Повстанец (СИ) - Уваров Александр. Страница 26
Захлебнувшись, он закашлялся, выплёвывая чёрные, липнущие к губам сгустки.
Потерял сознание…
Когда очнулся — увидел лежащего рядом с ним Нуриса. Командир…
"Живой, надо же!"
…смотрел на него всё ещё немного мутными, будто туманом затянутыми глазами.
Нурис с турдом приподнял руку и поднёс палец к губам.
"Тишина" подумал Боггер.
Сначала ему показалось, что он оглох от контузии. Ведь не может же быть так тихо во время боя!
И только чуть погодя, оглядевшись по сторонам и прислушавшись, он понял: уши его не подводят.
Бой, похоже, закончился. Но солдаты вперёд не пошли.
Они остановились у входа в шахту.
Боггер слышал их голоса, топот подошв по камням, ругань вполголоса, отрывистые и приглушённые звуки команд.
Они, кажется, переносили что-то тяжёлое… Ящики? Коробки? Контейнеры?
— Заряды, — прошептал Нурис. — Они ставят заряды.
— Ка…
Боггер тихо кашлянул, прочищая горло, и снова попробовал.
— Какие заряды?
— Да кто их знает, — ответил всё тем же шёпотом Нурис. — Надеюсь, не газы или кислота… Они нас не видят, Боггер… Они думают — нам крышка.
Боггер медленно повернулся на бок. Подполз к ближайшему камню и осторожно выглянул.
Он ничего не увидел, кроме размытых силуэтов и прыгающих теней на стене.
"Тени? Свет?"
— Она прожекторами подсвечивают, — шепнул, повернувшись к командиру, Боггер.
Тот кивнул в ответ. И без пояснений было понятно, чем им грозят прожектора. Стоит им высунутся из укрытия — солдаты тут же увидят их. И тогда уж точно не выпустят…
Боггер протянул руку, поводил ею по земле, нащупывая оружие.
Нурис покачал головой и, привстав, протянул ему свой автомат.
— Там половина обоймы, — сказал он. — Не промахнись…
Боггер набросил ремень на плечо, широко расставленными локтями упёрся в ложбинку на камне и медленно повернул ствол: туда, на белые пятна света.
— По команде, — одними губами произнёс Нурис и, расстегнув куртку, снял с фиксаторов две гранаты.
Надавил пальцами на кнопки, ставя их на взвод, и взял на изготовку.
— На счёт "два"… Раз…
Боггер немного прищурил глаза. Теперь расплывающиеся световые пятна стали кругами. Белыми кругами.
— Два!
Эхо от загремевших выстрелов суматошно и весело запрыгало по подземной галерее.
И тут же Боггер услышал звон стекла. Крики.
И — спасительная темнота.
С коротким интервалом — две вспышки от взрывов гранат.
— Бежим! — крикнул Нурис.
Подскочив, они прыгнули в скрывающую темноту, и побежали, побежали — быстро, не останавливаясь, не оглядываясь.
Выстрелы вдогонку… Солдаты пришли в себя и открыли огонь. Неприцельный, бестолковый, слепой.
Но опасный. И по бокам и даже впереди вспыхивали коротки огнями выбитые из камней искры. Над головами, едва не задевая волосы, коротко и страшно просвистывали пули.
— Пригнись! — крикнул Нурис. — И не стреляй в ответ — они нас по огню засекут. И беги, беги…
В темноте они спотыкались, падали. Боггер едва не выбил зубы. На повороте Нурис задел какую-то выступающую из стены покосившуюся доску.
Они не останавливались. Бежали. Стира на ходу кровь с рассечённой кожи.
И только совсем выбившись из сил, остановились.
Наклонившись, они долго стояли, с хрипами выдыхая воздух.
— А наши… далеко ушли, — сказал, отдышавшись, Нурис.
Боггер ничего не ответил ему.
На ощупь достал из внутреннего кармана небольшую осветительную трубку из мягкого пластика и, встряхнув, перегнул её посередине.
Трубка, вспыхнув, засветилась мягким зеленовато-жёлтым светом.
Боггер поводил трубкой, наблюдая за плывущими по стенам тенями.
— Ты дорогу-то помнишь? — спросил Боггер командира.
Нурис наморщил лоб.
— Ну…
Даже в таком тусклом свете Боггер разглядел эту гримасу смущения.
