Марионетки в зазеркалье (СИ) - "Extyara". Страница 14

Лиззи оторвали и второй глаз. Интересно, она тоже станет забывать вещи, которые не видит? Забудет ли она теперь Элизабет и всех нас? Что будет помнить безглазая Лиззи, кроме звучания скрипки?

С. П.

P.S.: я приписываю по несколько строк к письму, когда появляется возможность, и ставлю подпись каждый раз, потому что не знаю, когда именно придёт тот почтальон.

Сентябрь 20

Ясень у пруда совсем пожелтел. Мне хорошо видно его из моего окна. Я снова осталась одна в комнате, теперь я смогу писать тебе чаще, не опасаясь, что кто-нибудь узнает об этом. О тебе, о нас.

Вся крона словно объята пламенем. Он горит, как маленькое солнце, прямо во дворе. Жаль, что некоторые из нас так и не увидели этот осенний пожар.

Вновь разверзлась багряная бездна, опалила осенним пожаром

и заставила всё то исчезнуть, что жило, расцветало, дышало,

вдоль пустой оставляя дороги лишь нещадно сожжённые листья.

На страницах газет — некрологи, а в тени моей — поступь лисья.

Эти мягкие чёрные лапы, стук когтей различимый едва ли —

это всё погребальная плата за свободы незримые дали...

С. П.

Карл отложил очередной исписанный до мелочей знакомым опрятным почерком лист. Строки письма были настолько ровными, словно написавшая его подкладывала под лист разлинованную бумагу. И только рифмованные сильно отличались. Они были словно наспех нацарапаны на бумаге, прислонённой к первой попавшейся относительно ровной поверхности. Буквы вытягивались вверх, утончались и были наклонены в другую сторону. Любой графолог предположил бы, что эти строки написаны другим человеком.

На полях рядом с текстом, а иногда и прямо в нём, появлялись рисунки. Вьющиеся травы, крупные и мелкие, ровные и резные листья, ломанные беспорядочные линии, звёзды, бусины, цветочные бутоны, змеящиеся линии, пустые глаза в обрамлении ресниц — всё то, что часто люди рисуют неосознанно, задумавшись. Но Карл точно знал — эти рисунки не случайны. Всё на каждом листе, начиная с цифр и букв и заканчивая рисунками, не было случайным. Каждое письмо представляло из себя шифр, понятный до конца лишь отправительнице. Шифр, который он до сих пор силился разгадать до конца.

Карл снял очки и устало потёр переносицу. Потянулся за чашкой и с досадой обнаружил, что кофе закончился и, судя по засохшему тёмному кругу на донышке, довольно давно. Отложив очки, Карл поднялся на ноги, потянулся, слушая щелчки собственных суставов, и отправился на кухню. Сунув кружку отмокать под открытый кран, он достал бутылку с родниковой водой, если можно, конечно, было доверять этикетке на ней, Карл доверял, и старенькую уже турку. Отсыпав нужное количество тёмных кофейных зёрен, он перемолол их в кофемолке, что привёз с собой. Её тихое жужжание умиротворяло и помогало привести мысли в порядок, запах же слегка дурманил. Высыпав перемолотый кофе в турку и залив заранее отмеренным количеством воды, Карл поставил её на огонь, наблюдая, чтобы пена не поднималась слишком высоко.

Слова из письма всё крутились в голове. Он наткнулся на стопку писем случайно, когда разбирал свои вещи, и не собирался их перечитывать, но очнулся уже на третьем по счёту. Или это было пятым?

Воспоминания спонтанно всплывали в голове, путаясь и переплетаясь с размышлениями, на которые его натолкнули прочитанные ранее истории болезней из архива. Какая-то мысль так и крутилась в голове, но никак не желала сформироваться. Важная мысль. Нечто тесно связанное с тем, что уже давно его беспокоило. Что-то...

Раздалось шипение: пена из турки поднялась слишком высоко и пролилась через край на конфорку. Ругнувшись, Карл погасил огонь и, перелив кофе в кофейник, оставил на столе настояться.

Вернувшись в комнату, он опустился обратно на неудобный жёсткий стул с прямой спинкой, не дающий ему заснуть за работой даже в моменты сильной усталости, и взял из стопки другой конверт. Вытащил и развернул письмо, надел обратно очки и погрузился в чтение, надеясь вновь нащупать ту важную мысль, что старательно от него ускользала.

