Чучело человека (СИ) - Диденко Александр. Страница 41

— Не забудь, четырнадцатый участок, сектор «А». Он как Берггольц проходит, Сергей Арнольдович.

Однако на мемориальном кладбище случилось непредвиденное: вокруг могилы Берггольца толпился народ, плита снесена, гроб извлечен, а над покойником колдуют специалисты в белых халатах, что-то ищут. Подруга денег возвращать не хотела, расстраивать тоже, потому купила палец по сходной цене в ближайшей больнице. Прорыдав час над поддельными останками, Вращалова обсыпала их солью, завернула в полиэтиленовый пакет, сложила в металлическую пудреницу — чтоб рентгеном не обнаружили, и села подбивать бабки.

Главными оставались бабки, и они худо-бедно набрались. С отцом вроде разобралась. Слежки не замечено и вроде все тихо. Что еще? Коллекция открыток, без нее никак — это святое. Вязаная шапочка, оберег, тут. Так, детский рисунок — портрет матери, которую никогда не видела, обязательно. Цветаева?! На месте. Фотография Щепкина, чтоб при случае нанять киллера. В папке. Учебник английского языка, пробежаться. Вот он. Молодец, хоть языки когда-то освоила, легче будет.

— И паспорт мне свой дай, скажешь, что украла, поверят. Вешай все на меня. Вроде ничего не забыла.

«Ведь удача была так близко, там заманчиво сверкала: протяни руку — достанешь. Ну кто знал, что он сделает этот дурацкий ход, пойдет на подобное свинство. Не могла спрогнозировать? Отдать Волану проект «Губернатор» как малое, что бы поиметь большее… Ведь это было очевидным. Нет, радость моя, очевидно сейчас, а тогда и в голову ничего такого не приходило, ведь были партнеры. С Воланом были, а с Щепкиным — враги. Но ведь он любил. А ты бросала фантики. И юлила. И вообще, порядочная ты сволочь. Спасибо, и умру я от наполнившей меня злобы, так он сказал? Именно. Еще я ответила, что доведу начатое до конца. Это вряд ли, попыхтишь, попыхтишь и сдуешься. Это мы еще посмотрим. А чего смотреть и так видно, лучше бы по-тихому отвалила за границу и сидела там тише воды, ниже травы. Это не в моем характере. Значит, и будешь там смердеть, пока вовсе в каргу старую не превратишься, никому не нужная, всеми забытая. Пошла вон! Сама пошла…»

Все получилось, как Вращалова и предполагала. Ей удалось беспрепятственно выехать в Прагу, удалось вывезти палец, некий скарб, много денег. Подруга была препровождена в следственный изолятор, где пробыла несколько дней, в подробностях сообщив лишь то, чему была близкой, но слабо осведомленной очевидицей. Обвинение в пособничестве к ней как-то не пристало, не привилось, — она сама пала жертвой воровки и мошенницы, не только укравшей паспорт, но и золотое колечко, а также демисезонное пальто, приличную сумму денег, происхождение которой назвать затруднилась, чайный сервиз на шесть персон и что-то еще, незначительное, гигиеническое.

— Да у нее и подруг-то никогда не было, я одна сочувствующая.

Из Парижа Вращалова принялась клеветать на Рукавова, заявила, что это вовсе не Рукавов, а боевик Щепкин, что, разумеется, никакой не учредитель и владелец корпорации «ВОСКРЕШЕНИЕ Ltd», но всего-навсего участник бандитского подполья СОГ, Союза Озабоченных Граждан, — впрочем, слова эти никто всерьез не воспринял.

Начались ранние морозы. Смысла сажать картофель в мерзлую землю не имелось, однако приказ поступил, и бойцы сельскохозяйственного подразделения принялись его исполнять.

— Агро-спецназ, — напомнил офицер Инге, равнодушно взирающей на происходящее. — Гвардейцы. Элитное подразделение. Все — студенты сельскохозяйственных вузов. А мы к вам приезжали, помните?

— Вас сюда не для разговоров направили, — отрезала хозяйка, — не так ли? Выполняйте вашу работу.

— Простите.

Выполов подготовленные к зиме кусты клубники, солдаты разбили аккуратные грядки, к вечеру натянули пленку и устроили секции. На месте заурядного огорода поднялась теплица. Провели свет.

— И полив организовали.

— Вижу.