— Мешок-то мой где?
— Я ребятам кинул, когда они уходили, — ответил Боггер. — Я уж, признаться, нас обоих похоронил… Ну, стало быть, чтобы добро не пропадало…
Нурис вздохнули потёр ладонью затылок.
— Добрый ты, Боггер, как я посмотрю. И оптимист, к тому…
Потом подумал и решительно сказал:
— Пошли вперёд! Сообразим как-нибудь…
— И то правда! — радостно согласился Боггер. — Чего тут стоять?
Он повернулся и быстрым шагом пошёл вперёд. Трубку он нёс на вытянутых руках, словно факел.
Шагов через пятьдесят они вышли к развилке.
— Куда? — спросил Боггер, попеременно всматриваясь то в правую от них галерею, то в леву.
— Аот ведь не ошибиться бы, после контузии это… — сокрушённо прошептал Нурис.
И спросил:
— А этого, светильника твоего, надолго хватит?
— На сутки, — уверенно ответил Боггер.
И тут, словно спохватившись, вздрогнул и спросил:
— Ты что, столько плутать тут собрался?
Нурис ничего не успел ответить.
Странный звук отвлёк их внимание.
Сначала тихий, едва слышный, потом — всё более и более отчётливый.
Из правой галереи… Да, точно — из правой?
— Что это? — удивлённо прошептал Боггер.
Сначала казалось… Да нет, вполне определённо.
Из правой галереи, откуда-то из темноты, явственно доносился приглушённый детский плач.
В тот день, на исходе Сезона Цветения, парк был почти безлюден. Так странно было в погожий, тёплый, полным солнечным мёдом день видеть парк пустым. Парк замер в коротком светлом сне, полдневном забытье, которое не тревожили тихие звуки лета.
В воздухе медленно плыли по ветру длинные серебристые паутинки, вспыхивая в разогретом воздухе прозрачными блёстками.
Деревья роняли с клонящихся к земле, отяжелевших веток оранжевый, красный и белый пух созревших семян. Подхваченный ветром, он взлетал в воздух, снова падал на землю, на усыпанные жёлтым и синим песком декоративные клумбы, на розовые камни парковых дорожек, на изумрыдную траву, перекатывался пушистыми, весело подпрыгивающими, будто играющими, разноцветными шарами всеми забытого, но так и не отменённого праздника.
Казалось, что теперь этот праздник только для них двоих. Пришедших в этот забытый парк.
— Никого, — растерянно прошептала Юна.
Зайнер подал ей руку и согнулся в галантном поклоне.
— Парк только для вас, сударыня!
Она коснулась ладонью его руки. Потом, словно раздумав, отдёрнула руку и в растерянности стала попеременно то поправлять сбившийся от бега на затылок венок из белых лент (старое, доброе украшение для помолвки, предвестник обещанной любимым фаты), то ладонями проводить по кружевам голубого праздничного платья.
— Это нечестно! — с обидой воскликнуда она. — Мои родители должны были придти!
И она топнула ногой, взбив на дорожке облачко красноватой пыли.
— Ты же знаешь, — словно оправдываясь (хотя, признаться, ему-то зачем было искать оправдания), виноватым голосом произнёс Зайнер, — твои родители были против нашего брака. Так что совсем не удивительно то, что и помолвку они пропустили.
— Это нечестно! — повторила Юна. — Они не были на выпускном балу в Академии, а ведь я трижды напоминала им об этом и просила придти.
— Да, — прошептал Зайнер, — если бы они там со мной познакомились поближе, было бы неплохо… Говорят, в мундире я произвожу впечатление даже на финансистов…
— Невероятно! — продолжала Юна.
И губы её задрожали.
— Они и к алтарю на помолвку не пришли, и даже сюда…
Возможно, если бы в парке было бы побольше людей (а на поляне у входа стояли лишь они одни, будущие жених и невеста), Юна постаралась бы сдержать слёзы и ничем не выдать своего разочарования поведением родителей. С детства она воспитывалась в самых строгих и консервативных педагогических традициях, столь типичных для благородных и знатных семей Готтарда, ведущих своё происхождение едва ли не от первых поселенцев-колонистов, в давние, далёкие, легендарные времена приземливших посадочные капсулы своих космических кораблей на пустынные плато дикой, безжизненной планеты, которой тогда ещё только предстояло стать процветающей Республикой Готтард.