Чучело человека (СИ) - Диденко Александр. Страница 38

«Что мне со всем этим делать?» — спросил Щепкин, но вдруг увидел, что вовсе это не Липка, а Рукавов, вспомнил, что нужно стрелять, рванул со спины винтовку, дослал патрон, выстрелил одновременно с выстрелом Рукавова — пули дернулись навстречу друг другу, с чудовищной силой ударили обоих — Рукавова в переносицу, Щепкина в грудь — уронили в бескрайнюю сентябрьскую листву.

— Спасибо… — произнес Щепкин, открыв глаза, — одним махом обоих.

— Ты дурак или притворяешься? — возмутилась Вращалова. — Ну что, что сделать, чтобы ты поверил?

— Расскажи о проекте «Первый»…

Сознание вновь куда-то побежало — должно быть, прятаться под двуспальную кровать — в последнее мгновение Щепкин ухватил сознание за лодыжку, но оно пребольно пнуло хозяина в грудь, и тот безжизненным кулем свалился на пол. Из-под кровати в мятом плаще и с вывороченным боком возник Липка, помог подняться, усадил в кресло, сам, не снимая ботинок, плюхнулся в кровать.

— Прости меня, — сказал Липка.

— Ничего, я привык, — вздохнул Щепкин.

— Ты знаешь, никто не ждал тех событий. Все верили, что это навечно. Но случился съезд, где вождя развенчали в хвост и в гриву, и покойник вдруг предстал в омерзительном свете культа собственной личности.

— Но не для всех, вероятно!

— Не для всех… быть может, и не для академика Мясникова, понятия не имею. Не ведаю чем руководствовался старикан, с огромным научным ветром в голове, но он сообразил, что клеща, найденного на теле покойника важно сохранить для последующей научной работы… — Липка закинул руки за голову. — К моменту смерти Первого, в марте пятьдесят третьего, уже было известно, что ДНК несет информацию о свойствах организма. Но даже статья «Структура дезоксирибонуклеиновой кислоты» Уотсона и Крика в «Nature», опубликованная в апреле того же года, то есть через месяц после кончины, не объясняла как использовать кровь, содержащуюся в желудке паразита.

— А кровь трупа?

— В том-то и дело, что после смерти вождя набальзамировали. Тело — для хранения, органы — для механического исследования.

— Механического?

— Вот именно. Что касается ДНК, мумификация не подходит — нужна заморозка, что, собственно, и проделал академик Мясников с частицей вождя — клещом. К пятьдесят пятому шарашки позакрывали, и Заславский, тогда молодой профессор и ученик Мясникова, появился в Москве. Опасаясь возможных репрессий, тубус с жидким азотом и батареей автономного питания академик передал Заславскому. В шестьдесят пятом Мясников умер, а Заславский, продолжая биться над секретом ДНК, полагая, что в молекуле таится возможность не только продления, но и восстановления жизни, все экспериментировал, не оставляя надежды когда-нибудь взяться и за того, кто все эти годы в герметичном тубусе ожидал триумфального воскрешения…

— Да-да, помню, — сказал Щепкин, — печальный человек в форме полковника медицинской службы.

— Несколько лет назад он назначен настоятелем Свято-Троицкого монастыря.

— Вот как!

— Несколько лет назад Заславский назначен настоятелем монастыря… — повторила Вращалова. — Ты слушаешь меня?

Щепкин открыл глаза.

— И что с того, к чему этот экскурс в историю?

— Ты просил рассказать о проекте «Первый»… — Вращалова повернулась на бок, сложила ладони, поместила под щеку. — Иди к черту!.. Твой телефон на столе.

— А Петя где?

— Внизу, я тебе говорила.

— Пойду, — сказал Щепкин, поднимаясь с пола.

— Катись, и пусть голову твою принесут на блюдечке.

— Не поместится… — Щепкин шагнул к двери, побежал по лестнице.

Звезды кокетливо перемигивались в отсутствие луны, где-то у пруда вполголоса переговаривалась охрана, далеко-далеко гудела полуночная электричка. Щепкин обернулся: Вращалова стояла у окна, разговаривала с кем-то невидимым, призывала сделать, наконец, что-нибудь решительное, окончательное. Щепкин метнулся к ограде, превозмогая боль одолел высоту, выбрался на дорогу. У дома зашуршала машина, заурчал двигатель, Щепкин понял, что это за ним, что теперь будут убивать наверняка, что нужно уносить ноги. Он побежал по дороге, свернул на тропинку, углубился в лес, не представляя куда бежать. Где-то рядом должна быть река, можно попытаться переплыть. И что тогда? Щепкин не знал. Из единственного, едва угадываемого облачка вдруг спустились два существа в оранжевых жилетках. «Этого еще не хватало! — подумал Щепкин. — Сейчас запоют». Существа запели.

