Слепой боец - Горишняя Юлия. Страница 20

— Кто здесь? — тут же спросила Кетиль (несколько резковато, признаться), раздвигая ивовые ветки.

На берегу возле озерца уже сидели на подстеленных своих плащах несколько девушек — точней говоря, трое.

Они сидели рядком, обхватив руками колени, прижавшись друг к другу так, точно только что секретничали о чем-то; в сумерках ясно светлели белые льняные платья, и рукава рубашек, и лица, и они полулукаво, полузадорно улыбались чуть-чуть, глядя на Кетиль.

Весь день сегодня, должно быть, они проработали на молотьбе, и хотя наверняка, прежде чем сюда идти, ополоснули лица и руки, — золотисто-серая хлебная пыль оставалась на их одежде, волосах и на загорелой коже, и оттого они казались Весенними Девами, вырезанными из тополя, вот так же полузадорно, полулукаво улыбающимися со своих изображений на полях.

— Я Раун, — сказала та из них, что повыше и побойчее, — дочь Бадди, доброго воина; мой отец отправился в Летний Путь дружинником на одном корабле с твоим братом, Хюдор, дочь Борна. (Хюдор, выступив вперед, улыбнулась ей.) Айхо — дочь Бурого Скагри. — Тут она обняла, притянув к себе, девушку, что сидела от нее справа, а та заблестела на Кетиль яркими глазками из-под ее руки. — Это моя родственница, наши матери сестры. А это — Ниль, — ласково засмеявшись, она взъерошила волосы девушки слева от себя, еще почти подростка, — ее сестренка, она не гадать пришла, а так просто, с нами за компанию; она у нас еще маленькая! (И в то же самое мгновение Кетиль решила, хоть только что думала иначе, что она сама все-таки сегодня будет гадать — она-то ведь не маленькая девочка, чтоб ходить за компанию! А на кого она будет гадать — это уж ее дело. И без Йиррина полно парней на свете.) Пусть добрым будет нынче гадание, — учтиво добавила Раун, — тебе, Хюдор, и нам, и славной Кетиль.

— Ты меня знаешь? — тут же спросила Кетиль.

— Всякий знает хозяйку Щитового Хутора, — отвечала та.

Кетиль всегда была добра с теми, кто обращался с нею почтительно, и улыбнулась девушкам. Она тоже вышла на берег (Хюдор за нею), девушки, сидевшие на берегу, задвигались, освобождая место, какое-то время все устраивались, рассаживались, тоже подстилая плащи, и Кетиль, которая полагала, что, как хозяйка хутора и дочка Гэвира, именно она должна вести разговор, стала говорить на тему, какая ей казалась подходящей: о погоде. Сегодня, мол, очень хорошая, ясная ночь, как на заказ для гадания, да и последние дни все стоят ясные, и это тоже очень хорошо, потому что скирды можно было оставлять на полях, и они там просохли; Раун соглашалась с нею, что погода для жатвы стояла и впрямь самая лучшая и дожди нынче летом шли именно тогда, когда нужно, а когда не нужно — не шли; прочие девушки помалкивали; дочери Скагри, должно быть, привыкли, что отважная Раун скажет все за них, Хюдор — по обычной своей сдержанности. А поскольку погода — тема не праздная, а всегда насущная, разговором о ней, если вести его как следует и не торопясь, можно занять и час, и два, и сколько понадобится.

Тем временем подошли и еще две девушки, которым это место и эта ночь показались для гадания подходящими; одну из них Кетиль узнала и на мгновение наморщила губки. Прошлым летом брат этой девушки работал у Гэвиров — ему надобно было скопить на вено для свадьбы. Зато вот теперь семья ее могла рассчитывать получить осенью сколько-то мер сукна и полудюжину овец. Но девушка поздоровалась с должной учтивостью; Кетиль и ей улыбнулась тоже.

— Добрым пусть будет гадание нам всем, — так проговорила она в ответ, — и пусть твой отец осенью обрадуется прибытку.

Девушка (ее звали Мисто, дочь Хворостины) закраснелась счастливо: такие пожелания от именитых и удачливых людей — не пустая вещь. Айхо, дочь Бурого Скагри (она была, кстати, не девушка уже, а молодая вдова — муж ее умер прошлым летом от желудка, а она вернулась жить к родителям, и волосы у нее были заплетены в четное количество кос, как у замужней женщины), поздоровалась со второю из новопришедших — она ее немного знала, потому как семья этой девушки, жившая в верховьях Щитового Фьорда, была в каком-то родстве с ее покойным мужем. А тем временем сумерки сгустились уже так, что эта девушка только назвалась и села на бережку тоже, притихнув, оттого что разговор, какой был, все смолкал и к ее приходу уже почти совсем прекратился. Теперь девушки сидели молча и почти все смотрели, закинув головы, в небо, а ночь шелестела кругом.

