Дорога длиною в жизнь - Людников Иван Ильич. Страница 2

И тут я с волнением вспоминаю еще одного славного командира из 200-й дивизии, нашего начальника разведки. Старший лейтенант Панков [1] перед войной закончил Военную академию имени М. В. Фрунзе и выделялся среди других офицеров живым, пытливым умом, неиссякаемой энергией, отличной боевой выучкой. К тому же он был лихим кавалеристом.

Однажды я всю ночь провел в полках, проверяя оборону. Вернулся в штаб, решил соснуть. Не тут-то было!

— О це гарно! Панков фашиста приволок и сразу его в баньку. Не можно, каже, такого замурзю до командира представить, — одним духом прокричал вбежавший ординарец.

Вскоре явился сам Панков. Тут я и услышал, как он добывал «языка». Вот когда, оказывается, пригодилась добрая кавалерийская выучка!

Дело в том, что в начале войны разведывательные батальоны дивизий имели кавэскадроны. Панков и отобрал трех отчаянных всадников-кубанцев. Ускакав с ними подальше от людских глаз, он дотошно стал репетировать сцену захвата «языка». Убедившись, что дело идет ладно, старший лейтенант повел своих людей «на объект».

Немецкое боевое охранение, к которому предварительно присмотрелся Панков, занимало крестьянский двор, стоявший на отшибе, на северной окраине села. Мимо двора, петляя в извилистой, густо заросшей лощине, протекал ручей. К нему-то по ночам и бегали гитлеровцы с котелками. Однако в ту ночь, о которой идет речь, жажда их, видимо, не мучила. Панков от досады не находил себе места: зря, выходит, похвалился, что возьмет «языка».

Над селом уже поднималось солнце. Разведчики собирались покинуть засаду. В это время они заметили бежавшего к ручью немца.

В тот же миг четыре русских всадника на полном галопе помчались к вражескому боевому охранению. Двое вырвались вперед и, бросив поводья, подняли руки, будто хотели сдаться в плен. У самого ручья эти двое, припав к лошадиным шеям, стали огибать лощину. Незаметно подхватив гитлеровца с котелком, они быстро поскакали обратно. Теперь вторая пара всадников прикрывала первую, между седлами которой барахтался на весу «язык». Противник открыл огонь, но было поздно…

Шел третий месяц войны. Позади остались реки Стырь и Случь, города Белокоровичи и Коростень. Сорок дней с ожесточенным упорством оборонялись мы в Коростеньском укрепленном районе, и заслуги 200-й дивизии были отмечены благодарностью главнокомандующего Юго-Западным направлением маршала С. М. Буденного.

Небезынтересно отметить, что еще 18 июля 1941 года начальник генерального штаба сухопутных войск фашистской Германии генерал-полковник Гальдер вынужден был сделать такое признание: «Операция группы армий „Юг“ все больше теряет свою форму. Участок фронта против Коростеня по-прежнему требует значительных сил…» [2]. В боях под Коростенем, которые привели к «потере формы» вражеских армий «Юг», не последняя роль принадлежала 200-й дивизии.

К концу лета обстановка на Юго-Западном фронте резко ухудшилась. Нашу дивизию перебросили в новую полосу обороны. После боев на реке Десна мы сражались на полях Черниговщины.

В те дни я получил ранение и на полтора месяца выбыл из строя.

«Ранение головы без повреждения черепа и перелом малой берцовой кости правой ноги» — с таким диагнозом отправили меня из медсанбата в тыловой госпиталь.

Адреса этого госпиталя никто не знал, и шофер медсанбата завернул по дороге в село, где находился штаб 5-й армии.

— Подайтесь в Пирятин, — посоветовал начальник медслужбы армии. — Дорогу немцы хотя и обстреливают из минометов, но проскочить можно.

Мы проскочили. А из Пирятина меня повезли в штаб фронта, в село Верхояровка.

Беззащитность — самое тягостное состояние. Дивизия, которой я командовал, два с половиной месяца дралась с врагом. Я знал, кто впереди, кто на флангах, и мог действовать и маневрировать сообразно обстановке. Теперь я — командир без войска, даже стрелять из пистолета могу только лежа. Меня окружают встревоженные и озабоченные люди. Им не до раненого.

