Прорицатель (СИ) - Пушкарева Юлия Евгеньевна. Страница 56

Всё двигалось в страшной суматохе: набеги Хаши прекратились, и тут же было объявлено сразу о трёх важных мероприятиях — причём даже не об охоте на Хаши, чего жаждали семьи погибших монов, и не о завоевательной войне, к чему Рагнарат привык. Во-первых, мон Кнеша собирался жениться. Это было, конечно, событие значимое (он всё-таки оставался влиятельным человеком, и после смерти рагнара его влияние только усилилось), но не настолько, чтобы вызвать ропот огромных масс народа — разумеется, черни было плевать на свадьбу богатого вельможи, а ближе к окраинам Рагнарата о ней и вовсе не слыхивали. Во-вторых, планировался традиционный переезд рагнарского двора в резиденцию в шумной торговой Бачхаре. Это тоже было не ново и вполне нормально, особенно учитывая приближающийся конец месяца. А вот третье заявление, толком пока и не обнародованное, но быстро разнёсшееся на крыльях слухов, стало камнем, брошенным в пруд. Одних оно возмутило до ярости, других обрадовало до неприличия, третьих изумило до онемения, но никого не оставило равнодушным — от последнего раба-пленного, стонущего на рудниках или стройке под кнутом надсмотрщика, до закутанного в тончайшие ткани, увешанного золотом, растолстевшего от сластей стахи, торговца вином или пряностями.

Мон Кнеша объявил новым рагнаром себя и прислал в Бачхару указания относительно подготовки к празднеству в честь его восхождения на трон. Он назначил его на будущий месяц, сразу после переезда двора.

Нери целыми днями сидела на ковре и смотрела, как одна за другой падают капли из огромной клепсидры, стоящей в углу. Каждая из них, отяжелев, на мгновение задерживалась на конце воронки, а потом тихо валилась в глубокую медную чашу. К закату клепсидра пустела, и безмолвная рабыня приходила, чтобы наполнить её заново.

Нери казалось, что и сама она превратилась в такую же воплощённую монотонность. Ничего больше не волновало её, не радовало и не расстраивало. Она быстро поняла, что ей отрезаны все пути выхода; постоянная охрана у дверей и обмолвки рабынь яснее прямых слов сказали ей, что она здесь хотя и уважаемая, но пленница — покорный кусочек чьей-то мозаики, будущее средство для вынашивания и вскармливания хозяйских детей. Неприглядная правда открылась ей, но даже не вызвала отторжения: одна ночь скрутила её, растёрла в порошок, и, дотрагиваясь до себя, она ощущала только могильный холод. Она не польёт молоком землю на похоронах отца и не отомстит за смерть матери. Её герой и господин — подлый узурпатор. А сама она — ничтожество с громким именем.

Она никогда не будет счастлива. Мон Кнеша, каждую улыбку которого она когда-то жадно ловила, сжёг всё хорошее, что было в её жизни, а взамен не дал ничего.

Наверное, отец сейчас не узнал бы сейчас в ней свою маленькую, любопытную оторву, не дававшую спокойно жить ни ему, ни слугам, свою радость, свою Веточку, как он звал её в особенно хорошем настроении. Свою Ниэре. Она погибла в том же пожаре — или, может быть, от ножа братьев Хаши, в возрасте шестнадцати лет.

Теперь она, вероятно, подурнела от слёз, недоедания и недосыпания, но отмечала это отстранённо, будто не о себе — впрочем, её всегда не трогали эти вопросы. Нери вся погрузилась в прошлое, которое теперь, перед бездушной клепсидрой, растеряло всё мрачное и утопало в свете, представлялось восхитительным, навсегда утраченным блаженством. Вот мон Гватха учит её ездить верхом на снурке и хохочет, уверяя, что она быстрее любого мальчишки в округе. Вот он приносит её, совсем кроху, на руках, чтобы показать, как растёт виноград. Вот водит пальцем по карте Рагнарата, заставляя повторять названия рек, владений, городов и островов.

«Никогда», — повторяла она с каждой каплей. Никогда, никогда, никогда.

По крайней мере, став женой мона Кнеши, она сможет убить его.

Но поднимется ли у неё рука совершить такое злодеяние над собственным мужем, нежеланным, но повелителем? И соберётся ли она с духом в таком вот апатичном состоянии? Она не знала.

