Клинки и крылья (СИ) - Пушкарева Юлия Евгеньевна. Страница 44

— О, а вон и наши! — радостно сообщил он, тыча куда-то пальцем. Тааль, перед глазами которой всё ещё перемигивались разноцветные пятна, не поняла, о чём он. — Лорри-Язва, видимо, прямо с рассветом сюда уходит… Ладно, странная майтэ, я побегу к ним. Всего тебе хорошего!

Ришо подмигнул и, вытащив из зелёного рукавчика золотую монету, резко швырнул её в Тааль. Она успела поймать её, но ответить уже не успела: боуги зашагал прочь по разноцветным плиткам…

Разноцветным плиткам?… Тааль поняла, что находится на круглой вымощенной площади — среди такой же сверкающей, пёстрой мозаики, которая окружала Колыбель Драконов в Молчаливом Городе. Однако здесь мозаика была живой, горела изнутри от сочных красок — пупрура, зелени, бирюзы. Ни за что нельзя было подумать, что долгие века её никто не подновлял.

Здесь, на поверхности Холма, солнце уже взошло, залив всё вокруг мягким, не палящим светом; это напомнило Тааль родные места и совершенно не походило на Пустыню. Мощёная площадка ничем не была огорожена и находилась, по-видимому, прямо в нечастом лесу — более южном, чем обиталище боуги под Холмом: стройные кипарисы мешались с красноватыми соснами, над цветущими кустами темнели верхушки тополей. Утренний туман разошёлся (а может, здесь его и не было), а по небу вальяжно плыли пуховые облака. Тааль по привычке оценила это место как не самое удобное для полёта — пришлось бы выдерживать немалую высоту, чтобы деревья не мешали и не вторгались в потоки ветра… Лишь после этого она вспомнила, что желательно бы не только таращиться на небо — не для того же её перенесли сюда, в самом деле — и со вздохом попыталась проследить за рыжей макушкой Ришо, мелькнувшей где-то у края площадки.

Он подбежал к кучке боуги, по-домашнему тихо беседовавших под старой сосной. Кое-кого из них — особенно угрюмого, красноволосого Лорри — Тааль узнала сразу; других, кажется, видела впервые. Заметив её, Лорри холодно кивнул и вернулся к обсуждению. Судя по всему, он опять с кем-то спорил: острые уши запальчиво встопорщились.

Боуги-возвращенники определённо не ждут, что она присоединится к ним. Но, сколько Тааль ни озиралась, она не видела никакого Храма и никаких признаков присутствия духов-атури.

Может, нужно позвать их, как учил Эоле?… Чтобы не стоять столбом, Тааль отряхнула складки на одежде, убрала за ухо надоедливую прядь волос. Откуда-то тянуло влажной прохладой — наверное, рядом как раз вода. Но звать Эоле (и вообще видеть его после всего, что случилось) Тааль хотелось ещё меньше, чем спрашивать совета у боуги.

Из-за багровеющих зарослей барбариса донёсся шум веток, ещё два негромких голоса и… стук копыт. Сердце Тааль радостно подпрыгнуло; но нет — нечего праздновать раньше времени, это ведь вполне могут быть кентавры-враги, а вовсе не…

— Турий!..

Тааль не поняла, как оказалась с ним рядом, как с визгом, от которого вздрогнул Лорри-Язва и приняла двуногий облик ящерка из щелей между плитками, повисла у него на шее… Турий ошарашенно застыл, обводя её по-прежнему печальными глазами; в светлой бороде запуталось несколько травинок, и растерянно подрагивал наконец-то расчёсанный серебристый хвост. Наверняка Турия кто-то надоумил расчесаться — сам он никогда не придавал значения подобным вещам…

— Подожди… Я…

Кентавр бездумно сжал Тааль в объятиях — таких же крепких, с запахом травы и ветра, — но потом отпустил и отстранился. Его смуглый вороной спутник нахмурился: ему явно было невдомёк, что за сумасшедшая замарашка бесцеремонно тискает Турия, будто товарища по садалаку.

— Это же я, Турий, — пробормотала она. Глаза продирало чем-то солёным, и пришлось бросить на плиты узелок с вещами, чтобы вытереть их. Значит, вот так и плачут бескрылые?… — Я, Тааль-Шийи.

