Викинг - Гарин Максим Николаевич. Страница 36

— Видно, не петушили тебя в зоне, фуфло патлатое.

Что означает на блатном жаргоне «петух» музыканты знали и предпочли не доводить до греха собиравшийся в «Астории» устойчивый преступный контингент. В конце концов, за те деньги, что перепадали им от резвящихся уголовников, волосами можно было пожертвовать. На следующий день все они постриглись.

В клетушке клубами поднимался дым. Двое музыкантов курили, третий меланхолично перебирал струны гитары.

— Я сюда шел, — сообщил он, — приятеля встретил. Он свое уже отработал, собрался с друзьями водку пить. Вот я и подумал — что за жизнь такая! Когда нормальные люди работают — ты отдыхаешь, а когда они идут куда-нибудь с девочками расслабиться — пашешь, как лошадь. Просто издевательство какое-то.

— А что ты предлагаешь? Пойти на завод гайки крутить? Так мы этого не умеем. Да там и без нас желающих хватает.

— Да, мужики, хорошо там, где нас нет. А помните, как нам в один вечер полтораста баксов отстегнули? За такие бабки на заводе целый месяц горбатиться надо. И еще не известно, когда заплатят, — резонно заметил третий.

— Когда полтораста, а когда и по мордасам, — по привычке срифмовал парень с гитарой.

Тут он несколько преувеличил. Завсегдатаи «Астории» их пока еще не били. Хотя унижаться перед «самими» приходилось часто.

— Не комплексуй. Мы еще нормально устроились. А каково чувакам, которые по подземным переходам с шапками и гитарами порасселись? Попробовал бы на их месте.

— Просто у «татуированных» какие-то разборки начались. Говорят, недавно так схлестнулись, что жмуриков пачками вывозили.

— А что нам их разборки. У них свое корыто, а у нас — свое, — рассудительно заметил третий, доставая из «дипломата» бутылку водки. Ну-ка, давай законные сто грамм для куража.

Из стоявшего в углу шкафчика были извлечены три стакана. Выпив по одной, музыканты поставили посуду назад вместе с бутылкой. Подождали пару минут, пока по телу не разлилась жгуче-огненная благодать, и двинулись на сцену.

К тому времени зал «Астории» не был заполнен даже наполовину. Завсегдатаи еще не подтянулись, а остальных жителей Глотова, которым толщина кошелька позволяла посещать рестораны, отпугивала мрачная репутация «Астории». Вот и сейчас всего пара столиков оказалась занята случайными посетителями. За одним расположились двое солидных мужчин в возрасте. Они собирались переговорить здесь о делах, но теперь ели молча, стараясь как можно скорее покинуть несимпатичное место. За столиком у окна обосновались парень и две девицы. Одна неприметная, серенькая, как мышка-норушка, вторая — броская шатенка с «плейбоевским» бюстом и огромными, как у стрекозы, глазами. Компания завалилась в «Асторию» уже тепленькой, сожалея о каком-то Чесике, потерявшемся по дороге. Хотя жалеть следовало в первую очередь себя, поскольку им еще предстояло узнать, в какое разбойничье гнездо они угодили.

Как только парень сделал заказ, к их столику подвалил здоровенный детина из тех, с кем не рекомендуется встречаться поздним вечером в темном переулке.

— Слышь, земляк, — предложил он, развалившись на стуле, — поделись телками. Зачем тебе одному столько.

— Я… мы… тут, — пробормотал парень нечто невразумительное. Резкий переход от безмятежного веселья к суровому испытанию на готовность постоять за себя оказал парализующее действие и на тело, и на мысли.

— Чего ты там шепчешь? Не знаешь, которую себе оставить? Так я сам выберу. Или давай их в картишки разыграем.

Детина просто упивался страхом парня. Ему и женщины были нужны постольку-поскольку. Главное — видеть, как боится тебя человек, которому в другой, нормальной жизни, возможно, подчиняются десятки людей. Но сейчас он — ничто, а ты — царь, вольный казнить и миловать, независимый в своих поступках, что бы ни пришло тебе в голову.

— Так как, землячок, добазарились? — детина упер свою подошву в стул парня, едва не прищемив тому гениталии. — Я займусь этой, грудастой, а тебе оставлю остальное.

