Опиумная война - Куанг Ребекка. Страница 40

Рин проглотила возмущение и подчинилась.

После многих лет напряжения и постоянной учебы Рин считала медитацию бесполезной тратой времени. Ей казалось неправильным сидеть в неподвижности и ничем не занимать мозг. Она с трудом выдерживала три минуты этой пытки, не говоря уже о шестидесяти. Она была так напугана тем, что придется ни о чем не думать, что думала только о том, как ни о чем не думать.

Цзян, с другой стороны, мог медитировать бесконечно. Он превращался в статую, неподвижную и умиротворенную. Он выглядел, как сам воздух, как будто растает, если Рин не будет напряженно в него всматриваться. Как будто способен покинуть собственное тело и улететь в другое место.

Ей на нос села муха. Рин громко чихнула.

— Начнем отсчет сначала, — спокойно объявил Цзян.

— Проклятие!

Когда в Синегард вернулась весна и установилась достаточно теплая погода, чтобы не приходилось кутаться в толстую зимнюю одежду, Цзян повел Рин в горы Удан. Два часа они шли молча, а в полдень Цзян решил остановиться на освещенной солнцем площадке, откуда открывался вид на всю долину.

— Тема сегодняшнего урока — растения. — Он сел и вывалил содержимое своей сумки на траву. Там были растения и порошки, куски кактусов, несколько цветков красного мака с ножками и кучка сушеных грибов.

— Мы будем употреблять наркотики? — спросила Рин. — Ого.

— Я буду. А ты просто наблюдай.

Растирая маковые зерна в каменной ступке пестиком, он читал Рин лекцию:

— Эти растения изначально не росли в Синегарде. Грибы выращивали в лесах провинции Кролик. Больше ты нигде их не найдешь, они хорошо растут только в тропическом климате. Кактусы лучше всего растут в пустыне Бахра, между нашей северной границей и Глухостепью. Этот порошок — из кустарника, который можно найти лишь в дождевых лесах Южного полушария. Кустарник дает маленькие оранжевые плоды, безвкусные и липкие. А наркотик делают из высушенных и измельченных корней растения.

— И хранение всего этого в Синегарде — преступление, — сказала Рин, потому что кто-то же должен об этом упомянуть.

— Ах, закон. — Цзян понюхал неизвестный листок и отбросил его. — Какое неудобство. И совсем ни к чему. — Он бросил взгляд на Рин. — А почему в Никане не одобряют употребление наркотиков?

Он часто так поступал — кидал ей вопросы, к которым Рин не была готова. Если она говорила слишком быстро или делала поспешные обобщения, Цзян загонял ее в угол аргументами, пока она не произносила четко, что имела в виду, и досконально не обосновывала.

Теперь Рин уже тщательно обдумывала ответы.

— Потому что психоделики взрывают мозг и ассоциируются с напрасной тратой времени и хаосом в обществе. Потому что наркоманы не вносят вклад в общество. Потому что эту напасть оставила нам в наследство Федерация.

Цзян медленно кивнул.

— Хорошо сформулировано. Ты с этим согласна?

Рин пожала плечами. Она достаточно насмотрелась в Тикани на опиумные притоны и знала, на что похожа наркомания. Рин понимала, почему закон так суров.

— Сейчас я согласна, — осторожно сказала она. — Но, видимо, изменю свое мнение после ваших слов.

Цзян криво усмехнулся.

— Каждая вещь по природе своей имеет двойственное предназначение, — сказал он. — Ты видела, что мак делает с обычным человеком. Учитывая то, что ты знаешь о наркомании, твои выводы вполне разумны. Опиум превращает людей в идиотов. Разрушает местную экономику и ослабляет всю страну.

Цзян взвесил на ладони еще одну порцию маковых семян.

— Но нечто настолько деструктивное одновременно имеет потрясающий потенциал. Цветок мака больше, чем что-либо, показывает двойственность галлюциногенов. Мак известен тебе под тремя именами. В самой распространенной форме это кусочки опиума, которые курят через трубку, и этот мак делает человека бесполезным. Отупляет и закрывает для мира. Есть еще вызывающий безумную зависимость героин, который делают из порошка, получаемого из сока растения. Но зерна? Зерна — это мечта шамана. Если употреблять их с должной подготовкой разума, они дадут доступ ко всей вселенной внутри твоего мозга.