Все оказалось устроенным по самому взыскательному требованию землеустроительной науки. Прежние клубничные сотки взвешенно распределились под картошкой, луком, сельдереем, петрушкой, укропом и морковью. Это левая часть. А правая — опять картофель, свекла, чеснок, помидоры, баклажаны, тыква и огурцы.

— Замечательно, — сказал сосед-старик и пошел провожать машину. Вернулся с банкой клубничного варенья. — А что делать, не выбрасывать же. Они наверху разобраться не могут, а нам страдай.

— Пейте чай, я налила, — сказала Инга. — И потише, дети спят.

Знаете, — я ведь их помню, — они летом приезжали.

— Солдат-то, и что с того? Не помню.

— Ну как же, офицер еще мужичку вашему доложил, что в октябре приедут.

— А вы помните! — разозлилась Инга.

— Помню, — улыбнулся старик и блеснул глазом, — и мужичка вашего помню.

— Не ваше дело! — возмутилась Инга и шлепнула ладонью по столу. — Что вы все следите за мной, что покоя не даете?!

— Тише, тише, детей разбудите, — примирительно шепнул старик. — Не узнаю вас последнее время.

— Простите вы меня Христа ради, устала я, — Инга закрыла лицо руками, — пейте чай.

Старик хлебнул из кружки, наклонился к хозяйке и шепнул:

— Знаете, ведь это не Волан вовсе, в смысле Рукавов, Петр Андреевич, — старик выдержал паузу, чтобы насладиться произведенным эффектом, однако хозяйка и бровью не повела, — а Щепкин, Владимир Николаевич. — Сосед перешел на самый доверительный шепот. — Теперь всем заправляет Щепкин, понимаете?

— А нам что с того? — спросила Инга.

— А то, что не зря я поинтересовался вашим мужичком.

— Моим «мужичком»? — женщина вынула из столового ящика сигарету, закурила. — Я вам вот что хочу сказать, — она пустила струйку дыма старику в лицо, — вы плохо работаете, и я доложу нашему руководству. Вы ведь приставлены следить, а не судачить о работодателе, я не права? Знаете, как это называется? Разглашение конфиденциальной информации.

— Да что вы себе позволяете!

— Подождите, не горячитесь, — Инга затушила сигарету, — вы можете назвать ваше имя?

— Вениамин Павлович.

— Вениамин Павлович Коростылев, так?

— Совершенно верно. А вы — Инга Александровна Заславская.

— Я помню. — Инга улыбнулась. — Тем не менее, наши фамилии находятся в картотеке Компании в разделе «Ф». Казалось бы, Коростылев — «К», Заславская — «З», не так ли?

— На что вы намекаете?

— Я не намекаю, а призываю вас умолкнуть. Вы не Коростылев, а Фролов. Петр Семенович Фролов, тысяча девятьсот сорок шестого года рождения. Бывший артист Симферопольского областного театра, сейчас пенсионер. И сын ваш — актер, амплуа — следователь… деревянная лошадка, маленький сын, паркет.

— Ошибаетесь, я — Коростылев.

— Вы приставлены следить, исполняйте вашу работу как следует, вам платят.

Старик замолчал. Инга погладила его по плечу.

— Ну-ну, не расстраивайтесь.

— А ваша как фамилия? — спросил мужчина.

— Я же сказала, в картотеке Компании это раздел «Ф».

— Жалею, что дал согласие, весьма жалею. Они… они начнут экспериментировать над людьми, вас это не пугает?

— Экспериментировать они не начнут, у них другие цели. Я рекомендую игрой этой не интересоваться. Получаете жалованье и сидите, помалкивайте… Знаете, мы оба пьем из одного источника, и не наша забота, какая ведется игра. Не все ли равно кто платит? Рукавов, теперь Щепкин. А вы идейный?

Сосед пожал плечами.

— Ну и хорошо.

— Скажите, Инга, ваш ребенок… ребенок Заславской, он воссоздан учеными для…

— А вот это совсем вам не нужно.

— 6 -

Зима случилась затяжной, долгой. Я дважды находился на грани смерти, но не заснул — не погиб в обмороженной подворотне, не испустил дух в зубах крысы. Пережив трудный сезон, я почувствовал уверенность — судьба берегла меня. Весна же была короткой: едва сошел снег, припекло, полезла трава. Я выбрался из подвала, широко вдохнул, ощутил прилив сил, с удвоенным упорством двинул на поиски мальчика.