— Решительность покидает его, — заметил Велиар.

— Покидает? — возразил Иблис, — скажи еще, что речь идет о Кихоте! Решительность его и не посещала.

— Зачем же он сюда притащился?

— Дурак потому что, халявы искал.

Ожидая ответного слова существа засопели у Щепкина над головой, но тот молчал, не поддавался, выбиваясь из сил, продирался сквозь кустарник.

— Хочешь, поможем? — предложил Иблис. — Думаешь, бежишь к реке?

Щепкин перешел на шаг, остановился.

— Да, к реке.

— Так вот, реки здесь никакой нет, но если она нужна, попробуй сюда.

— Нет, сюда, — возразил Велиар.

Не раздумывая, Щепкин свернул в сторону и через минуту выбежал к оврагу.

— Сюда? — спросил он, едва переводя дух.

— Вниз! — указал Велиар.

Несколько раз упав, но теперь не чувствуя ни боли, ни усталости, находясь в неком пограничном состоянии, Щепкин очутился у реки.

— Туда, — сказал Велиар, — там.

Щепкин бросился вдоль воды, пробежал несколько метров, замер.

— Что значит «там»? — спросил он. Но никто не ответил. Темноту вспорол свет автомобильных фар, Щепкину вдруг стало так жутко, так жутко… — Обманули, — прошептал он и поднес к глазам ладонь, чтобы рассмотреть того, кто ждал у машины, по-голливудски поместив зад на полированный капот и вращая тонкую ножку наполненного молоком бокала.

— Я один, Володя, — сказал Рукавов, — хочешь молока?

— Спасибо, нет. — Щепкин обернулся. — Это ты их прислал?

— Кого? — Рукавов опустил бокал и отлип от капота, чтобы распахнуть дверь, — этих?

Щепкин приблизился к машине. В салоне гнусно возилась пара в пронзительно-оранжевых жилетках.

— Значит, ты! — Щепкин размахнулся и тяжело ударил противника в лицо.

Рукавов упал.

— Поверь, не я! — закричал он. — Меня самого…

Но договорить не пришлось, Щепкин ударил еще раз, схватил за воротник и вновь размахнулся. Рукавов нащупал увесистый камень, но в долю секунды сообразив, что, пожалуй, еще не время, бросил в лицо Щепкину жменю песка. Щепкин закашлялся, соскочил с Рукавова, согнулся. Рукавов что есть силы пнул Щепкина в живот, развернулся и молниеносно атаковал подбородок — Щепкин рухнул навзничь. Кто-то из бесов крикнул, чтобы Рукавов добил противника, а другой опустил большой палец. Внезапно Рукавов пошатнулся, схватился за горло, встал на колени, захрипел, лег на песок и затих.

— Что с ним? — спросил Иблис.

— Похоже, жаба, — ответил Велиар.

Щепкин подбежал к противнику, распахнул рубашку — Рукавов не дышал.

— Что случилось? — крикнул Щепкин и вдруг услышал, как шумит прибрежная вода, как поют последние в этом году сверчки. — Что случилось? — повторил Щепкин, но никто не ответил.

— Ты знаешь, кто это? — спросил Велиар.

— Вроде мсье Волан, — пожал плечами Иблис.

— Нет, это Щепкин.

— Нет, Волан.

— Нет, Щепкин…

Оба поднялись в воздух и, продолжая спорить, поплыли к единственному среди звезд темному облаку. Щепкин свалился рядом с Рукавовым, раскинул руки, замер. «Ведь это я убил его. Убил человека! Целого человека! Завалил. Да нет, не правда, у него было плохое сердце. Вдвойне скверно — убил больного. Ну уж нет, он помер самостоятельно. А ты помог. Не дави! — он сам напросился. И кто поверит? Пусть не верят. Нет, поверить могут, но как ты будешь жить? А вот так. Ну как, как? А вот так! — возьму и буду жить, и еще воспользуюсь Петей. Ну, это совсем подло. Не тебе меня учить, подлецу и трусу. Это я подлец? — от подлеца слышу! Разве не ты придумал эту возню, украв газету со статьей о сестре милосердия? Дурак, о «восстановлении» я прочел в рубрике «Аритмия». Это что-то меняет? Нет. То-то. Что будешь делать? Жить. Чужой жизнью? Не твое дело! Как знаешь, только вот что, ни к чему хорошему это не приведет. Посмотрим. Вспомнишь мои слова. Умолкни, надоел…»