Июль 6

А знаешь? У лени самые мягкие лапы. На полке, где ленты наши и шляпы,

там катышки пыли в углах непременно глядят на меня с укоризной, наверно...

Жарко. Этим летом так жарко, что ничто не спасает: ни распахнутое настежь окно, ни лёгкий ветерок с пруда. И даже ночью я сплю с открытым окном. Конечно же, никто не знает об этом. Я всё ещё одна в комнате, могу писать тебе, когда вздумается. Я стараюсь записывать все важные мысли, что приходят в голову, чтобы точно не забыть.

Сегодня на прогулке поднялся сильный ветер. Это было так неожиданно, мою соломенную шляпу сорвало с головы и унесло далеко за забор. Я расстроилась, ведь это ты привёз мне её. Помнишь? Соломенная шляпа с двумя лентами: коричневой и изумрудной. Так жаль.

С. П.

Июль 7

Ты не поверишь, она на месте. Я заглянула на полку, и она была там. Я не поверила своим глазам. Но как она оказалась там? Ума не приложу. Вдоль стены и в углах на полке собралось много катышков пыли. Милые пушистые комочки. Я спросила у них о шляпе, но они не ответили. Видимо, они тоже не знают, как такое могло случиться.

Сегодня снова жарко, хоть и ветрено. Я не буду закрывать окно, пусть ветер играет со шторой ночью. Это так забавно.

С. П.

Тихий стук в дверь заставил Карла отвлечься от чтения.

— Да, войдите, — отозвался он.

— Добрый день, доктор Пассед, — поздоровалась дежурная медсестра, заглядывая в кабинет. — Пациенты в зале отдыха, как вы и просили, — сообщила она.

— Благодарю, миссис Нурс, — мягко улыбнулся Карл, — отдохните немного. Я побеседую с ними и тогда позову вас.

— Большое спасибо, доктор Пассед, — кивнула она, — и пожалуйста, зовите меня Амандой. Очень уж не привыкла к этому строгому уважительному тону, сразу аж коленки подкашиваются.

— Хорошо, Аманда, как вам будет угодно, — не стал спорить Карл. — Я спущусь через пять минут, — добавил он, собирая письма и убирая их в ящик стола.

Аманда ещё раз кивнула и тихо прикрыла за собой дверь.

Карл отыскал среди царящего на столе рабочего беспорядка, где свежие отчёты, соседствовали с архивными документами более чем десятилетней давности и фотографиями Накахары Чуи и Дазая Осаму, вылетевшими из папок с личными делами, рабочий блокнот и ручку. Перед тем, как покинуть кабинет, он всё же выпил чашку кофе, затем запер дверь и только тогда направился к залу отдыха.

Двое его единственных на данный момент пациентов — Мэри Вейв и Морган Форес — сейчас с задумчивым видом сидели за шахматной доской. Мадам Вейв — невысокая женщина пятидесяти шести лет хмурила брови, накручивая седеющую прядь на палец и, казалось, пыталась решить задачу мирового масштаба. Она смотрела на доску так внимательно, словно в расположении фигур скрывался ответ на все загадки вселенной. Она рано овдовела и почти половину своей жизни провела в психиатрической клинике, страдала от острой паранойи с ярко выраженным бредом преследования. В последнее время приступы у неё случались реже, но бредовые видения не отпускали.

Мистер Форес — пожилой и давно уже облысевший мужчина попал в клинику не так давно. Поступил он с предполагаемым синдромом мифомании. Родственники утверждали, что тот лжёт на каждом шагу и придумывает всё новые и новые истории. Однако после обследования и наблюдения в клинике было выявлено, что мужчина верит в свои выдуманные истории и не отличает их от действительности. В последние же месяцы бред усилился, мистер Форес придумал себе целый иной мир, куда планировал в скором времени отправиться, и постоянно порывался собирать вещи в дорогу, но в последний момент решал, что время ещё не пришло. Сейчас же он сидел, откинувшись на спинку кресла, искоса поглядывая на доску, и крутил в руках белую пешку, хоть играл чёрными.