— Пошли, Лиля, — встала из-за стола «мышка-норушка». — Мы, кажется, попали в дурную компанию.

— Стоять, шкура, — перегнувшись через стол, детина ухватил ее за руку.

— Пусти! — мышка-норушка пронзила его ненавидящим взглядом. Словно кипятком ошпарила. Детина знал, что кроется за таким взглядом — приходилось сталкиваться в свое время. Эта неприметная самочка своего добьется. Если он ее не отпустит — поднимет жуткий крик, если ударит — приведет целое отделение милиции. На любое его действие последует немедленный и решительный ответ. Она не остановится перед тем, чтобы упечь его в тюрьму, несмотря на угрозы многочисленных дружков. Таких девах можно угомонить только двумя способами: убить или оставить в покое. И детина покорно отпустил руку.

Тотчас парень и шатенка стали выбираться из-за стола вслед за своей подругой.

— Бывай, землячок, — не в силах сдержаться детина от души залепил парню по загривку.

Тот от удара налетел на шатенку, они едва удержались на ногах, но возмущаться даже не пытались. Решили, что это не столь уж высокая плата за успешное освобождение.

Несколько обескураженный детина вернулся за свой столик и наплюхал почти полный фужер водки.

— Ну что, Хрящ, пролетел как фанера над Парижем? — не преминули подколоть бедолагу его приятели.

— Да нужны мне эти мокрые курицы. Они с местными телками и рядом не стояли. Захочу… — здесь слова сменились нечленораздельным мычанием, поскольку Хрящ умудрился целиком затолкать в свою пасть бутерброд с икрой. Но все и так поняли, что он хотел сказать.

В «Астории» постоянно присутствовало несколько славных работниц койки и презерватива, которых присылали сюда из борделей, находящихся под «крышей» уголовников. Любой из преступников, культурно отдыхающих в ресторане, мог, если появлялось желание размяться в сексуальном плане.

Сами жрицы порока окрестили эти мероприятия субботниками, поскольку отдаваться приходилось бесплатно, и старались избегать их так же, как венерических заболеваний. Но работа есть работа, со своими плюсами и минусами.

Две едва одетые путаны сидели на коленях «кавалеров», размышляя, что они в результате получат за усердие — какой-нибудь подарок или несколько увесистых оплеух. Хрящ привстал в поисках третьей, дождался, когда она повернется в его сторону и поманил пальцем. Девица пошла без разговоров, словно комнатная собачонка. Немного поколебавшись, Хрящ указал ей на свободный стул, придвинул фужер, закуску.

— Давай, — вместо тоста сказал он, подняв емкость правой рукой, а левой энергично ухватил за бедро шлюшки, словно проверяя, не протез ли.

В ресторан к тому времени подтянулось большинство завсегдатаев. Все выглядело как обычно: тесные, постепенно доходящие до нужного градуса компании, снующие между столиками официанты, относящиеся к клиентам, как к родным, оркестр, вынужденный каждый день играть все те же три-четыре аккорда — но зато с каким чувством! Однако человек знающий легко определил бы: что-то не так. И неделю, и месяц, и три тому назад представители различных группировок нормально общались друг с другом, вспоминали корешей, сидели за одним столом. Чувствовалось, что им нечего делить, каждый имеет свой кусок хлеба.

И вдруг все круто изменилось. Никаких общих посиделок и воспоминаний о совместном небе в клеточку. Разделявший столики проход от двери в зал до сцены в этот вечер стал фронтовой полосой. По одну его сторону засели люди Жереха, по другую — братва Седого. Пока все выглядело тихо-мирно, но с каждым добавленным градусом жесты становились агрессивнее, взгляды — злее. Не хватало самой малости, какой-нибудь зацепки, ухватившись за которую можно было бы развернуться во всю мощь.

— Ты че уставился? — гаркнул Хрящ, заметив взгляд из-за «линии фронта», сфокусировавшийся на его подружке.

— Больной в натуре, — несколько громковато заметил «наблюдатель». — Из-за шалавы хай поднимает.

— Побазарь еще — сам будешь всю жизнь на аптеку работать, — мрачно пообещал Хрящ.