Крепость Луны (СИ) - Чайка Алексей. Страница 64

Между тем, надо было искать древнюю обитель старца, создавшего стены Крепости, потому что в обители могло находиться нечто, способное указать на местонахождение замка с Залой Отнятых Сердец. И я искал, следуя указаниям Назира, который сам не был уверен в том, что говорит. Я бродил по крутым и пологим склонам, вдоль ущелий и оврагов, прятал руки в карманах, и только изредка доставал карту, сверялся с ней, пытаясь, чаще всего безуспешно, узнать, где я нахожусь. После обильных продолжительных снегопадов местность изменилась до неузнаваемости: белое покрывало спрятало многие детали, оставив только общие черты. Руки и ноги нещадно мёрзли, не помогал даже изготовленный по рецепту матери согревающий напиток, зелье, от которого по телу расходятся волны жара, но не затуманивается рассудок, как от вина или водки. Я путешествовал по два часа в день и трансгрессировал обратно, тщетно пытаясь согреться и понять, где я только что был.

Валил крупными хлопьями снег, а я брёл по пологому склону к очередной горе, которую не было видно за пеленой снега, но я по карте знал, что она есть, широкая, покатая, разрушающаяся под гнётом минувших тысячелетий. Рук я уже не чувствовал, да и ног тоже. Пора было возвращаться, чтобы не слечь от переохлаждения, но раздражение, клокочущее в груди, тащило вперёд, сквозь пушистую снежную стену. И вдруг я увидел силуэт.

«Нет, показалось».

Силуэт на миг распался, подхваченный порывом ледяного ветра, но вскоре образовался вновь, плотный, чёткий, реальный. Я сделал пару шагов и понял, что вылепившаяся из снега согбенная фигура хромает навстречу. Она смотрела себе под ноги, не поднимая головы, потом отстранила руку, поймала из воздуха костыль и зашагала быстрее.

Остановившись, я стал ждать с любопытством и едва уловимым страхом. Встретить в этих краях простого жителя какой-нибудь деревушки было событием практически невозможным. Что-то подсказывало мне: это необычный незнакомец и встреча наша неслучайна.

Расстояние между нами сокращалось. Теперь я видел впереди себя хромающего старика в тёмной поношенной тёплой одежде с подвёрнутой шапкой-ушанкой на голове. Ещё секунда — и в груди моей что-то оборвалось. Я узнал в старике слугу Шута, прежде открывшего мне тайну ведьм.

Он подошёл почти вплотную, со вздохом поднял голову и вперил в меня долгий взгляд чёрных бездонных глаз.

— Ну-с, сударь, добрый день. Не ждали? Холодно-то как! Аж косточки мои могильные продрогли. — Старик замолчал буквально на мгновение. — Что ж вы не приветствуете старого знакомого, не здороваетесь? Это нехорошо. А впрочем… да-с… вы правы: зачем желать здравия тому, кому оно уже отслужило давным-давно и кто в этом здравии более не нуждается? Совершенно излишняя трата времени и сотрясание воздуха! Однако ж, приглашаю вас на очередную встречу с моим досточтимым хозяином, коего, я надеюсь, вы не успели забыть.

— Да! Я не забыл его! Не забыл, потому что он каким-то образом замешан в смерти моего отца, и я должен непременно выяснить каким именно.

— Будьте благоразумны сударь, мой хозяин — далеко не тот человек, что прощает колкости и обиды в свой адрес. Ни одну пощёчину, пусть даже словесную, он не оставляет без ответа.

— Держите страшилки при себе. Ведите к нему, — велел я с дрожью в голосе.

Старик молча поклонился и пошёл прочь. Я кинулся за ним. Он шагал с костылём так быстро, что вскоре мне пришлось бежать, чтобы держаться вблизи его. Снег становился всё плотнее, почти ничего не было видно, однако же старик, очевидно, знал, куда идёт. В какой-то момент я почувствовал дрожь под ногами. Ветер с яростью ударил в лицо, и я понял, что с помощью чар мы перенеслись в другую местность.

И вот из завесы падающего снега выплыл огромный белый силуэт валуна. Мой провожатый остановился, обернулся ко мне и махнул костылём в сторону валуна.

— Вы должны коснуться его правой рукой. Тогда вы попадёте к моему хозяину и мило с ним побеседуете.

