Опиумная война - Куанг Ребекка. Страница 86

— Венка…

— Ты знаешь, как это больно? Они делали это часами, не переставая. Я теряла сознание, но когда приходила в себя, они продолжали, на мне был уже другой, а может, и тот же самый… Через некоторое время все они кажутся одинаковыми. Это как кошмарный сон, только невозможно проснуться.

Рин ощутила во рту вкус желчи.

— Мне так жаль… — начала она, но Венка ее как будто не слышала.

— Я была не самой худшей. Я боролась. Доставляла неприятности. И потому они приберегли меня напоследок. Хотели сначала сломить. Меня заставляли смотреть. Я видела, как женщине вспороли живот. Как солдаты отрезали ей грудь. Видела, как еще живую женщину прибили гвоздями к стене. Устав мучить матерей, они переходили к их дочерям. Если вагины были слишком узкие, их разрезали, чтобы удобнее было насиловать. — Голос Венки начал срываться. — В том доме была одна беременная. На седьмом месяце. Или восьмом. Сначала солдаты оставили ее в живых, чтобы она о нас заботилась. Мыла. Кормила. Это было единственное доброе лицо во всем доме. Ее не трогали из-за беременности. Поначалу. А потом генерал решил, что ему приелись остальные. Он пришел к ней. Ты можешь решить, что к тому времени она уже все знала, насмотревшись на то, что солдаты делали с нами. Ты можешь решить, что она знала — нет смысла сопротивляться.

Рин не хотела больше слушать. Ей хотелось накрыть голову руками, чтобы отгородиться от всего этого. Но Венка продолжила говорить, словно не могла прервать исповедь.

— Она брыкалась и вырывалась. А потом ударила его. Генерал взвыл и разорвал ей живот. Не ножом. Руками. Ногтями. Он повалил ее и рвал на части. — Венка отвернулась. — Он вырвал ее желудок, кишки, а под конец и ребенка… Ребенок еще шевелился. Мы видели все это из коридора.

Рин перестала дышать.

— Я была рада, — сказала Венка. — Рада, что она умерла до того, как генерал разрезал ее ребенка пополам, как апельсин. — Пальцы Венки сжимались и дрожали под повязкой. — Он заставил меня убрать останки.

— О боги! Венка… — Рин не могла посмотреть ей в глаза. — Мне так жаль.

— Не жалей меня! — вдруг закричала Венка.

Она попыталась схватить Рин за руку, словно позабыв, что ее руки сломаны. Потом встала и подошла к Рин вплотную.

Выглядела она столь же безумной, как в тот день, когда дралась на ринге.

— Мне не нужна твоя жалость. Мне нужно, чтобы ты убивала. Убей их ради меня, — прошипела Венка. — Поклянись. Поклянись на крови, что сожжешь их.

— Венка, я не могу…

— Я знаю, что можешь. — Голос Венки сорвался. — Я слышала, что о тебе говорят. Ты должна их сжечь. Чего бы это ни стоило. Поклянись своей жизнью. Поклянись. Поклянись ради меня.

Ее глаза были похожи на разбитое стекло.

Рин пришлось собраться с духом, чтобы заглянуть в них.

— Клянусь.

Рин вышла из комнаты и бросилась бежать.

Ей не хватало воздуха. Она не могла говорить.

Ей нужен был Алтан.

Она не знала, почему думает, что он принесет облегчение, но Алтан единственный из всех уже проходил через это. Алтан был на Спире, когда его остров сожгли, Алтан видел, как убивают его народ… Уж Алтан мог сказать ей, что земля будет вращаться по-прежнему, что солнце будет все так же вставать и садиться, и существование подобного ужаса, такого пренебрежения человеческой жизнью, не означает, что весь мир погрузился во тьму. Уж Алтан способен сказать, что еще есть за что бороться.

— В библиотеке, — сказал ей Суни, указывая на древнюю башню в двух кварталах от городских ворот.

Дверь в библиотеку была закрыта, и никто не отозвался, когда Рин постучала.

Рин медленно повернула ручку и заглянула внутрь.

В большом зале было полно ламп, но они не горели. Светила только луна через стеклянное окно. Комнату наполнял тошнотворно сладкий дым, всколыхнувший воспоминания, такой густой, что Рин чуть не задохнулась.

В углу, среди книжных завалов, растянулся Алтан, распластав ноги и апатично склонив голову. Он был без рубашки.

У Рин перехватило дыхание.