К тому же мон Кнеша умён. Очень умён и наверняка найдёт способ не допустить этого. А она — последняя дурочка. Ничего у неё не получится.

Нери никогда не употребляла слово «отчаяние», считая его чересчур напыщенным. Оно часто встречалось у придворных поэтов, а она не любила стихи — разве что песни, и то немногие. Однако те времена, похоже, миновали.

Однажды, когда Нери предавалась всё тому же кругу мыслей, уставившись в одну точку в стене напротив, с улицы послышался удар гонга, и постучалась рабыня. Должно быть, обед.

— Войди, — сказала Нери. Она говорила мало; каждое слово почему-то стоило ей неимоверных усилий.

Но вошла не девушка с подносом, а слуга мона Кнеши. Нери пару раз видела из окна эту громадину. На нём не было ни одного знака в честь духов, и он не закрывал почти чёрного тела ничем, кроме холщовой набедренной повязки. Даже рабы редко ходили так. Наверное, он был не из Рагнарата. Раньше это поразило бы Нери, но сейчас оставляло равнодушной.

Слуга внёс шкатулку красного дерева, в которой Нери, вздрогнув, узнала свой ларец для драгоценностей. Вид вещи из Маантраша, из-под отчей крыши, из её собственных покоев подействовал на неё, как молния, сверкнувшая в темноте.

— Повелитель посылать за вещами молодой госпожи, — с поклоном прогудел Салдиим, протягивая ей шкатулку. — Остальное отправить в Бачхару. Говорить, это радовать госпожу.

Нери встала, покачнувшись с непривычки, и поскорее забрала ларец. Будь она одна, то, наверное, расцеловала бы его; было невыносимо видеть, как лапы этого чудовища — она не сомневалась в том, что этот человек жесток не меньше братьев Хаши, — сжимают бесценную для неё вещь.

— Но зачем? — не удержалась она от вопроса.

Салдиим смотрел на неё с непроницаемым лицом с высоты своего роста. Потом сказал:

— Госпожа забыла? Завтра свадьба госпожи и повелителя.

Он ещё раз поклонился, кивнул охраннику и вышел, закрыв за собой двустворчатую дверь.

Нери стояла, оглушённая. Уже завтра. Как она могла забыть.

Она бездумно открыла ларец. Молния померкла, и вокруг по-прежнему был мрак. Через жалкие несколько часов она окончательно перестанет быть собой. Она станет... Рагнарой? Властительницей мира?

Смешно. У неё отнимут власть даже над собственными душой и телом, вот что случится. Первая рабыня в Рагнарате, только и всего. Красивый, обвешанный вот этими побрякушками трофей для мона Кнеши.

Или для Хаши. Ей не хотелось в это верить, но всё складывалось слишком легко. Так что же — она будет женой человека, который повинен в убийстве её семьи?

Зачем, зачем он только сделал это? Должно быть, после смерти рагнара он предложил союз мону Гватхе, а тот отказался участвовать в этом мерзком заговоре. Других объяснений Нери не видела.

Выйти замуж за Кнешу. Подумать только, одна мысль об этом теперь вызывает в ней отвращение — насколько недавно всё было не так!..

Пальцы Нери перебирали браслеты, цепочки, камни, глубиной и чистотой цвета которых восхищались, бывало, знатоки... Тут было много подарков мона Кнеши, и она брезгливо отодвигала их; но часто попадались и драгоценности, подаренные отцом, и те, что достались в наследство от матери. Нери сама не заметила, как снова погрузилась в печальные воспоминания — перед ней так легко воскресали те дни, когда она получала всё это и даже не задумывалась о том, достойна ли она этих вещей, о том, как много они будут значить для неё когда-нибудь, когда она потеряет столько, сколько теперь потеряла. Тогда она просто радовалась — в беззаботном, блаженном забвении, которое свойственно детям.

Но она уже не ребёнок.

Почти на самом дне ларчика Нери наткнулась на камешек бирюзы, похожий на крошечный кусок синей глины и такой неприметный на фоне остального содержимого. Это от женщины со змеиным хвостом. «Надеюсь, мой подарок пригодится тебе», — сказала она тогда. И зачем он мог пригодиться? Разве что лишний раз растравить ей душу. Её шестнадцатилетие — это ведь был последний праздник, проведённый вместе с отцом, последний, когда была жива матушка. И тот день, когда её обручили с моном Кнешей. До чего это всё нелепо — и как же она устала...