Лучшие Парни (ЛП) - Вебер Мари. Страница 14

— Продолжай искать. Я знаю, что ты сможешь найти лекарство. Когда ты это сделаешь, мои избиратели будут обожать тебя. Они даже не будут возражать против твоего острого языка, — добавляет он с ухмылкой, закружив мимо трех старых джентльменов. Затем парень снова берет меня за руки.

Наконец танец заканчивается, аплодируют все, за исключением Винсента, который продолжает прожигать меня взглядом.

— Ну раз мы договорись, давай поговорим о чем-то другом. Например, о тебе. Поскольку признаюсь, у меня были иные причины рассчитывать на твое появление здесь.

Мое тело замирает. Залпом допивая напиток, я ловлю на себе взгляды группы женщин, стоящих за его спиной. С головы до ног разодетые в облегающие лифы и многослойные юбки, сшитые по последней моде, они наблюдают за нами. Поджатые губы говорят о том, как бы они желали, чтобы вместо меня в объятиях Винсента, ловя на себе его полный нежности взгляд, были их дочери. Я подавляю свои эмоции и позволяю появиться чувству вины. Дядя Николас был бы горд.

Винсент оборачивается, будто спиной чувствуя взгляды тех женщин. Он берет меня за руку и ведет из наполненной раскрасневшимися лицами комнаты в более укромный уголок.

— Мои родители надеялись, что ты и твои родные смогут присоединиться к ним завтра на пикнике в честь открытия.

— Я уверена, они были бы счастливы, мистер Кинг, но…

— Хорошо. Остался более интимный вопрос, мисс Теллур… — он тянет меня в укромный уголок, подальше от посторонних глаз, и с самонадеянностью приближает свое лицо к моему. — Надеюсь, я буду почтен получить от тебя некую вещь на память, чтобы она была со мной во время испытания.

Вещь? Он будет почтен? Удивленно поднимая бровь, я вспоминаю, что девушки и раньше дарили подарок участнику, но впервые об этом просили меня. Желудок сжало сильнее.

— Может быть, платок или ленту для волос? — предположил он.

Я не знаю, что ответить, поэтому лишь киваю и с неловкостью произношу:

— Благодарю. Может, я подумаю над этим и дам тебе знать, когда приеду?

— Конечно, — улыбка становится спокойной, как и его дыхание на моей шее. Мне хочется остановить эту бессмыслицу. Умолять его стать другом, по которому я скучаю, с которым мы восхищались совместными открытиями. Это лучше чем та роль, которую он сейчас играет. Когда в последний раз я упомянула это, он раздраженно напомнил, что повзрослел и что самое время мне вырасти тоже.

Я сжимаю челюсть и осматриваюсь вокруг, ища способ сбежать. Взглядом ловлю группу мужчин, идущих по лестнице в конце коридора во главе с моим дядей. Они направляются к его кабинету. Как только они скрываются из вида, Винсент прослеживает мой взгляд.

Он хмурится и смотрит на меня — и вдруг его пальцы оказываются под моим подбородком, наклоняя его к себе.

— Мне очень хотелось бы побольше узнать о твоих экспериментах. Так ты говоришь, что уже близка?

— Да, я…

Он кладет палец на мои губы и наклоняется под неудобным углом, и — О, святой Фрэнсис — мне кажется, он собирается меня поцеловать. Я отшатываюсь.

— Мистер Кинг, что вы делаете?

Он опускает палец и отступает с удивленным видом. Затем кивает.

— Приношу свои извинения за излишнюю прямоту. С вами это очень легко, — он протягивает руку. — Но в качестве покаяния, могу я пригласить Вас на еще один танец?

Я не хочу больше танцевать. Я не хочу танцевать с Винсентом. Что бы он ни делал. Я хочу, чтобы мой желудок перестал сжиматься, и сбросить с плеч этот груз — пульсирующее давление, которое говорит, что что-то не так со мной и Винсентом, его друзьями и этим местом, и что любая другая девушка на моем месте была бы польщена, тогда как я просто хочу уйти.

— Думаю, что один — это предел моих возможностей. Кроме того, я только что поняла, что не отдала дань уважения своему дяде. Вы меня извините?

Он на мгновенье замирает, затем так же быстро расслабляется и кланяется.

— Конечно. С нетерпением жду вашего возвращения.