Его грудь пересекали шрамы. Многие из них — неровные шрамы сражений. Другие были пугающе аккуратными, симметричными и чистыми, словно кожу вырезали специально.

В руке Алтан держал трубку. Он поднес ее к губам и глубоко затянулся, закатив алые глаза. Он выпустил дым из легких и медленно и довольно вздохнул.

— Алтан? — тихо сказала она.

Похоже, он ее не услышал. Рин пересекла комнату и медленно опустилась на колени рядом с ним. Запах был до головокружения знакомым — опиум, сладкий, как гниющие фрукты. Это напомнило Тикани, живые трупы, растрачивающие жизнь в опиумных притонах.

Наконец, Алтан посмотрел на нее. Его лицо дернулось в равнодушной улыбке, и даже среди руин Голин-Нииса, даже в городе мертвецов Рин подумала, что никогда не видела ничего ужаснее.

Глава 22

— Ты знал? — спросила Рин.

— Мы все знаем, — пробормотал Рамса. Он осторожно дотронулся до ее плеча, пытаясь успокоить, но это не помогло. — Он пытается это скрывать. Но получается не очень.

Рин застонала и прижала лоб к коленям. Она почти ничего не видела сквозь слезы. Было больно дышать, как будто у нее переломаны ребра, как будто отчаяние сдавило грудь с такой силой, что Рин не могла выдохнуть.

Наверное, это конец. Временная столица пала, друзья погибли или сломлены, а Алтан…

— Почему? — взвыла она. — Разве он не знает, как это сказывается на вас?

— Знает. — Рамса опустил руку и сжал пальцы на коленях. — Видимо, просто не может ничего поделать.

Рин понимала, что так и есть, но не могла с этим смириться.

Она знала, что такое кошмар опиумной наркомании. Она видела клиентов Фанов — многообещающих молодых ученых, процветающих торговцев, талантливых людей, чью жизнь разрушил опиум. Она видела гордых правительственных чиновников, всего за несколько месяцев превратившихся в дрожащих побирушек, выпрашивающих на улицах деньги на новую дозу.

Но Рин не могла примерить этот образ на своего командира.

Алтан непобедим. Лучший мастер боевых искусств в стране. Алтан не… не мог быть…

— Он же наш командир, — резко сказала она. — Как он может драться, когда… когда он такой?

— Мы его прикрываем, — тихо отозвался Рамса. — Он никогда не курит чаще одного раза в месяц.

Это происходило, когда от него пахло дымом. Когда он куда-то исчезал и Рин не могла его найти.

Он просто лежал с пустыми, остекленевшими глазами у себя в кабинете и посасывал трубку.

— Омерзительно, — сказала она. — Это… это жалко.

— Не говори так, — оборвал ее Рамса и сжал пальцы в кулак. — Возьми эти слова обратно.

— Он наш командир! У него есть долг перед нами! Как он может…

Но Рамса снова ее прервал:

— Я не знаю, как Алтан выжил на том острове. Но знаю, что с ним произошло нечто немыслимое. Еще несколько месяцев назад ты не знала о том, что ты спирка. Но Алтан за одну ночь потерял всех. Ты не прошла через такую боль. И потому ему это нужно. Да, это уязвимость. Но я его не осуждаю. Не смею его осуждать, потому что не имею права. Как и ты.

Две недели копошась в руинах, взламывая запертые подвалы и перемещая трупы, цыке нашли меньше тысячи уцелевших, а ведь когда-то в городе жило полмиллиона человек. Прошло слишком много времени. Они потеряли надежду найти кого-то еще.

Впервые после начала войны цыке не планировали никаких операций.

— Чего мы ждем? — спрашивал Бацзы по нескольку раз на дню.

— Приказов, — всегда отвечала Кара.

Но приказов не последовало. Алтан обычно отсутствовал, иногда пропадая целыми днями. Когда он был на месте, то не в том состоянии, чтобы отдавать приказы. Чахан принял командование на себя, и цыке занимались обычной рутиной. В основном стояли в карауле. Все знали, что враг уже ушел вглубь страны, чтобы завершить начатое, и в Голин-Ниисе нечего охранять, кроме руин, но все-таки они подчинялись.

Рин сидела над воротами, опершись на копье, и наблюдала за ведущей в город дорогой. Она была в ночном карауле, но это не имело значения, ведь спать она все равно не могла. Стоило закрыть глаза, и она видела кровь. Запекшуюся кровь на улицах. Кровь в реке Голин. Трупы на крюках. Детей в бочках.