете? Даже пушка есть. Я своими глазами видела: у самой плотины стоит. Вот такая пушища — с колесами.
Я думала, что они хоть пушки-то испугаются. Нет. Опять смеются.
— Ну, что ж, — говорят. — Пойдем, побачим, що це за пушка с колесами…
НАКОНЕЦ, ГРОХНУЛО. А потом и смеяться перестали. Не до смеху им.
Только и слышу:
— Ну что? Скоро ли мельница?
А я им только одно говорю:
— Скоро. Скоро. Успеете.
А сама думаю:
«До коих же пор я им головы морочить буду? Ведь этак, — думаю, — пожалуй, я могу их до синего моря довести».
И только подумала — слышу:
«Бах! Трах! Трах!»
Три раза подряд как грохнет.
«Ну, — думаю, — слава тебе, господи, — плотину взорвали…»
А бандиты остановились, перепугались. Кричат:
— Що це таке?
— Что такое?
Лошади у них все в одну кучу сбились. Зафыркали, захрипели. Коляска куда-то в канаву въехала. Такой шум поднялся, — хоть уши пальцами затыкай.
Атаман Соколовский наган из кобуры выхватил. Кричит:
— Эй, вы!.. Тихо там! Не наводи панику…
Потом ко мне повернулся и говорит:
— А я думал — ты врешь.
Я думаю:
«Ну что ж. Правильно. Вру. А в чем дело?»
— А ведь девчонка-то правду сказала. И верно, оказывается, семидюймовка у них.
Я думаю: «Какая семидюймовка?»
Посмотрела за реку. А там в эту минуту что-то как вспыхнет, как ухнет.
И почти сразу же где-то совсем рядом, в кустах, за моей спиной, взорвался орудийный снаряд.
Меня даже воздухом в сторону откинуло.
ПОД ОБСТРЕЛОМ. Я, помню, еще успела подумать: «Что такое? Так, значит, это не плотина была? Значит, это из пушек стреляют? Откуда же, — думаю, — пушки у наших?»
Но тут меня чуть не задавили. Бандиты от страха прямо с ума спятили. Такой у них поднялся галдеж, такая свалка, что и рассказать не могу.
Атаман Соколовский кричит:
— Стой! Стрелять буду!
А они и не слушают его — гонят куда попало. Коляска у них трещит. Лошади спотыкаются, падают…
Ночка моя, бедняжка, мычит, мечется между ними. А они и внимания не обращают, дуют себе напролом.
А тут еще, как нарочно, пулемет затрещал из-за реки. Так уж тут и сам Соколовский не выдержал. Стегнул коня, крикнул: «За мной!» — и вперед ходу.
И мы с моей Ночкой тоже бежать припустились. Только мы не вперед, а в кусты.
ДО СВИДАНИЯ, НОЧКА. Я думаю:
«Откуда же пушки взялись? Ведь не было! Ни одной не было».
И вдруг мне как будто подсказал кто-то:
«Так это же папа! Папина дивизия подошла!»
У меня даже голова закружилась, как только я подумала об этом.
«Ну, конечно же, — думаю, папина дивизия в город пришла. Потому и плотину, наверно, не взрывали. Теперь их там много, теперь им бояться нечего… Теперь уж небось бандитам не поздоровится…»
И вдруг я вспомнила, что ведь бандиты уходят, что ведь я сама увела их подальше от города…
Меня будто крапивой стегнули…
«Что же я наделала? Дура! Ведь их потом не найдешь. Ведь они, если в лес уйдут, их полгода потом ловить придется!»
А уж из города, вижу, и стрелять перестали. Думают, наверно: ушли бандиты…
«Как же, — думаю, — их задержать? Что бы такое придумать?» И придумала все-таки.
— А ну, — говорю, — Ноченька, до свидания, беги-ка ты домой одна.
Подхлестнула ее хворостинкой, а сама повернулась и — бегом, догонять бандитов.
БАНДИТЫ ХОТЯТ МЕНЯ ЗАРУБИТЬ. Они еще далеко не успели уйти.
Чего у них там случилось — не знаю, только вижу: стоят, окружили атамана своего, кричат, руками размахивают.
Я еще до них и добежать не успела, а уж атаман как будто ждал меня.
— Вот, — говорит, — она! Здесь она!
Потом говорит:
— Ну! Где ж плотина-то?
А я задрожала вся, руки перед ним ладошками сложила и говорю:
— Ой, дяденьки, миленькие!.. Вы только не сердитесь, не ругайтесь…
— Ну, что еще, — говорит, — такое?
— А я, — говорю, — ошиблась маленько. Плотина-то ведь в той стороне.
— Как, — говорит, — в той стороне?
— Да так, — говорю. — Вы уж давеча больно громко орали на меня. Я с перепугу-то все и перепутала.
Он свою серебряную саблю выхватил и говорит:
— Ты что?!
Потом говорит:
— На обман взяла? Издеваешься над нами?
Тут из толпы этот, в шляпе который, выскочил и говорит:
— Рубай ее, атаман! А ну, рубай ее, красную гадину! Тут и другие, слышу, тоже кричат:
— Обманщица!
— Обдурила нас!
— Застрелить ее надо!
— Стреляй в нее, атаман!
Я думаю: «Ну, что ж! Сейчас застрелят».
Зажмурилась даже. Потом говорю:
— Я ж не нарочно.
И заплакала.
Атаман меня за плечо схватил, в глаза посмотрел и говорит:
— Так, значит, ты говоришь, плотина — там, в той стороне?
— Там, — говорю. — Вот, честное слово, там.
Он говорит:
— А ну, становись на колени.
Я не подумала — стала.
— Перекрестись, — говорит.
Я и перекрестилась.
Тогда он саблю обратно вложил, по рукоятке ладошкой похлопал и говорит:
— Если обманешь, сам на месте тебя вот этой саблей зарублю.
Потом на коня вскочил и кричит:
— Эй вы, каиново семя, поворачивай!.. Конные вперед, переменным аллюром — за мной!..
Гикнул, свистнул и вдруг коня придержал, нагнулся, схватил меня под мышки и — к себе в седло.
— А ну, — говорит, — показывай нам дорогу.
Потом еще раз свистнул, лошадь рванула, и я чуть из седла не вылетела.
НАЗАД В ГОРОД. Я даже кричать не могла. Я будто вся деревянная стала. Лошади в холку вцепилась, зажмурилась и глаз не разжимаю.