Он отложил маковые зерна и обвел руками разложенные перед ним растения-психоделики.

— Шаманы всех континентов веками использовали эти растения для изменения состояния сознания. Лекари Глухостепи использовали этот цветок, чтобы летать как стрела и разговаривать с богами. Они погрузят тебя в транс, и ты сможешь войти в Пантеон.

Глаза у Рин округлились. Вот оно что. И постепенно разрозненные штрихи начали соединяться. Она стала понимать, зачем полгода занималась исследованиями и медитацией. До сих пор она изучала две отдельные темы — шаманов и их способности, богов и природу вселенной.

А теперь, познакомив ее с психоделическими растениями, Цзян сплел эти нити в одну теорию — теорию духовной связи психоделиков и мира грез, где обитают боги.

Отдельные концепции сложились в ее разуме вместе, как возникшая за одну ночь паутина. Заложенный Цзяном фундамент внезапно обрел всеобщий и исключительный смысл.

У нее был контур рисунка, но сама картинка еще оставалась нечеткой. Незавершенной.

— Внутри моего мозга? — осторожно повторила Рин.

Цзян покосился на нее.

— Ты знаешь, что означает слово «энтеоген»?

Она покачала головой.

— Оно означает, что ты становишься божественным изнутри. — Цзян снова дотронулся до ее лба. — Личность сливается с богом.

— Но мы не боги, — возразила Рин. Всю неделю она торчала в библиотеке, пытаясь проследить корни никанской теологии. Религиозная мифология Никана полнилась встречами смертных с богами, но нигде не упоминалось что-либо про сотворение бога. — Шаманы говорят с богами. Но не создают их.

— А какая разница между богом и внутренним богом? Какая разница между вселенной, заключенной в твоем разуме, и внешней вселенной? — Цзян прикоснулся к ее вискам. — Разве не на этом основана твоя критика теологический иерархии Гесперии? Что идея отдельного от нас и правящего нами божественного творца не имеет смысла?

— Да, но… — Она умолкла, пытаясь понять его слова. — Я не имела в виду, что мы боги, я говорила о том…

Она и сама не знала, что имела в виду, и с мольбой посмотрела на Цзяна.

И он в кои-то веки дал простой ответ:

— Ты должна объединить эти концепции. Бог снаружи. И бог внутри. Как только ты поймешь, что это одно и то же, как только сложишь в голове обе идеи и поймешь их истинность, ты станешь шаманом.

— Но это не может быть так просто, — выпалила Рин. В голове по-прежнему стоял туман. Она попыталась сформулировать свои мысли: — Если это… тогда… тогда почему никто так не делает? Почему никто в опиумных притонах не находит богов?

— Потому что они не знают, что искать. Никанцы не верят в богов, не забыла?

— Ладно, — сказала Рин, отказываясь заглатывать наживку, когда ей швырнули в лицо собственные слова. — Но почему? — Она считала религиозный скептицизм никанцев обоснованным, но как тогда Цзян и ему подобные могут творить такие чудеса? — Почему верующих так мало?

— Когда-то их было больше, — сказал Цзян, и Рин поразилась, с какой горечью это прозвучало. — Когда-то здесь было много монастырей. А потом пришел Красный император и, решив объединить страну, все их сжег. Шаманы потеряли власть. Монахи — те, кто обладали подлинной властью, — либо погибли, либо исчезли.

— И где они сейчас?

— Скрываются. Забыты. В недавней истории лишь среди кочевников Глухостепи и племен Спира остались те, кто способен общаться с богами. И это не совпадение. Задача по модернизации и мобилизации влечет за собой веру в способность человека контролировать мировой порядок, а когда такое происходит, теряется связь с богами. Когда человек начинает думать, что сам пишет сценарий мировых событий, он забывает о силах, придумавших нашу реальность. Когда-то академия была монастырем. А теперь здесь готовят военных. Ты обнаружишь, что подобное повторяется во всех великих государствах мира, вошедших в так называемую цивилизованную эру. В Мугене нет шаманов. В Гесперии нет шаманов. Они почитают людей, которых считают богами, но не самих богов.