Я молча преодолел оставшийся десяток шагов и с тяжёлым предчувствием коснулся рукой облепленного снегом камня. Предчувствие не обмануло меня. Земля вздрогнула и с низким рокотом и шелестом соломы начала быстро проваливаться подо мной. Секунда, я только вскрикнул и полетел вниз в вихре деревянных обломков и кусков мёрзлой земли.

Падение было недолгим. Я растянулся на твёрдой поверхности, ушиб левый бок и колено, но тут же вскочил, хотя и не готовый к бою. Щепки, камни, какая-то труха и снег — всё взлетело с пола, на котором я теперь стоял, и восстановило ранее рухнувшую подо мной поверхность, теперь ставшую потолком и закрывшую от меня свет.

Тьма, непроглядная густая тьма вокруг. Как в первую нашу встречу с Шутом. Кто же он, в самом деле, если так боится света? Или это свет страшится его?

— И вновь мы с вами лицом к лицу, господин Переяславский, — прозвучал голос, коротким эхом отразившись от пустых стен. Теперь это был голос, которому нельзя было верить, но не верить которому было невозможно: он наполнял смыслом каждое слово до краёв, а смыслом этим была ложь. — Меня огорчает тот неприятнейший факт, что я не могу пригласить вас присесть и дать отдохнуть вашим натруженным ногам, но моей вины здесь нет: увы, в обители, в коей мы находимся, напрочь отсутствует мебель. Посему буду краток. Впрочем… Я чувствую, что вы хотите спросить меня о важным вещах. Прошу.

Но произнести слова, которые я готовил, пока шёл вслед за стариком, оказалось делом не таким простым. Возможно, виной тому была неуютная, холодная тьма, царившая вокруг; возможно, сбивало с толку падение в подземелье; возможно, присутствие Шута, который излучал невидимую, но ощутимую недобрую магию, укрощало меня и предостерегало от вспышки гнева. В любом случае, мне потребовалась почти минута, чтобы начать говорить слегка прерывающимся голосом.

— Не подумайте, что я с первых же слов намерен вас оскорблять или в чём-то обвинять, просто мне хотелось бы знать, каким образом вы связаны со смертью моего отца. Прошу не отрицать эту связь. Вы сами прекрасно знаете, что это бессмысленно. Вы прежде меня завладели запиской, присланной матерью, сделали её копию так тщательно и быстро, что никто не заметил пропажи, а потом…

— Оставьте, господин Переяславский, — умоляюще протянул Шут, но в этой просьбе была только насмешка. — Ваше воображение заведёт вас так далеко, что мы и в три недели не выберемся. Ничем я не завладевал и никакой копии не делал, это было бы чрезвычайно утомительно. Магия — вот краеугольный камень всего, что происходило с вами и происходит. Магия — причина, по которой вы смогли прочесть записку матери даже раньше своего слуги. Магия — причина смерти вашего отца, которому не хватило мудрости и смекалки остановится перед запретной дверью. Он почерпнул то, что не может вместить. Не сам ли он сказал, что опалил душу? Что же вы от меня хотите узнать? Придёт час, и вы спросите его самого, в чём состояла его ошибка. Тогда вы сможете узнать всё, потому что знание ваше нельзя будет ни к чему применить. Там, где вы будете беседовать с вашим отцом, знания являются лишь игрушкой, вроде бы и яркой, притягательной, но такой ненужной.

— Я хочу знать, есть ли ваша вина в смерти отца, — сурово сказал я.

— Только и всего? — усмехнулся Шут. — Что это изменит? Разве вы ещё не поняли, на чьей я стороне? Ведь вы прекрасно знаете то, чему детей учат с детства: свет — это хорошо, а тьма — плохо. А что вы видите вокруг себя? Не тьму ли? Тьма является ответом на все ваши вопросы по отношению ко мне, прошлые и будущие.

Шут замолчал, а я чувствовал, что падаю в бездну, из которой не возвращаются. Если раньше, после первой встречи, я смутно представлял себе Шута, как злого, помешанного и могущественного мага, то теперь его фигура вырисовывалась чётче. Но чем ярче становился образ, тем страшнее он казался. Речи Шута не были речами сумасшедшего, наоборот, его рассуждения твёрдо стояли на логике, логике зла. А есть ли на свете что-нибудь ужаснее зла, которое хладнокровно принимает и понимает, что оно является злом, не тяготится своим состоянием, а намеренно развивает его, растит в себе и удовлетворяется им?