— Тааль?! — грустные глаза обежали её с головы до ног, и лишь теперь в них начало проступать узнавание. Турий протянул руку и дотронулся до её плеча — осторожно, будто не веря, что Тааль не растает от прикосновения. — Но как… Да, — внезапно севшим голосом кентавр ахнул, до боли сжав ей предплечье; Тааль поморщилась, но улыбнулась сквозь слёзы. Пальцы у Турия, как и раньше, были в мозолях — выходит, он не бросил строчить на своих табличках и рисовать звёздные карты… — Да, я вижу, это правда ты. Твои глаза, твой голос… Но кто сделал это с тобой? Как ты смогла…

Турий говорил тихо и медленно, как всегда; но в то же время казалось, что он захлёбывается словами, не зная, что спросить или, наоборот, объяснить в первую очередь. Тааль никогда не видела у него такого счастливого лица — и, возможно, поэтому её собственное счастье померкло.

Разве сможет она рассказать ему всю правду? Рассказать о пещере Эоле, о бдении, о тёмных загадках Хнакки? О Фиенни и Молчаливом Городе; об Альене, в конце концов?… Никогда. Турий нерешительно шагнул к ней, чтобы обнять снова, но на этот раз Тааль попятилась.

— Это магия, Турий. Магия подарила мне новое тело… Атури и тауриллиан, — понизив голос, прибавила она. — И те и другие хотят использовать меня в своей битве… Они выбрали меня, и кто-то из них — я до сих пор не знаю, кто именно — пожелал, чтобы я переродилась в бескрылую… в человека. Ох, я так боялась за вас, Турий!.. Скажи, Гаудрун жива?

— Да, с ней всё хорошо. Она нашла своего крошку Биира и теперь почти с ним не расстаётся. Они живут на верхнем ярусе Золотого Храма — там, в садах, здешние майтэ сложили своё гнездовье… — кентавр разглядывал её с неослабной жадностью, так что Тааль уже стало неловко. Что такого уж особенного в её огромном, костистом теле, в этих патлах, что без конца падают на лоб (право, перья куда удобнее)?… Разве что к отсутствию крыльев трудно привыкнуть — оттого, наверное, Турий и поразился так сильно. — А как мы за тебя боялись!.. Если сможешь, прости меня, Тааль. Я никогда не бросил бы вас там, в Пустыне, если бы… — щёки Турия порозовели; он скорбно закрыл руками лицо и долго молчал.

Тааль утешительно погладила его по плечу. Странное чувство — ведь на этом плече она когда-то умещалась полностью… Вороной кентавр продолжал с недоумением переводить взгляд с неё на Турия и обратно. Ящерка-Двуликая, превратившись в тощую зеленоглазую девочку, с любопытством крутилась рядом — тоже пыталась разобраться, что происходит. Тааль в задумчивости покусала губу; интересно, Турий сам догадается, что это не самое подходящее место для разговора, или лучше ему намекнуть?…

— Если бы грифы не сказали тебе, что иначе я умру. Я знаю, Турий. Не вини себя.

— Нет… — кентавр отнял руки от лица; краски снова схлынули с него, а в глаза вернулось отчаяние. Он что же, всё это время корил себя, считая её сгинувшей в Пустыне?… Тааль догадывалась, конечно, что это расстроит его, но не думала, что её утрата может причинить хоть кому-нибудь такую боль. — Если бы я не был таким трусом. Я должен был остаться и защитить тебя, Тааль. Что они творили с тобой, чтобы оторвать крылья?…

Так значит, вот что вызвал в Турии её новый облик — ужас. Тааль поёжилась, от самой себя пряча разочарование. Ей вспомнились подтрунивания боуги, мурчащий голос Фиенни («Ты стала красивой девушкой»)… Потеря крыльев всерьёз не заботила никого из них, и уж подавно — никого из эгоистичных духов.

— Ничего плохого… То есть ничего, что угрожало бы мне, — сказала Тааль, покосившись на девочку-ящерку, которая скакала с плитки на плитку на одной ноге, притворяясь, что её нисколько не занимает разговор «взрослых». Сейчас определённо не нужно вдаваться в подробности о бдении, снах и превращении… Если она вообще когда-нибудь надумает в них вдаваться.

Вороной кентавр шикнул на девочку; она капризно показала ему язык и, перекувыркнувшись через голову, вернулась в шкуру ящерки. Потом кентавр гулко кашлянул в кулак, напоминая о своём присутствии.

— Ох, прости, Тааль-Шийи, я забыл представить тебе моего друга… Это Мидар-Вер из моего нового садалака. Он давно живёт в этих землях.

— Рад знакомству, — просипел Мидар-Вер, не сводя с неё угрюмого взгляда. Тааль кивнула вежливо, однако слова Турия встревожили её. Новый садалак? Но для кентавров садалак — больше, чем семья, гнездовье для майтэ или племя для Двуликих: это духовное братство. Если Турий нашёл его здесь, означает ли это…