Я отстраняюсь, надеясь, что он найдет целесообразным пригласить другую девушку, и оставляю его, направляясь к винтовой лестнице, когда о группы, окружающей мою тетю, доносится громкий смех. Они обсуждают отпускные турне, которые совершат в этом году. Я проглатываю комок и протискиваюсь мимо тел гостей, от которых пахнет мылом и духами, и которые, по-видимому, наслаждаются этой темой. Неужели мама и папа надеются, что у меня будет такая же комфортная жизнь?

Потому что я чувствую себя в ней неуютно.

Я ускоряю шаг и протискиваюсь через арку, ведущую в кабинет.

Лестница и площадка безлюдны. На блестящем бальзамическом дереве ни пылинки под моими тихими шагами или пальцами, когда я провожу по обшитым панелями стенам, идя по щедро устланному коврами второму этажу. Наверху меня встречает широкий коридор с тремя дверьми по обе стороны и тени мужских фигур, тянущиеся из второй комнаты справа и голоса. Это часть дома дяди Николаса.

Я натягиваю шаль повыше на плечи и направляюсь в сторону голосов, когда в воздухе разносится голос дяди.

— Они уже знают?

— Сегодня вечером об этом объявили в порту. Мы хотели дать рыбацким лодкам время до того, как правила вступят в силу в следующем месяце.

Мои шаги замедляются.

— Это необходимо было сделать для защиты будущего порта и побережья. Население слишком выросло, чтобы поддерживать нынешний уровень потребления.

— Тем, кто зарабатывает этим на жизнь, будет нелегко, — дядя тихо присвистнул.

Я прищуриваюсь. Рыбацкие лодки? Порт? Делаю последние шаги к открытой двери и, заглядывая внутрь, обнаруживаю там десяток мужчин с напитками в руках, разговаривающих официальным тоном.

— Ну, вы знаете, — говорит один из них. — Мы мало, что можем сделать. Это наша обязанность — принимать трудные решения на благо всем — а не в пользу немногих. — Его глаза вспыхивают и останавливаются на мне, и в комнате внезапно воцаряется тишина.

Глава 7

— Прошу прощения, — бормочу я. — Меня просили принести дань уважения маминому зятю.

Я жду, когда дядя Николас что-то скажет, пока мое сердце колотится так громко, что, наверное, все в комнате это слышат, глядя на меня под проволочными клетками с чучелами экзотических птиц, свисающих с потолка. Дядя купил и развесил их много лет назад, словно замерших в полете или в процессе пения, но даже для того, кто увлечен наукой о жизни и смерти, я всегда воспринимала их болезненно.

Кажется, спустя целую вечность, дядя Николас улыбается и приглашает меня в освещенную комнату.

— Ах, Рен, рад, что ты смогла присоединиться к нам, — но выражение его глаз не меняется, когда мужчина оценивает мое платье и внешний вид.

Я протягиваю ему руку.

— Спасибо за приглашение, сир.

— Конечно, конечно, — если он и думает о моих почти сухих волосах или слишком свободном платье, то не показывает этого. Просто поворачивается к своим гостям. — Джентльмены, это моя племянница, мисс Теллур. Мы взяли на себя ответственность оказывать ей гостеприимство, когда это возможно. Рен, эти люди из совета Стемвикского университета и уважаемого парламента Калдона.

Из стоящих в комнате десяти мужчин, один — отец Винсента, а пятеро, как я подозреваю, из университета, где раньше работал мой отец, потому что на их лицах появилось узнавание, когда звучит моя фамилия. Прежде, чем они успевают что-то сказать, я быстро добавляю:

— Очень приятно познакомиться. Спасибо за работу, которую вы делаете. Убеждена, она очень важна.

Я не уверена, должна ли делать реверанс, но, в конце концов, опускаюсь наполовину, что больше похоже, будто спотыкаюсь.

На их лицах появляется выражение удовлетворения.

— Это очень важно, — говорит тот, кого дядя Николас, кажется, называл Миллнером. — Мы счастливы работать на благо наших избирателей.

— Теллур. Как местный алхимик?

Я замираю, у меня даже шея холодеет. Я бросаю взгляд на дядю Николаса, но член правления продолжает без паузы. — Как он? Он все еще принимает пациентов и проверяет воспаление тканей у крыс?