На мое счастье, увидел на улице Верхояровки генерала Тупикова. Начальник штаба фронта Василий Иванович Тупиков позаботился, чтобы на медпункте мне тут же оказали необходимую помощь. А когда мы остались вдвоем, он подтвердил данные об окружении войск Юго-Западного фронта.

— А в общем… не горюй, — сказал Тупиков, — что-нибудь придумаем.

Вечером меня навестили командующий фронтом Кир-понос и член Военного совета фронта секретарь ЦК КП(б) Украины М. А. Бурмистенко. Я доложил им состояние дивизии на тот час, когда вынужден был оставить ее, а потом отважился спросить о положении дел.

Переглянувшись с Бурмистенко, Кирпонос сказал:

— Маршал Тимошенко готовит свои войска для удара из района Ахтырки. Ему навстречу ударим и мы. Кольцо окружения прорвем!

Но даже от этих горячих заверений моя тревога не улеглась.

Кирпонос распорядился, чтобы меня вывезли из окружения на самолете По-2…

Когда гитлеровцы захватили Полтаву, в путь на восток тронулся и харьковский госпиталь, где я лежал. Рана на ноге быстро заживала, я уже мог двигаться, опираясь на костыль, и на станции в Казани убедил врачей, что меня пора исключить из списка «ран. больных санитарного поезда» и не возить в Сибирь.

Долечивался в казанском военном госпитале.

Ноябрь сорок первого года.

Где бы ни сражались в те дни советские воины, их мысли и думы были неразрывно связаны с Москвой. Судьба нашей столицы, на подступах к которой развернулось ожесточенное сражение, волновала каждого. И не будет преувеличением, если скажу, что в те дни и стойкость защитников осажденного Ленинграда, сковывавших внушительные силы врага, и героизм защитников Севастополя, и неудержимый наступательный порыв наших войск, освободивших Ростов, оказали немалое влияние на исход грандиозной битвы под Москвой…

16-я отдельная стрелковая бригада, формировавшаяся из курсантов, сосредоточилась на станции Ольгинская. Боевой дух курсантов и командиров был необычайно высок. К такому духу — да еще бы танков, которых нам только пообещали, средств связи, транспорта…

В штабе 56-й армии генерал-лейтенанта Ф. Н. Ремезова мне сказали:

— Воевать будете тем, что у вас есть. Армия дать вам ничего не может.

Исходное положение для атаки бригада заняла на южном берегу Дона, против станицы Аксайская. Задача: переправиться по льду через Дон, наступать на предместье Ростова — поселок Фрунзе, а затем выйти на западную окраину города.

Должен признаться, что, тщательно готовясь к выполнению задачи, я нарушил один параграф решения командарма [3] и вопреки предписанию расположил свой командный пункт непосредственно в боевых порядках бригады. Только таким образом мог я поддерживать зрительную связь с наступавшими подразделениями, а это было крайне важно — ни телефонной, ни радиосвязи с подразделениями мы не имели. Поэтому в приказе по бригаде пункт, касавшийся управления, гласил: «Связь — конными и пешими, посыльными». Иного решения в тот момент, мне кажется, и не могло быть.

Бригада атаковала стремительно, овладела Аксайской и повела наступление на Ростов. 27 ноября к исходу дня мы уже были в предместье города. Наш 1-й батальон выдержал бой с большой группой фашистских автоматчиков, которые контратаковали на ста мотоциклах. Это была своеобразная психическая атака врага, а закончилась она тем, что курсанты отбили у немцев почти все мотоциклы. В ту пору не часто удавалось захватить подобные трофеи!

Генерал-лейтенант Ремезов прибыл на командный пункт бригады. И хотя я полагал, что у него нет оснований быть недовольным нашими действиями, вопрос, заданный мне командармом, прозвучал как выговор:

— Почему сменили командный пункт, который был вам указан?

Я и не пытался оправдываться:

— У меня не было другого выхода. На указанном вами командном пункте я потерял бы связь с частями. А ими надо управлять… Что касается задачи первого дня наступления, то она решена успешно.