Посвежело (эти ясные ночи начинают уже выстуживать землю), комары, зазвеневшие было вокруг даже сквозь дым, почти совсем пропали, а бледное небо все еще доцветало закатом. «Маленькая» Ниль, завозившись на своем месте, вдруг тихонько спросила:

— А дева источника нам нынче покажется?

Вот ведь характер! Видно, как гэвировский: тоже хочет всего сразу. Хюдор ответила ей, тоже тихонько:

— Не думаю, Ниль. Она не показывается, когда много народу.

А дальше они уже сидели тихо-тихо, волнуясь (конечно — ведь такое гадание в жизни не много раз!), но еще больше — зачарованные тишиной, которая была для них не тишина, а живая жизнь ночи. И вот высветился в выси, как всегда первым, Алькалонтар — здесь его называют «Старец»; белый-белый и ясный, он твердо горел посреди неба.

— Старец! — сказала остроглазая Айхо.

Но девушки сидели не шевелясь. Когда появляются звезды, это всегда немного таинство. Они далеко-далеко, ясные и чистые, и умиротворение и покой проливаются со светом их на Землю. Они бывают и недобры к людям — так считают тут; про моровые поветрия здесь говорят частенько, что они-де «от злой звезды»; но такие звезды, красные и лохматые, с длинными хвостами, появляются ведь все же не часто. И сейчас на небосклоне, открытом взгляду между темными ивами, не было ни одной такой звезды.

Ясные огоньки появлялись один за другим, а небо между ними быстро темнело, и вдруг мелькнула среди них серебристая быстрая искорка. «Ой!» — воскликнула Айхо, подхватившись на ноги. Она, конечно, как и все, понимала, что звезда эта не последняя и будут лететь еще, что на всех хватит и останется, а все-таки всем, как и ей, было жалко, что первую звезду они нынче упустили.

Девушки подхватились тоже, кто-то даже засмеялся (от щекотки в затекших ногах), но, вместо того чтобы идти к воде (как это всегда бывает), затолпились — непонятно было, кто пойдет первой. Все только подталкивали друг друга. Айхо, дочь Бурого Скагри, гадала нынче второй раз в жизни, но она-то и волновалась больше всех. Тогда Хюдор подошла к воде и присела рядом с нею на корточки, расстегнув свое ожерелье.

Озерцо лежало перед нею угольно-черное и гладкое, и бездонное, как зеркало у нее в спальне, — не то озерцо, не то небо. Темно было так, что Хюдор не различала даже, где возле ее ног начинается вода. Зачем-то она застегнула ожерелье у себя в руках, опустила его в источник, и оно ушло под воду без всплеска (девушки за спиною у Хюдор безотчетно вздохнули). Волны улеглись почти мгновенно, и еще с минуту после того, как звезды в источнике перестали дрожать, Хюдор смотрела в черное зеркало, а потом быстро черпнула горстью воду, и губы ее что-то прошептали; а впрочем, всякому ведь и так понятно, что она могла прошептать. Ей удалось загадать желание с первой попытки, и ждала она совсем недолго — это все тоже были хорошие приметы. Еще какое-то время Хюдор просидела у воды, глядя туда и улыбаясь. А после она встала и разжала горсть, и вода пролилась между ее пальцев обратно в свой источник, в волшебное зеркало, бездонное, как небосвод.

Следующей пошла Раун, дочь Бадди. И опять, как всегда бывает, все затаили дыхание. Раун отдала источнику узорчатый поясок (тот тоже утонул сразу) и довольно быстро выловила себе звезду, а потом подтолкнула Айхо к воде. И покуда так шло, Кетиль, которая стремилась первенствовать всюду, где имела на то право, — эта самая Кетиль стояла позади всех и думала (то есть полагала, что думает об этом), на кого же все-таки она будет загадывать свое желание. Пальцы ее теребили косу, а мысли носились хуже белок. Разве она не самая завидная невеста в округе? Разве она не может выбрать себе для гаданья любого, кого пожелает? Еще и как может!